— Меня это вполне устраивает.
Дойчман, нащупав в кармане сигареты, достал одну и стал прикуривать. Но тут же сильный удар лапищи Шванеке выбил у него и сигарету и спички.
— Ты что? — прошипел перепуганный Шванеке. — Сбрендил совсем? Курить здесь?
— Подожди, подожди… — попытался объяснить ему Дойчман, но Шванеке и слушать его не стал.
— Заткнись!
В неловком молчании прошло несколько минут. Первым заговорил Шванеке:
— Вот поэтому тебе и не быть генералом, хотя и придурков среди них хоть отбавляй. Во начни ты сейчас здесь дымить, и что?
— Да–да, ты верно рассуждаешь, — согласился Дойчман. — С этим все понятно. Но что дальше?
— Дальше выжидать, — лаконично ответил Шванеке. — Вот отойдут русские подальше, тогда за ними двинутся колонны войскового подвоза, понимаешь? Тыловики двинутся, старичье, всякие там очкарики и прочие убогие. Им–то что до нас? Расстреливать нас они, во всяком случае, не станут. Ненависти к нам у них нет. Не то что у этих чертовых партизан! Выждем, посмотрим что к чему, а потом «руки вверх». Сдадимся. Как ты думаешь, будет почет какому–нибудь тыловому солдатику, если он притащит командованию сразу парочку пленных немцев? Ты «Интернационал» знаешь как петь?
— Нет. А зачем тебе?
— Я помню слова, но не все. Это нам здорово поможет. Только представь: мы с поднятыми руками идем к русским и поем «Интернационал». Эти ребята сначала вылупятся на нас, а потом станут в струнку. «Не стреляйте, товарищи!» и все такое.
Дойчман не смог удержаться от улыбки.
Однако уже пару часов спустя обстановка коренным образом переменилась. Со стороны фронта стала доноситься стрельба, она приближалась. Снова послышался лязг танковых гусениц.
— С ума сойти! — обескураженно произнес Шванеке. — Это что же такое получается? Наши организовали контрудар?
— Судя по всему, организовали, — сухо констатировал Дойчман.
Шванеке сходил на опушку леса разведать обстановку. И тут же примчался — русские пехотинцы поспешно отходили назад. Тут уж даже он забеспокоился.
— Бегут, — бросил он. — Нужно сниматься с места и уходить подальше в лес, а не то они нас тут сцапают, и это добром не кончится. Тем более что они сейчас злы как собаки — шутка сказать, погнали их. И кто бы мог подумать!
В лесу было тихо, снег до пояса. Сюда шум боя доносился будто из другого мира. Начинало смеркаться.
— Стой! — вдруг скомандовал шедший впереди Шванеке и как вкопанный замер на месте.
— Что такое?
— По–моему, парочка хат впереди, — шепотом сообщил Шванеке и стал медленно опускаться на колени. Дойчман последовал его примеру и тоже увидел сквозь ветки темные очертания нескольких полузанесенных снегом лачуг на небольшой лесной прогалине.
— Живет здесь кто–нибудь?
— Откуда знать? Надо проверить…
— Ну так давай проверяй, чего стоишь! — нетерпеливо потребовал Дойчман.
Шванеке лишь изумленно посмотрел на обычно робкого «профессора», но ничего не сказал. Оба ползком добрались до края прогалины. Отсюда были хорошо видны четыре хаты.
Никаких признаков жизни. Тишина, да такая, что оба слышали собственное дыхание.
— Может, там и пожрать найдется? — предположил Шванеке.
— У нас еще кое–что осталось.
— Ничего, запас никому еще не повредил.
— Да откуда здесь еда? Неужели ты думаешь, что…
— Ну, знаешь, всякое бывает… Если нет, то хотя бы…
— Что «хотя бы»?
— Хотя бы переночевать можно будет. Ну, не знаю, не знаю… — неопределенно пробормотал Шванеке.
— Что же по–твоему — в снегу ночевать? Обморозимся к чертям. Давай войдем.
Состояние летаргии, в котором пребывал Дойчман с минувшего дня, куда–то исчезло. Усилием воли он пытался прогнать мысли о смерти Юлии. И сумел. Надо думать о том, как выжить. Теперь он осознал свое нынешнее положение — да, Юлия умерла, ее нет больше, но ее смерть обязывала его ко многому. Теперь он втройне обязан продолжить начатое. В память о ней. Он во что бы то ни стало должен выжить, уцелеть в этой бойне, а потом, когда–нибудь, он продолжит прерванную работу. Пройти через плен будет нелегко, но сейчас ему казалось, что плен даст ему куда больше, чем возвращение к своим. Сколько его товарищей погибло? От этой мысли Дойчман невольно поежился…
Осторожно, стараясь не задеть веток, он стал продвигаться на поляну, таща за собой единственную оставшуюся у него санитарную сумку. Одну он выбросил в панике, когда они убегали в лес. Карл следовал за ним с автоматом наготове.
Когда они подошли к дверям первой хаты, Шванеке вдруг замер на месте.
— Тут кто–то недавно побывал, — убежденно произнес он, принюхавшись. — Часа назад, от силы два.
— Как? Как ты определил?
— По запаху, — просто ответил Карл Шванеке. — По запаху, — повторил он.
Между тем сумерки сгущались. Когда они, обшарив первую хату в поисках съестного и ничего не найдя, вышли, очертания трех остальных были уже едва различимы. Во второй хатенке под пеплом еще дотлевали угли, но и здесь было хоть шаром покати, разве что пара рваных мешков из–под зерна.
Обойдя третью и самую большую хату и оказавшись у входа, они кое–что обнаружили. Но не еду.
Шедший первым Шванеке вдруг странно охнул.
— Бог ты мой — тут кто–то лежит, — прошептал он, повернувшись к Дойчману.
Подойдя поближе, Эрнст с трудом различил лежащее ничком на грязном, истоптанном снегу у запертой входной двери тело.
— Послушай… — пробормотал Шванеке. — Послушай, доктор, это… это ведь женщина…
Длинные черные волосы убитой резко контрастировали с белевшей даже в полумраке шеей. Женщина лежала с вытянутыми по бокам руками, пальцы которых были скрючены, словно она в последние мгновения жизни пыталась за что–то уцепиться. Поперек телогрейки на спине темнели четыре небольших отверстия — след автоматной очереди.
Шванеке опомнился первым. Склонившись над телом женщины, он осторожно, будто опасаясь причинить убитой боль, взял ее за плечи и перевернул на спину.
Дойчман невольно пошатнулся. Подойдя вплотную, он понял, кто это. Перед ним лежала Таня. Выражение знакомого лица было странно–застывшим, мертвым, но Дойчману показалось, что Таня улыбается. Ужасал контраст иссиня–черных волос с восковой мертвенной бледностью лица. Полные, чувственные губы были полуоткрыты, будто перед тем, как умереть, девушка шептала что–то, имя того, о ком думала последние дни жизни: Михаил.
— Таня! Танюша! — с трудом переводя дыхание, хрипло простонал Дойчман.
— Как? Ты ее знаешь… знал?
Дойчман кивнул.
— Так это…
