Выпив все до последней капельки, обезьяна закрыла глаза, тяжело вздохнула и улеглась на земле, давая отдохнуть больной ноге и, очевидно, надеясь немного поспать. С тигром дела обстояли сложнее. Ему не под силу было залезть внутрь листа. Поэтому Фрике пришлось бы поить его, подойдя совсем близко.
— Д-а… Не напрасно мои друзья говорят, что кровь для тигра — все равно что вино для алкоголика. Если я подойду к нему, чтобы дать попить, он может поцарапать меня, а тогда уж, почуяв запах крови, разорвет в клочья. С другой стороны, я хотел бы как-нибудь помочь этому бедняге. Впрочем, есть идея.
С этими словами Фрике снова отправился в нелегкое путешествие. До дерева метров пять-шесть. С больной ногой это не шутка. Добравшись до цели, молодой человек сорвал самый крупный лист, вернулся обратно, не дойдя до тигра каких-нибудь два шага, вынул нож, разрезал лист и, положив его на землю, спокойно удалился.
Тигр прекратил рычать. Постукивая хвостом по земле, он подполз к листку и обмакнул в теплую влагу язык. Эта операция, казалось, возвратила ему прекрасное самочувствие.
— Ну вот! Теперь, полагаю, нам стоит последовать примеру моего милого предка и немного вздремнуть. Отправиться в путь на поиски своих друзей я все равно не в состоянии. Значит, надо терпеливо ждать, пока они найдут меня сами; а поскольку найти меня трудно и даже скорее всего невозможно, то придется в одиночку добираться до султанской столицы. Но прежде ничего иного не остается, как сидеть здесь и ждать выздоровления.
Поговорим немного о новом приятеле Фрике. Нет, не о тигре, естественно. Такому зверю трудно ужиться с человеком, уж больно необщительный у него характер. Речь пойдет об орангутане.
Это крупное животное ростом примерно один метр тридцать сантиметров, с продолговатой головой, приземистой фигурой и деформированным телом, покрытым рыжеватой шерстью. Орангутаны очень сильны; широкая, мускулистая грудь и длинные, мощные руки в размахе составляют почти два метра. Верхняя часть тела таких же размеров, как у человека, а ноги коротенькие, кривые с непомерно большими ступнями. Выражение его широкой приплюснутой физиономии достаточно свирепо.
Среда обитания — первозданные леса. Орангутаны скитаются среди тропических исполинских деревьев, словно арабы в пустыне. У них славный аппетит. Едва справившись с запасенными лакомствами, они уже снова в пути, в поисках фруктов и прочих яств, в изобилии предлагаемых экваториальным лесом.
Поражает в этом животном мощь и решительность движений, идет ли оно по земле или скачет по деревьям. Прыгая с ветки на ветку, несмотря на свою тяжесть, обезьяна никогда не сорвется и не упадет. На земле тело согнуто под углом примерно сорок пять градусов, что позволяет сохранять устойчивость. Однако орангутаны все же предпочитают передвигаться «по воздуху». На первый взгляд кажется, что скорость невелика, но на самом деле такой способ передвижения очень быстр. Человек, бегущий по земле, вряд ли в состоянии обогнать обезьяну, прыгающую с ветки на ветку.
На землю орангутаны спускаются в общем редко, например, в засуху, когда на деревьях не остается сочных, полных влаги листьев. Тогда приходится искать ручей. Даяки рассказывают, что орангутаны любят иногда закапываться в груду влажных листьев и умеют устраивать себе настоящие хижины.
Возвращаясь к их удивительной силе, можно сказать и о том, что, как уверяют местные жители, никогда ни одно животное не решается напасть на орангутана, кроме, пожалуй, крокодила и питона. Но и рептилиям не всегда везет в таких схватках. Порой, когда в джунглях не остается еды, орангутан выходит к реке. На берегу обычно больше плодовых деревьев. Если крокодил решается напасть, то обезьяна часто опережает его, топчет ногами, рвет и в конце концов убивает. С питонами же орангутан ведет себя еще решительнее, — стоит змее чуть зазеваться, как облюбованная им «жертва» уже хватает его сильными руками, крепко сжимает, душит, а потом перекусывает пополам.
Словом, нет в джунглях животного, которое могло бы соперничать в силе с орангутаном. Однако он свиреп и беспощаден лишь с врагами. В обычное время это довольно застенчивое существо и никогда не нападает на слабого, будь то зверь или человек. Сознавая свою мощь, орангутан не позволяет напрасно себя беспокоить, спокойно разгуливая по лесу в поисках пропитания. При встрече с человеком он внимательно присматривается, с любопытством разглядывает, на мгновение остановившись, но затем вновь пускается в путь.
Обезьяны вообще очень умны. Во многих деревнях их приручают и они живут как домашние животные, чувствуя себя среди людей совершенно на равных. Эти животные чрезвычайно привязчивы. Они могут уйти от хозяина в лес, провести там несколько дней, не показываясь в деревне, но все же обязательно возвращаются. Короче, ведут себя как хорошие соседи.
Если добро, сделанное Фрике, тронуло сердце четвероногого существа, которого он называл теперь не иначе как Предком, то можно с уверенностью сказать, что парижанин приобрел верного друга.
Три недели ожидания. — Привязанность обезьяны и неблагодарность тигра. — В лесной чаще. — Плоды с неприятным запахом. — Предок и его палка. — Полусвинья-полухорек. — Фрике жертвует своим рационом ради тигра. — Беглец. — Один в лесу. — Орангутан стал бы отменным полицейским. — В путь! — Коварные реки. — Трое верных друзей.
Вывих лишал Фрике возможности свободно передвигаться. Приходилось дни и ночи ждать, пока наступит улучшение. Нельзя сказать, чтобы он не пытался сопротивляться обстоятельствам: решение ждать было принято лишь после долгих и безуспешных попыток преодолеть недуг. Несмотря на то, что забота о новых приятелях несколько заглушала собственные страдания, молодого человека не покидали невеселые мысли: он каждую минуту был готов к внезапному нападению малайцев. Кроме того, Фрике беспокоился о своих друзьях. Как продвигается экспедиция? Не стало ли его исчезновение причиной срыва всех замыслов и планов? Он старался утешить себя тем, что друзья наверняка благополучно пересекли границу, что в султанате, должно быть, уже пылает восстание и что трон владыки скоро пошатнется.
— Я доберусь туда к шапочному разбору, когда все уже будет кончено, — размышлял он вслух, будто бы для того, чтобы не забыть человеческий язык. — Вот уж они посмеются надо мной, увидев хромающее чучело с костылями. Но ведь это не моя вина. Я торчу тут уже три недели, корчась от голода по двадцать четыре часа в сутки и пожелтев, словно малаец. Ладно! Будь что будет! Надо идти. Кто любит меня, за мной! Не так ли, Предок?
