В усадьбе Перье был главный дом, несколько хижин, сараи, конюшни и овощные грядки. Ко всему этому примыкал холм с табачными полями. В сотне метров вниз по улице – накатанной повозками колее – протянулся пляж с мостками и причалами.
Элизабет праздно осматривала деревню. Там, внизу, кипела работа, но в окрестностях царил покой. Местность с одной стороны граничила с Карибским морем, с другой ее окаймляли холмы. Предвечернее солнце способствовало мечтательному настроению. Позади домов паслись козы, в переулках играли дети, а на маленьком рынке о чем-то сплетничали женщины. Элизабет заметила также черных рабов, сгорбленных под тяжкой ношей – только что сорванными табачными листьями. Чернокожие чередой спускались с холма по направлению к сараям-сушильням. Богатство единиц достигалось тяжким трудом тысяч.
На Бас-Тере уже несколько лет выращивали и сахарный тростник. Анри упомянул о том, что в скором времени тоже хочет распахать несколько полей. Очевидно, за этим было будущее Антильских островов. Его заявление о том, что он хочет купить еще рабов, сначала вызвало у Элизабет неприятные чувства. Но со временем женщина убедилась, что Анри обращался с неграми довольно хорошо. Его считали рассудительным и справедливым хозяином.
Его светловолосая и голубоглазая жена Иветта была по натуре совершенно другим человеком. Она казалась воплощением избалованности. У нее был слегка неправильный прикус, что, впрочем, не уменьшало ее красоту. Дом она покидала неохотно, потому что ненавидела пыль и грязь: после дождей дороги превращались в настоящее болото.
– Зачем мне портить свои прекрасные платья? – ответила Иветта, когда Элизабет спросила ее, не хочет ли она прогуляться. – Кроме того, я совершенно не переношу здешнего солнца. Моя белая кожа сразу же под ним обгорает.
Дневное время она проводила в гостиной: занималась декоративной живописью, изображая цветы, и вышивала. Ее многочисленными работами были украшены стены и мебель в доме. Закончив очередной шедевр, Иветта с восторгом демонстрировала его Элизабет, которая была обязана им восхититься.
Анри и Иветта хорошо говорили по-английски, поэтому с общением не возникало никаких проблем. Элизабет вряд ли смогла бы свободно передвигаться по острову, зная всего несколько коротких фраз на французском. Часто по вечерам Иветта играла на спинете и пела. Узнав, что Элизабет тоже умеет играть на этом инструменте, она настояла, чтобы та исполнила весь репертуар. После этого Иветта предложила гостье сыграть все музыкальные произведения, которые были ей известны.
– Не так быстро! – кричала Иветта. – Я не успеваю записывать ноты!
Она вела себя как ребенок: легко удивлялась, была любопытна. Но ее заинтересованность молниеносно сменялась капризами, если что-то было Иветте не по душе. Ее высокомерие не знало границ. Когда Иветта прознала, что Элизабет принадлежит к числу английского дворянства, она тут же предложила ей приют. Впрочем, в данном случае ее поведение основывалось не на высокомерии и легкомыслии, а исключительно на приличном воспитании. Иветту с детства баловали; она росла в окружении слуг, которые все делали за нее. И все же она была наделена добротой и вела себя с рабами так же великодушно, как и ее муж. Иветта регулярно приносила детям работников сладости, дарила женщинам шелковые ленты, бисер и безделушки.
– Каждый человек в этой жизни должен иметь хотя бы небольшие радости, – поясняла она Элизабет, когда в очередной раз отправляла слугу к хижинам рабов с небольшими подарками.
Элизабет она напоминала маленькую яркую птичку колибри, которые порхали позади дома над орхидеями, словно маленькие драгоценные камни.
Когда вечером они втроем собирались на веранде за ужином, то говорили о Боге и о мире. Иветта одолевала Элизабет десятками вопросов, желая знать о ее жизни все.
– Mon Dieu![9] – воскликнула она в который раз, когда Элизабет рассказывала подробности восстания на Барбадосе.
Снова и снова ей приходилось говорить о том, как она застрелила Гарольда Данмора. Иветте просто необходимо было увидеть оружие. Когда Элизабет принесла из своей комнаты пистолет, хозяйка дома взволнованно вскрикнула, обмахиваясь веером.
Немного подружившись с Анри и Иветтой, Элизабет открыла им истинную причину, по которой ей пришлось сбежать с Доминики.
– Мы бы охотно там остались, если бы не этот ужасный, жуткий комендант, – произнесла женщина. – После всего, что произошло, мы решили, что наша жизнь будет в опасности.
Она описала ужасные моменты, когда люди Говарда стреляли в них.
– Я даже думать не могу о том, что они сотворили с бедными индейцами!
Иветта сидела на стуле, выпрямив спину. Ее глаза блестели от страха и любопытства. Хозяйка дома снова и снова хотела слышать подробности и так разволновалась, что пришлось использовать нюхательную соль.
К удивлению Элизабет, Анри уже знал о карательной экспедиции: у Гваделупы за несколько дней до этого разговора на якорь встал торговый корабль. Его капитан пополнял запасы пресной воды на Доминике и слышал о резне в индейской деревне. Анри рассказал, что этот человек был лично знаком с командиром отряда – Артуром Говардом. Тот хвастался, что собственноручно убил десятки дикарей. Капитан задал ему несколько вопросов и пришел к выводу, что этот мужчина в действительности не офицер, а мошенник. Анри был согласен с такими выводами.
– Никто не давал Артуру Говарду полномочий занимать крепость на Доминике и нагонять на аборигенов ужас, – сказал он Элизабет. – Напротив, Франция и Англия договорились предоставить этот остров индейцам. Где-то же им нужно жить.
Он сделал широкий жест, словно включив в него все Карибы.
– Рано или поздно туземцев прогонят с Антильских островов, заселенных белыми. Во времена моего отца здесь случались кровопролитные бои с индейцами. Теперь у нас мир, но только потому, что большинство дикарей убито или изгнано. Многие уплыли на Мартинику, но и там индейцы, как правило, нежеланные гости – они вызывают раздражение у местных поселенцев. В долгосрочной перспективе им остается лишь Доминика. Там возделывать плантации практически невозможно: слишком гористая местность. Ни Англия, ни Франция не собираются брать его во владение. Этот ваш соотечественник, страдающий манией величия, ничего не изменит.
Когда Анри узнал истинные причины бегства Элизабет с Доминики, он взглянул на нее с еще бóльшим уважением. Он много раз сказал о том, что для него большая честь принимать у себя в гостях такую храбрую, умную и очень красивую женщину. Потом Анри со смущением добавил, что Иветта может приревновать его к гостье. Но жена лишь простодушно согласилась с ним и спросила у Элизабет, нет ли у той настроения сыграть в пикет[10].
