Офицеры выделялись своей новенькой и совсем не тронутой солнцем и дождем формой, чистыми ботинками, холеными, гладко выбритыми лицами. Они прохаживались мимо машин, дымя сигаретами, посмеивались.
Андрей привык видеть солдат суровыми бойцами. Он вспоминал советских воинов, усталых, измученных бесконечными боями, вспомнил партизан — своих товарищей, ютившихся в землянках, недоедавших, мерзнувших… Что-то вроде обиды вошло в сердце.
— Пойдемте назад, — предложил он. Гуго возразил:
— Мне хочется поболтать с ними.
Абих владел английским и французским языками почти в совершенстве.
Он подошел к первому же «студебеккеру» и по-английски поздоровался с офицером и солдатами. Те сразу оживились и стали выкрикивать приветствия. Двое здоровых парней подхватили Абиха под руки и подняли в машину. Гуго исчез в гуще солдат. Андрей и Алим внимательно наблюдали за этой сценой братания немца с американцами. Андрей любил и ценил Абиха, смелого подпольщика, верного товарища, но ему было неприятно, что американцы чуть не обнимаются с первым же встречным немцем, наперебой угощают его сигаретами и жевательной резинкой.
— Веселые ребята! — произнес Ризаматов. — Очень веселые!
— Да, — задумчиво сказал Андрей, — им весело, у них война похожа на прогулку… Пойдем, — снова предложил он, — Гуго догонит.
Друзья свернули в переулок и направились к дому.
— Наверно, скоро конец войне, — высказал предположение Алим. — Вот хорошо было бы!
Андрей ничего не ответил. Он торопливо шел, не оглядываясь. Вагнер встретил их у калитки.
— Ну как? — встревоженно спросил он.
— В городе американцы, — ответил Грязнов.
— Пришли все-таки, — покачав головой, сказал старим и запер калитку на ключ.
Постояв некоторое время у забора, он посмотрел в сад, потом прошел по аллее к яблоне и вернулся назад. Взгляд его остановился на оставленной у дерева лопате. Вагнер не допускал беспорядка в хозяйстве, но сейчас он даже не попытался убрать лопату. Старик безразлично смотрел куда-то в пространство, глаза его были широко открыты, и глубокая грусть заволокла их влажной пеленой.
На пятый день после вступления американских войск в город Вагнеру объявили, что в его доме будут проживать два офицера, и приказали приготовить комнату. Старик молча, с полным безразличием выслушал квартирмейстера и кивком головы выразил согласие. Когда дверь захлопнулась, он вошел в столовую и тяжело опустился в кресло. Последнее время Вагнер стал неузнаваем: осунулся, одряхлел. Все реже и реже выходил в сад, хотя там уже наливались соком деревья и лопались набухшие почки. Старик словно забыл о своих любимых яблонях, о своем саде.
— Не того, не того я ждал, — то и дело повторял он с грустью.
Он опасался, что скоро вернется его племянник. Это возможное возвращение Вагнер связывал с приходом американцев.
Извещение о новых квартирантах было еще одним ударом для старика.
— Куда же мы их поместим? — спросил Алим Вагнера.
Вагнер, казалось, не слышал вопроса. Он даже не повернулся в сторону своего друга и только глубоко вздохнул. Алим положил руку на его плечо и попытался отвлечь от нерадостных мыслей.
— Пустим их в спальню, там они не будут нам мешать, а сами перейдем в ваш кабинет.
— Мне все равно. Поступай, как считаешь нужным. Вагнер встал, подошел к пианино, закрыл его на ключ, вынул свечи, которые последний раз зажигала покойная жена, взял скрипку и отнес ее в кабинет. Оттуда он уже не возвращался до самого обеда.
— Плох старик, совсем плох, — заметил Алим. Андрей понимал состояние Вагнера. С приходом американцев у него подорвалась вера в будущее, исчезла надежда на совместную жизнь с сыном. Старый архитектор чувствовал, что сын его, ставший советским партизаном, не захочет вернуться сюда сейчас, когда в городе американцы.
Старика с трудом упросили выйти в столовую. Он все так же молча сел в свое кресло и нехотя принялся за еду.
Едва только друзья окончили первое, как в комнату без стука вошел один из квартирантов. Это был костлявый майор, высокого роста, с надменным выражением лица. За ним следовал негр-солдат с двумя большими чемоданами, обитыми желтой кожей.
— Хеллоу! — бросил вошедший сухо и, не ожидая ответа, спросил: — Где комната?
Алим молча встал из-за стола и проводил майора в спальню.
Через минуту Алим вернулся и тихо сообщил:
— Устраивается, раскладывает вещи.
Снова принялись за прерванный обед, но закончить его не удалось. Майор вышел в столовую и, ни к кому не обращаясь, потребовал приготовить ванну. Вагнер молча посмотрел на американца и пожал плечами. Майор повторил требование. Тогда Альфред Августович встал и, сдерживая возмущение, произнес:
— В доме нет слуг.
— Нет, так будут!
— Сомневаюсь.
Майор окинул Вагнера холодным взглядом и шагнул к нему. Но между ним и стариком встал Андрей.
Андрей был чуть ниже американца, но шире в плечах и в груди.
— А вы кто? — не меняя позы боксера, готовящегося к бою, процедил американец.
— Он офицер Советской Армии, — ответил за Андрея Абих.
— Союзник? — удивленно переспросил майор. Андрей кивнул головой.
— А как вы сюда попали?
— Это не его вина, — сказал Гуго.
— Вот оно что!.. Понимаю… Вашу руку! Я майор Никсон.
Андрей, переборов себя, подал руку.
— А этот? — спросил Никсон, кивнув в сторону Вагнера.
— Тоже союзник. В его доме Грязнов жил со своими друзьями почти год, — пояснил Гуго.
— Странная коллизия! — произнес Никсон. На этом инцидент был исчерпан.
Второй постоялец, капитан Джек Аллен, пришел двумя часами позже и без сопровождающих. Кроме маленького легкого саквояжа и большой полевой сумки с планшетом, у него ничего не было. Повесив шинель и умывшись, он попросил разрешения осмотреть дом. С большим интересом разглядывал архитектурные проекты, развешанные на стенах, и когда узнал, что Вагнер архитектор, долго и тепло жал ему руку.
Изменил свое поведение и Никсон. Это стало заметно после того, как Андрей рассказал, что сын Вагнера сражается в рядах Советской Армии.
Но Никсон считал себя победителем и старался подчеркнуть свое право на главенство в доме.
— Такие люди вносят беспокойство в жизнь и превращают все хорошее в свою противоположность, — говорил Аллен про Никсона, когда его не было.
Грязнов и Ризаматов договорились выдавать себя за советских офицеров, заброшенных в тыл немцев со специальным заданием, а свое пребывание в доме Вагнера объяснить тем, что сын Вагнера, перешедший на сторону советских войск, дал им адрес отца, у которого они и нашли приют под видом военнопленных. Теперь они могли говорить что угодно, не опасаясь быть разоблаченными ни Юргенсами, ни марквардтами, ни долингерами, о которых начали забывать.
