Зазвучал гордый, боевой Гимн демократической молодежи. Показалось, что перрон раздвинулся и вокруг стало еще светлее, наряднее, праздничнее.
… Накануне открытия фестиваля друзья пришли на Потсдамскую площадь, на ничем не обозначенную и не очерченную границу двух зон — западной и восточной, — на границу двух миров.
На той стороне толпилась молодежь, слышались выкрики, споры. Улицу преграждали штуммовские полицейские, не пропускавшие в восточный сектор Берлина. Откормленные, вооруженные американскими пистолетами и дубинками, они теснили толпу, а она все росла и росла. Молодые руки крепко держали и поднимали высоко над головой алые стяги, плакаты с изображением голубя мира.
Росла толпа, росло напряжение, рос шум голосов… Перед полицейскими развернулось и заплескалось на ветру большое голубое знамя.
Знаменосец — загорелый мужчина лет тридцати, с засученными рукавами — подал команду:
— За мной! Да здравствует мир во всем мире! — и сделал шаг вперед.
Все запели. Толпа пришла в движение. Образовалась стройная колонна.
Полицейские в замешательстве отпрянули, цепь разорвалась, и колонна вступила в восточный сектор.
— Так было и в июне прошлого года, в день всегерманского слета молодежи, — сказал юноша, стоявший рядом с Андреем. — Они и тогда пытались нас разъединить, а ребята прорвались… Вагнер, здравствуй! — бросился он навстречу приближавшемуся знаменосцу.
— Здравствуй, Эдуард! — отозвался тот, вытирая влажное лицо.
— Пришли?
— Как видишь.
Знаменосец улыбнулся и пожал руку другу. Колонна вытянулась и остановилась. Андрей не отрываясь смотрел на знаменосца. Вагнер… Эта фамилия говорила о чем-то знакомом и близком.
— Карл Вагнер? — не утерпел он и подошел вплотную к знаменосцу.
— Да.
— Сын Альфреда Вагнера? Знаменосец широко улыбнулся.
— Кажется я знаю, кто вы, — после некоторого замешательства произнес он по-русски и протянул руку.
— Карл!.. Карл!.. Тронулись… — раздались голоса. Колонна двинулась по Берлину к Трептовскому парку.
К ней присоединялись всё новые и новые шеренги. Карл шел, держа под руки Алима и Андрея.
— Я и отец остались там. Уезжать было бы неправильно. Мы не могли уйти от борьбы за будущее Германии… Пусть у нас хозяйничают американцы, но мы — немцы-патриоты — тоже не сидим сложа руки. Мы боремся!
Глаза у Карла были отцовские, такие же ясные, правдивые. В них горел тот же неугасимый огонь. Грязнов смотрел на него и думал, что в Германии много теперь людей, которые смогут пройти не только через кордон штуммовских полицейских, но и через любые преграды.
— Я коммунист, — продолжал Вагнер. — Я долго думал, прежде чем стал им, и теперь все мои силы принадлежат великой коммунистической партии.
Они проходили мимо высокого постамента, на котором стояла величественная фигура советского воина-победителя. Он держал в руках спасенного ребенка. У ног воина лежала разбитая, когда-то зловещая свастика — символ фашизма. Тяжелый меч рассек ее и поверг в прах.
Солнце ярко освещало лицо воина, исполнившего свой священный долг. Оно было сурово-спокойно и мужественно. Посланцы народов подходили к подножию памятника, клали цветы и, отойдя в сторону, смотрели на простое лицо воина. И в устах каждого из них, на всех языках звучала клятва: «За мир!»
Гауптман — капитан.
Творило — подъемная дверь.
Кирка — лютеранская церковь.
Имам — духовное лицо у мусульман; он заведует мечетью, руководит молитвой и проч.
Каймак — сливки, снятые с топленого молока.
