И он видит, как щуплый Гарник берет в свои руки штурвал самолета.
В воздухе счет времени идет на секунды. Но в эти краткие мгновения может втиснуться воспоминание обо всей прожитой жизни… О чем думали они, что вспоминали, сидя в кабине самолета и готовясь к своему страшному преступлению.
Гарник Мисакян
Сколько времени он ждал этой минуты? Год? Пять лет? Нет, всю жизнь!
Еще в школе, когда мальчишки обижали его, он думал: “Ладно, вы меня еще узнаете!” Отец требовал: “Ты должен хорошо учиться”. И позднее: “Ты должен работать, у нас в стране все работают. На что ты рассчитываешь? Что из тебя получится?” Отец избивал его, а он думал: “Я вам всем покажу, что из меня получится. Придет время, вы ахнете”.
Отца он презирал. Отец, по его мнению, ничего в жизни не добился. Простой шофер. Приходил с работы домой и хвалился: “Надо уметь жить!” А в чем было его умение? Показывал домашним жалкие рубли-копейки, которые раздобыл, сделав “папах” — какую-нибудь незаконную ездку “налево”…
Гарник даже дома чувствовал себя волчонком. Никто не любил его, и он никого не любил. Товарищей не было, если не считать Жоржа Юзбашева. Вот этого самого Жоржа, который сейчас сидит сзади, глядит во все глаза и ждет, когда Гарник снимет очки и надо будет наброситься на пилота…
Странная эти была дружба. Жоржа считали самым здоровым и самым голодным парнем в классе. Мать его занималась своими делами и не обращала на сына внимания. Вот он так и рос, предоставленный самому себе. Железные кулаки и могучий аппетит. А Гарник был слабосильный, тщедушный. И он сообразил: если не имеешь железных кулаков, нужно, чтобы чужие могучие кулаки всегда были за тебя, а не против тебя.
В четвертом классе Гарник предложил Жоржу соглашение. Силач должен доставать с вешалки пальто Гарника (вешалка была очень высокая), носить из школы до дома его тяжелый ранец и еще — по указанию Гарника избивать мальчишек. За все это Жорж будет каждый день получать бутерброд и раз в месяц — тридцать копеек. Предложение было принято.
Отец Гарника, узнав об этом, обозвал сына захребетником и подлецом и дал ему на всякий случай пощечину.
— Ишак, разбойник, сам должен уметь защищать себя, если хочешь быть мужчиной!
Но в тот же вечер в присутствии сына он с удовольствием рассказывал об этой сделке гостям:
— Все-таки у моего подлеца есть голова на плечах! Кто додумается за тридцать копеек в месяц обеспечить себе столько жизненных удобств!
Гости тоже порицали маленького пройдоху, стыдили его, а родителям говорили:
— Ну, он у вас далеко пойдет!
И эту похвалу — редкую в устах отца и других взрослых люден — Гарник запомнил лучше, чем ругань. К тому, что его ругают и дома и в школе, он уже давно привык.
Жорж верно служил ему три дня. Бил ребят, ел бутерброды. А на четвертый день он подошел к своему нанимателю и с ухмылкой двумя звонкими оплеухами сбил его с ног. Гарпии вскочил, пораженный несправедливостью.
— За что?! Чей хлеб ты ешь, сукин сын?!
Оказывается, одноклассники предложили Жоржу более высокую зарплату, чем обещал Гарник, — сорок копеек…
Вот теперь-то они должны были рассориться надолго, если не навсегда. Этого ждал весь класс. По вышло не так. Жоржу обижаться было не на что — он только повысил себе цену. А Гарник стал более уважительно поглядывать на приятеля, когда понял, что тот только с виду кажется добродушным и простым, а на самом деле у него тоже есть голова на плечах.
Но это все детские дела, они давно прошли. Жорж вскоре ушел из школы и вообще уехал из Еревана. Мать пристроила его на жительство в дальнее селение не то к каким-то родственникам, не то просто к сердобольным знакомым.
В девятом классе той же школы они встретились вновь.
У Жоржа к этому времени был уже за плечами очень горький жизненный опыт. В одном из маленьких городов Армении он спутался с преступной шайкой, участвовал в групповой краже и попал под суд. Ему дали три года, но вскоре освободили, приняв во внимание, что он несовершеннолетний. Он написал покаянное заявление: “Никто, ничто и никогда не толкнет меня более на дурной путь”. Гарник думал, что в школу придет придавленный жизнью, пристыженный человек. А Жорж пришел улыбающийся, веселый, еще более наглый.
— Теперь я все понял, — сказал он Гарнику. — Больше уж не попадусь.
— То есть не станешь больше воровать?
— Я сказал — не попадусь!
В тюрьме он подхватил старинную русскую поговорку и без конца повторял ее: “Беднее всех бед, когда денег нет!”
Жоржу снова пришлось жить с матерью. Она не хотела кормить его, гнала из дома. “Иди куда хочешь! Ты мне не нужен, ты мне мешаешь!” Шестнадцатилетний парень ненавидел женщину, давшую ему жизнь. Даже Гарник, не уважавший никого ни дома, ни в школе, приходил в ужас от тех гнусных слов, которыми обменивались сын с матерью.
Однажды Жорж явился в школу с расцарапанной щекой. Учители спрашивали его, что случилось, — он молчал. Гарнику на перемене он сказал:
— Я так ей двинул, что она свалилась…
Гарник сразу понял, что речь идет о матери. Он опять, как в детстве, приносил приятелю бутерброды, только до поры до времени ничего не требовал взамен.
— Я решил ее убить, — сказал Жорж. — Ты поможешь мне?
Гарник нерешительно сказал:
— Нас поймают…
— Удерем за границу!
Это все говорилось со зла, под влиянием минуты. И это были случайные, первые пришедшие в голову слова. Но не случайно было то, что эти слова не забылись. Они все чаще и чаще стали повторяться в их разговорах.
Жорж и Гарник уединялись на переменах или встречались по вечерам и с мстительным удовольствием повторяли: “Убьем! Убежим!” Пет, в то время они еще не верили, что сделают это. Но им приятно было говорить о преступлении и убеждать себя, что в своих руках они держат жизни и судьбы людей.
Но вскоре разговоры стали более серьезными. Убийство отпало. Для чего оно? А вот побег за границу стал казаться им необычайно заманчивым. “Какая здесь у пае может сложиться жизнь?” — растравляли они друг друга. Надо работать. Все время работать и работать. Получать зарплату. Рассчитывать и экономить. “Здесь мы обречены прозябать”, — повторял Гарник. Им правились слова чужого языка: “босс”, “бизнесмен”, “магнат”. Они примеряли их к себе. И когда писали друг другу записки, то начинали с обращения: “Мой дорогой босс!”
Они уверяли друг друга, что их призвание — вершить людские судьбы. Они — люди большого размаха. Власть им могут дать только деньги. А какие деньги полагаются советскому человеку? Зарплата! Если же человек скопит деньги как-нибудь иначе, его разоблачают. Вот недавно в газетах было напечатано, что у одного продавца из продуктового магазина отняли дачу, потому что он построил ее на нетрудовые доходы…
