Юля отрицательно покачала головой.
— Не-а. Я сказала, что еду поступать в техникум. А я не хочу в техникум. Сначала хочу весь мир посмотреть. Специально английский много учила. И даже шведский по самоучителю.
— Ты даешь! — восхитился я. — Хоть представляешь себе, что с тобой может случиться, если не найдешь работу, жилье, если кончатся деньги?
— Мир не без добрых людей. Правда? — улыбнулась Юля.
— Правда, — проворчал я. — Пошли!
Нагнулся, поднял чемодан.
— Куда? — встревожилась она.
— Туда, где всходит солнце. Пойдем устраивать тебя.
Проходя мимо кургана разбитых болгарских консервов, сказал, что вернусь через полчаса. Было очевидно, что и через час вряд ли рассортируют месиво из битых и целых банок.
По дороге Юля рассказала свою куцую биографию. Жила она с мамой, бабушкой, отчимом, братом и сеттером Джимом. С детства зачитывается книгами о море. Была у нее подружка Женя, которая тоже раньше любила море, но они поссорились из-за одного мореплавателя, который приехал в Полбино на заграничной машине. Мореплаватель вскоре уехал, и Жене море разонравилось, потому что у нее начались личные неприятности... А она, Юля, море любит. Вот сегодня, например, ходила по городу, а море — в конце каждой улицы. Только жаль, нет тех мест, которые описаны в книгах.
— Романтик! — улыбался я дедовской улыбкой, поглядывая на темный пушок над ее верхней губой. — Да у нас давным-давно нет ни клиперов, ни таверн. А что же тот моряк далекого заплыва тебя не выбрал?
— А Женя смелее была, — засмеялась Юля.
Смеялась она, на мой взгляд, громковато.
Вышли через проходную. Охранник с любопытством посмотрел на нас, приняв Юлю за задержанную личность.
— Здесь отдел кадров порта. Один знакомый имеется, — сказал, когда поднимались по ступенькам в здание, серым утесом возвышавшееся над портовыми воротами.
— И меня примут на хороший пароход? — обрадовалась Юля.
На нас оглядывались: разговаривала она громковато.
— Я сказал — порта, не пароходства. Пока на берегу поработаешь. Осмотришься, разберешься, что к чему, тогда сама и решишь, как быть дальше.
В длинном коридоре, где на стульях ждали нанимающиеся на работу, сказал строго и внушительно:
— Гражданка, вам в этот кабинет.
И, обратившись к вопросительно взиравшей на меня очереди, пояснил:
— По поручению. Особый случай.
Никто слова не сказал. Форма делала свое дело.
Минут через пять, оставив у знакомого кадровика Юлю, вернулся в порт. Благотворительные поступки не входили в круг моих служебных обязанностей, но тут был действительно особый случай. И еще пожалел, что не назначил свидание. Было в Юле что-то такое... Зеленые глаза, пушок над верхней губой, ладная такая... Хорошее имя — Юля. Увидимся ли когда-нибудь?
Мы обособленной группкой стояли на площадке, ограниченной переносными алюминиевыми барьерами, смотрели, как на «Амуре» заканчивают швартовку.
Встречающие едва не опрокидывали барьеры. Кобец, иронически посматривая на разодетых в «ненашенское» родственников и знакомых, не удержался, чтобы не прокомментировать:
— Прибежали! Любят! Интересно, все ли будут на отходе?
Пограничники разрешили вход нам и выход пассажирам.
Мы пересекали невидимую границу.
Никитин задержал меня.
— Юра, постой тут немного, пока не сойдут все пассажиры. Проконтролируй. Смотри в оба! Как только все окажутся в зале накопления, поднимайся на судно.
Через несколько минут после того, как на борт поднялась комиссия, на трапе появились первые пассажиры. Иностранные туристы с ходу защелкали фотоаппаратами во всех направлениях, с любопытством рассматривали морвокзал, город. Молодые пассажирки спускались по трапу в таких шортиках, в таких юбчонках с разрезами, что пришлось отвернуться и следить за теми, кто проходил в зал.
Что-то давно я не был на танцах! Ни одного свободного вечера!
Никто не порывался перебросить что-то через барьер. Все просто и обыденно. Я прошелся по причалу, и тут за моей спиной началась суматоха, раздались приглушенные вскрики. Я повернулся и увидел, что у трапа собралась небольшая группа людей. С трудом протиснувшись между полной дамой и обвешанным аппаратами туристом, чуть не споткнулся о застывшего в неестественной позе на коленях седого мужчину. Была заметна только его спина и тонкие, мелкими колечками волосы на затылке. Никто не спешил помочь старику.
— Человеку плохо, а вы уставились! — вскипел я.
— Тише! — зашипела на. меня по-английски полная дама. — Вы не видите — он землю целует!
Приглядевшись, понял, что старик действительно прильнул губами к зашарканному асфальту. Он шевельнулся, и сразу несколько рук протянулось, чтобы помочь. Оказавшись сзади, подхватил старика под мышки. Старик плакал. Это было тяжелое зрелище.
— Проходите, — попросил молодой пограничник. — Проходите, пожалуйста.
Все потянулись в зал, куда и я повел старика. В зале накопления усадил в красное кресло, постоял немного рядом, не зная, что делать дальше. На всякий случай спросил по-английски:
— Позвать врача?
— Спасибо, — ответил старик по-русски с легким акцентом. — Не надо. Просто я немного разволновался. Столько лет не был на Родине!
— Сколько? — поинтересовался я из вежливости, наблюдая сквозь стеклянные стены, как последние пассажиры сходят на берег.
— Очень, очень давно я уехал на старом угольщике отсюда. Еще перед первой мировой войной. Потом нас интернировали, не смог сразу вернуться. Потом — революция, остался насовсем. Думал, на время, вышло — навсегда.
— Если вам ничего не надо, я пойду. Работа.
Старик, не расслышав, продолжил, промокая глаза:
— Я столько передумал, когда плыл сюда... Никто не встречает. Один. И мне моя родная земля показалась живым человеком, который ждет меня. Вы не поймете, вы молоды. А мне, старому человеку...
— Я пойду. Всего хорошего.
— Как вас зовут?
— Инспектор Хорунжий.
— А по имени?
— Юра.
— А по батюшке?
— Владимирович.
— Юрий Владимирович, голубчик, я буду жить в здешнем отеле «Интурист». Не откажите в любезности, навестите старика. Милости прошу в любое время. Спросите Дюбуа. Мишель Дюбуа. Вообще-то раньше меня звали Михайло Дубина. Вы ведь навестите меня? Мне так хочется иметь в городе знакомых. Прошу вас!
— Хорошо, хорошо, — торопливо согласился я, поглядывая на опустевший причал. — Приятного пребывания в нашем городе.
Пожал сухую старческую руку в коричневых пятнышках и бегом направился к «Амуру». Никитин, наверно, уже рвет и мечет. Ох, уж эти визитеры! Тот до первой уехал, тот до нэпа, тот после второй мировой... Тому жена не позволила вернуться, тому деньги... Кто не хочет уезжать, тот опаздывает на поезд!
