— Может быть, приходил. Не видела я, — сказала Ханифя. — У нас учет сейчас — шибко дел много. Мы только в полночь смотрим, чтоб чужие в номерах не бывали.
— Спасибо, вы свободны, — сказал Стас и снял телефонную трубку. Набрал две цифры: — Абонированный «Голубая звезда». Дайте телефон репертуарной части Большого театра. Есть, записываю. Отбой.
Набрал номер.
— Большой? Добрый день. Из милиции говорят. Сообщите, пожалуйста, какой спектакль шел четырнадцатого числа на основной сцене. «Игорь»? Прекрасно. Заодно уж подскажите, кто пел партию Кончака? Ведерников? Хорошо. А замен не было? Нет? Когда оканчивается спектакль? Отлично. Всего доброго. — Повернулся к Савельеву: — К Лагунову больше вопросов не имеем. Ты, Савельев, поезжай домой, выспись как следует, завтра будешь нужен. А с Львом Алексеевичем мы сейчас предпримем одну прогулку…
Дверь открыла высокая полная брюнетка в скромном голубом халатике.
— Ой, ты не один! — Она смутилась и убежала в глубь квартиры. Из-за двери спальни доносился ее приглушенный грудной голос, чуть в нос: — Ну, Львенок, как тебе не стыдно, приглашать друзей, не предупреждая меня заранее. Мне же вас и угостить нечем!
Козак нервно ходил под дверью:
— Пусенька, это не мой друг… То есть нет, я не так сказал — друг, конечно, конечно. Но, видишь ли, у нас такое щекотливое дело…
Пуся вышла из спальни в нарядном черном платье, разрисованном павлиньими хвостами. И Тихонов вспомнил, как жутко орали павлины в ту ночь.
— Что ты лопочешь, Львенок? — спросила она снисходительно, направляясь к Стасу с протянутой рукой.
— Тихонов, — представился он.
— Полина Владимировна, — кивнула Алешина. Она возвышалась над маленьким Козаком, как океанский фрегат.
— Ты помнишь, Пусенька, в прошлый понедельник, когда… — торопливо забормотал Козак.
— Минуточку, — остановил его Стас. — Я работник головного розыска.
Глаза Алешиной стали квадратными.
— Мне нужно знать, где провел вечер и ночь четырнадцатого февраля — в прошлый понедельник — ваш приятель Лев Алексеевич Козак.
У Алешиной челюсть отвисла аккуратным балконом. Она несколько раз глотнула воздух и раскатистым голосом, постепенно набиравшим силу, дала залп:
— Да вы что?! Да как вам не стыдно задавать мне такие вопросы? Этот человек, — она ткнула рукой в сторону Козака, — действительно бывает у меня в гостях. Но очень редко и всегда в благопристойное время! Я замужняя женщина, и ваши вопросы оскорбляют меня! Я инженер-экономист! И последний раз я его видела не меньше года назад!
— Как год назад, Пусенька? Ведь позавчера… — заверещал Козак.
— Замолчите, грязный человек, и не втягивайте меня в ваши плутни!
— Одну минуточку, — постучал Стас ключом о графин, как будто утихомиривая страсти на собрании. — Полина Владимировна, я прошу вас серьезно отнестись к моему вопросу, потому что речь идет об убийстве.
— Пусенька, родная моя, пойми: речь идет об убийстве, — застонал Козак, пытаясь обнять Алешину за талию.
Алешина одним движением отшвырнула его от себя:
— Позвольте, позвольте, товарищ! Я вас знать не желаю и видела последний раз в прошлом году в присутствии своего отсутствующего супруга. И попрошу вас не марать моего доброго имени! Не смейте больше за версту подходить к нашему дому. Я еще к вам на работу сообщу о вашем недостойном поведении!
— Пусенька, о чем ты говоришь! Пойми, что все это очень серьезно, а товарищ Тихонов вовсе не имеет в виду чего-то другого…
— Прекратите эти неприличные разговоры. Я официально заявляю, что вас здесь не было, и я вас вообще… плохо знаю…
Тихонов сонно глядел в окно автобуса, задумчиво отбивая пальцем на замерзшем стекле только ему известный ритм. Потом спросил:
— Послушайте, Козак, вы читать любите?
Козак подозрительно покосился:
— Вообще-то… как любой интеллигентный человек… то есть конечно… если есть время.
— Ах, время… Понятно. А какой жанр вас больше привлекает?
— Это даже трудно сказать, — замялся было Козак, но сразу же воспрянул: — Мне близка интеллектуальная фантастика! Особенно английская.
— Вы полагаете, что Брэдбери — англичанин?
— Ха-ха! — сказал нервно Козак. — А что — нет? Впрочем, я всегда предисловие читаю потом, чтобы не создавалось предвзятое мнение…
— Так какое же у вас сложилось непредвзятое мнение?
— Великолепно, великолепно. Правда, я ее не дочитал еще до конца, потому что совсем недавно достал с большими трудностями. Вы же знаете, как трудно достать Брэдбери!
— Угу, — кивнул Стас.
В Центре Тихонов сошел. Он постоял на остановке, и со стороны могло показаться, что он забыл, куда ему надо идти. Стас достал из кармана записную книжку и ручку, открыл и долго рассматривал какую-то схему из квадратиков, соединенных стрелками. Снежинки падали на листок и слабо искрились под неживым светом уличного фонаря. Стас стряхнул ручку и, прислонив книжку к столбу, стал аккуратно заштриховывать квадратик, где была вписана фамилия Козак. Зачеркнув половину, Стас остановился, подумал. Закрыл книжку, засунул ее глубоко в карман и медленно пошел домой.
Была ночь, была уже среда, пятнадцать минут третьего.
Следующая среда
Винтовку, из которой убили Таню Аксенову, нашел в среду Савельев.
— Я тебе все по порядку, — сказал он, как всегда флегматично. — Эксперимент, значит, наш вчерашний, с направлением выстрела, шуму наделал много. Все только об этом и толкуют. Пошел я «в люди»: народ-то взбудоражен — собираются все, обсуждают, каждый свою версию строит. Человек двадцать до вечера в отделение явилось — свою помощь предлагают, подозрения высказывают, ну и тэ дэ и тэ пэ. Захожу я в булочную, тут о том же разговор. Слышу — одна тетка другой подробно все происшествие излагает, а потом резолюцию накладывает: ничего, мол, удивительного, хулиганье до того распустилось — спасу нет. Вон Гафурова дворника сын, Муртаза, сегодня в обед притащил ружье и давай вместе с приятелем по птицам палить! Я, само собой, уточнил у тетки ее адрес, фамилию и — к Гафуровым. Вызвал тихо Муртазу, шепнул ему: «Ну-ка, давай, мол, ружьишко-то свое!» Муртаза постеснялся немного, поотнекивался, слезу, конечно, пустил. Потом, само собой, объясняет: «Винтовка-то у приятеля, Сережки Баранова, лежит». Пошли к Сережке. Там, без лишнего шума, эту винтовочку изъяли. Калибр — 5,6. Тот, что мы ищем. Оба они здесь, в разных кабинетах сидят. Разговаривать прямо сейчас будем?
— Конечно, — рассеянно отозвался Тихонов, рассматривая винтовку. Обыкновенная пятизарядная винтовка калибра 5,6 миллиметра. Необычным было только деревянное ложе — короткое, грязно-белого цвета, выструганное, похоже, из доски.
