Пока все спали, Али побрела в сторону от огней лагеря. Айк оставил и байдарку, и обрез, поэтому она пошла пешком, взяв с собой фонарь. Следы Айка вели вдоль полосы прибрежного ила.
Самодовольство остальных рассердило Али. Столько времени они во всем полагались на Айка. Без него они бы давно погибли и заблудились. Айк честно им помогал, а теперь, когда помощь нужна ему, все отвернулись.
Это мы его погубили, поняла вдруг Али. Своей зависимостью. Он был бы отсюда за тысячу миль, если бы не наша слабость, невежество и гордыня. Вот что приковало его к нам. Так и ангелы-хранители скованы собственным состраданием.
Но обвинять всех, призналась себе Али, — не более чем уловка. Потому что именно ее слабость, ее невежество и гордыня связали Айка. Не всех вообще — а ее. Благополучие группы лишь сопутствующее обстоятельство. Неудобная правда заключается в том, что он отдал себя ей.
Шагая вдоль реки, Али продолжала перебирать мысли. Сначала преданность Айка была для нее обузой. Она пыталась замаскировать его к ней отношение своими домыслами, убедить себя, что Айк спустился в подземье по собственным причинам — ради погибшей возлюбленной или ради мести. Раньше, может, так и было, но теперь все изменилось. И Али это понимала. Теперь он здесь ради нее.
Она нашла Айка сидящим в темноте, без оружия. Он застыл в позе лотоса лицом к реке, подставив врагам беззащитную спину. Положился на милость суровой пустыни.
— Айк! — позвала Али.
Лохматая голова осталась неподвижной. От света фонаря его фигура бросала на реку тень, которую вода тут же поглощала. Ну и место, подумала Али. Тьма пожирает тьму.
Она подошла ближе и сняла рюкзак.
— Ты пропустил собственные похороны. Нам устроили пиршество.
Никакой реакции. Даже легкие неподвижны. Он уходил в себя, ускользал от Али.
— Айк, я знаю, что ты меня слышишь.
Одна рука Айка лежала на колене, другой он опирался на землю — всем своим ничтожным весом.
Али почувствовала себя лишней. Но ведь она собирается помешать не медитации, а началу безумия. В одиночку ему не справиться.
Али подошла сбоку. Сзади могло показаться, что он спокоен, однако лицо его исказилось.
— Не понимаю, что происходит, — сказала она.
Айк молча сопротивлялся — своей неподвижностью статуи. Челюсти у него были сжаты.
— Ну, хватит. — Али открыла рюкзак и вынула аптечку. — Промою тебе раны.
Она, не церемонясь, начала промокать рану дезинфицирующей губкой, но тут же прекратила. Ее остановил вид его тела. Она провела пальцами по спине. Тут все поражало — кости, мышцы, рубцы и узоры, мозоли от лямок рюкзака. Это тело раба. Его истязали. Каждая отметина — свидетельство о рабстве. Али была в замешательстве. Ей приходилось встречать проклятых в разных воплощениях — узников, проституток, убийц и прокаженных. Только не рабов. Такого в наши дни быть не может!
Она удивилась — его плечо как раз поместилось в ее руке. Чтобы прийти в себя, Али похлопала по лицу влажной салфеткой.
— Жить будешь, — сказала она Айку.
Потом отошла чуть поодаль и села. Остаток ночи она провела в обнимку с обрезом — охраняла Айка, пока тот не вернулся к жизни.
Я — тоже муха:
Мой краток век.
А чем ты, муха,
Не человек?
Уильям Блейк. Муха[22]
Медицинский научный центр,
Университет штата Колорадо, Денвер
Доктор Ямомото, улыбаясь, вышла из лифта.
— Доброе утро, — поздоровалась она с уборщиком, вытирающим натекшую с потолка лужу.
— Что-то солнца не видно, — проворчал он.
Снаружи бушевала настоящая буря: метровые сугробы, температура — минус девять. Они тут, в университете, как в осаде. Сегодня в лабораторию больше никто не придет.
Ночной охранник все еще был на месте, дремал. Доктор отправила его в комнату отдыха — перекусить и отдохнуть.
— До обеда можете не приходить, — сказала доктор. — Я и сама справлюсь. Сегодня больше никого не будет.
В последнее время она ко всем проявляла материнскую заботу. Волосы у молодой женщины стали гуще, на щеках играл румянец. «Вся ушла в утробу», — говорил ее муж. Еще три месяца.
Проект «Цифровой Сатана» близился к завершению. Лабораторию усеивали пакеты от еды, двухлитровые пластиковые бутылки от газировки — из них получаются удобные стаканчики для карандашей, окаменевшие остатки угощений от дней рождения. Доска объявлений была покрыта приколотыми кое-как снимками сотрудников лаборатории, вырезками из статей и в последние дни объявлениями о найме — здесь и за границей.
Ямомото вошла, не надев ни перчаток, ни маски. Все привычные обряды — побоку. Еще один признак того, что проект скоро закончится. В коробках из-под фаст-фуда валялись всякие пузырьки. Из компьютерных чипов, сгоревших за последние месяцы, кто-то соорудил крутящуюся подвеску.
Второй криомикротом продолжал выдавать нескончаемое убаюкивающее «ш-шш, ш-шш, ш-шш».
Если не считать головы, молодая самка хейдла уже не существовала. Зато теперь ее оживят с помощью мыши, на компьютере. Ее ждет электронное бессмертие. Везде, где только есть компьютер, можно будет воссоздать физический облик Доун. В каком-то смысле ее душа обретается в машине.
Последние недели Ямомото мучили кошмары. Ей снилась Доун. Девочка падала с утеса или тонула в море, а доктор пыталась до нее дотянуться и спасти. Другим сотрудникам снились похожие сны. Синдром долгой изоляции — определили коллеги. А Доун стала частью их компании. Им будет ее не хватать.
От хейдла оставались только верхние две трети черепа. Процесс шел медленно. Второй криомикротом был откалиброван для выполнения самых тонких срезов. Мозг — наиболее интересная часть исследования. Ученые надеялись, что смогут понять процессы восприятия и познания — то есть, по сути, заставить заговорить мертвое сознание. Следующие десять недель им только и остается нянчиться с этой колбасорезкой. Нужно запастись терпением — то есть диетической колой и солеными шуточками.
Ямомото подошла к металлическому столу. В кубе замороженного голубого геля верхняя часть черепа Доун казалась совершенно белой. Как луна в куске неба. От верхней и боковых сторон куба отходили электроды. Внизу работало лезвие; камера все фиксировала. Лезвие уже срезало нижнюю челюсть и теперь двигалось взад-вперед в районе верхних зубов, продвигаясь к носовой полости. Большей части носа и изрезанных мочек уже не было. Что же касается внутренних органов, то удалили большую часть продолговатого мозга, идущего вверх от спинного. Почти весь мозжечок, отвечающий за двигательные функции, уже переведен в биты и байты. Пока никаких повреждений или отклонений не обнаружили. Для мертвого мозга все ткани были в отличном состоянии, практически жизнеспособные. Ученые не переставали удивляться. «Мне бы так сохраниться после смерти», — сострил кто-то.
