В зависимости от того, насколько свирепо реагируют друг на друга два достаточно эгоистичных характера, за пылкой любовью может последовать ненависть, отвращение, безразличие, покорность судьбе, дружба, привязанность или даже нечто вроде новой разновидности любви, гораздо более устойчивой, чем первоначальная привязанность, любви, основанной на лучшем взаимопонимании и минимальной самоотверженности.
В худшем случае возникает ситуация, когда, несмотря на горечь и взаимные упреки. партнеры переживают то, что при современном положении человека является воплощением наиболее интенсивной радости. Наивной радости любви, которая рождается и разрастается, глубокой, истинной радости, потрясающей все существо, даже если сама любовь иллюзорна. Радости единственной, невероятной, предоставляемой видом в тот уникальный момент, когда два представителя противоположных полов соединяются в своей ловушке. Ничто не может сравниться с ней, нет ничего даже отдаленно похожего на нее. Радость возможности погрузиться в интимную глубину бархатного теплого тела и творить там новую вселенную, радость принимать в свое распахнутое нежное лоно бронзовый и одновременно шелковый стержень, радость умереть вдвоем в золотой реке восторга. Соединившаяся пара в этот момент есть ничто иное, как крупица божества.
Предательство! Это всего лишь семя, которое нужно посеять.
Но, ведь именно этого хотел Бог?
Бог?
Следует осторожно пользоваться словами и именами. Бог. Вид. Порядок. Вселенная. Бог?
Но ведь кажется, что жизнь организована кем-то или чем-то.
Очень трудно поверить, что столько чудес, столько хитроумных приспособлений, столько эффективной изобретательности есть всего лишь результат случая и слепого следования законам физики и химии.
Бог?
Всем этим пользовались слишком часто.
Имя Бога использовалось чаще, чем следует.
Когда сегодня его произносят или пишут, в вашем сознании тут же проносится множество образов, целиком занимая его. Очень сложно думать о Боге, не вспомнив при этом Церковь. Следовательно, Бог становится в сознании того, кто думает о нем, таким, каким его изображает Церковь, то есть невозможным. Разные церкви стали преградой между человеческим и божественным.
Бог, в котором мы нуждаемся, чтобы понять пугающие нас тайны, не может иметь ничего общего с той картинкой для детей, которую религии предлагают безразличным верующим. Бог, Создатель, Всевышний — все это годится для вавилонских жрецов в спектакле, разыгрываемом в замке Шателе. Бородатый старец в цветах "Техниколор" на широком экране. Можно заплакать от печали и гнева. Бог. Это имя, которое предлагают нам, потеряло всякий смысл. Его подлинное имя, имя, объясняющее все, скрывалось от нас так долго и так старательно, что его смысл утратили даже те, кто скрывал его от нас.
Бог.
Другого имени нет.
И оно больше ничего не обозначает.
Однажды, миллиард лет тому назад, может быть, больше или меньше, это не имеет значения, на стерильной поверхности Земли крупинка инертной материи стала живой. Это было почти ничто, без формы, без запаха, оно не мыслило и ничего не желало, оно было столь мало, что его нельзя было увидеть, это было нечто до смешного ничтожное. Просто на еще мертвой Земле эта частичка пыли начала жить. Вероятно, ей потребовались миллиарды лет, чтобы организоваться и стать клеткой. Потому что клетка, независимое одноклеточное существо, это уже весьма сложный и хитроумно построенный организм. У него нет ног: он отращивает их, когда возникает необходимость, использует для перемещения, а потом снова поглощает. У него нет хватательных органов: он создает их, чтобы схватить приблизившуюся добычу. У него нет рта, чтобы поглощать пищу: при контакте с тем, что он схватил появляется отверстие, заглатывает добычу и снова закрывается. Иногда случается, что добыча оказывается слишком большой для микроскопического организма и он разрывается на части. Ничего страшного: его кусочки сближаются, объединяются, сливаются в одно целое и восстанавливают организм таким, каким он был. У него нет пищеварительного аппарата: все его тело переваривает частицу пищи; поскольку у него нет и анального отверстия, он просто раскрывается в любом месте, чтобы избавиться от отбросов, и закрывается снова…
У этого организма нет ни одного органа: он весь превращается в любой орган по мере необходимости.
Это столь целесообразно организованное существо наименее смертно. Чтобы воспроизвестись, оно делится на две части и каждая из половинок становится отдельным организмом, который, в свою очередь, тоже делится пополам, когда наступает время. И по этому сценарию все происходит для всех половинок, превращающихся в целый организм, если их существование не прерывается внезапно внешними причинами.
Таким образом, все амебы, которые существуют сегодня, являются, по сути, одной и той же амебой, первой амебой, возникшей на заре жизни. Первая амеба, которая жила три миллиарда лет назад, живет и сегодня, и чем больше она стареет, делясь на части, то есть размножаясь, тем меньше становятся ее шансы умереть.
Человеческий разум, по крайней мере, логический разум западного человека, характеризуется тенденцией перехода от простого к менее простому, от менее простого к сложному, следуя за постепенным усложнением, никогда не теряя при этом путеводную нить и не переставая отмечать связи. Поэтому ему понравилась мысль о том, что эволюция жизни происходила по тому же сценарию, от первой клетки к множеству первых одноклеточных организмов, затем к многоклеточным организмам, потом к организмам, состоящим из объединений дифференцированных клеток, а далее — к бесчисленным проявлениям жизни на сегодняшней Земле.
Наиболее логичные из наших логичных умов утверждают, что так все и было. И нам кажется, что они правы. Но наша логика не способна следовать за ними в тех случаях, когда они, не замечая этого, становятся нелогичными. Когда они пытаются объяснить переход от простого к сложному необходимостью для живой материи все более и более совершенной организации для того, чтобы выжить.
В основе этой гипотезы лежит серьезная путаница, подмена сообществ клеток человеческим обществом. Не вызывает сомнения, что человеку для более надежной защиты потребовалось объединение с себе подобными. Очевидно, что группа людей менее уязвима, чем человек-одиночка, что каждый член группы защищен лучше, чем отдельный человек. Но это неверно по отношению к клеткам. Чем организм совершеннее, тем более он уязвим. Чем больше усложняется организм, тем более смертным он становится. Наиболее совершенные организмы не выживают именно потому, что они совершенны, несмотря на то, что они стали совершенными.
Слона убить легче, чем амебу: достаточно одной пули в мозг. Пуля в масштабах амебы, в какую бы часть ее организма мы ее ни выпустили, никогда не представит собой угрозу для ее жизни.
Разрежьте пополам небольшого ленточного червя: его голова отрастит себе хвост, а хвост — голову, и у вас появятся два червя. Попытайтесь получить тот же результат со щенком…
Достаточно, чтобы в организме человека начала перерождаться одна-единственная категория клеток, например, белые кровяные тельца (лейкемия), чтобы погиб весь организм. Все образующие его клетки, к каким бы категориям они не относились, перестают быть живой материей. Следовательно, сложная организация живого не обусловлена необходимостью защищать жизнь, она не могла возникнуть для защиты жизни. Чтобы защитить жизнь, чтобы позволить ей продолжаться, живая материя с самого начала выбрала лучшее решение. С точки зрения способности выживать, одноклеточная амеба является наиболее совершенным решением. Это очевидно хотя бы потому, что эта идеальная система осталась основой всех дальнейших изменений; именно используя клетку в качестве строительного материала возникли или были созданы все живые существа, растительные и животные. Но тогда к чему этот переход от амебы к червю, затем к рыбе, к птице, к человеку?
Но был ли этот переход?
Действительно, имеются ступени сложности среди множества живых существ, и не так уж трудно представить себе последовательность, в которой более простые существа заменяются более сложными, расклассифицировать их в соответствии со степенью сложности, создав то, что называется иерархией живых существ, и поместив себя на ее вершине. Но нет доказательств тому, что эта последовательность усложнения соответствует хронологической последовательности и что наиболее сложные организмы появились на Земле после более простых, что каждый вид использовал предшествующий ему вид как материал для более совершенной постройки.
Конечно, нельзя отрицать, рассматривая живую природу как единое целое, независимо от того, образовались ли одни виды из других родственных видов или зародились независимым путем, что существуют переходы от более простого к более сложному. Была или нет эволюция, имеются ступени сложности, наблюдается прогрессивная последовательность от амебы к человеку. Это неоспоримый факт. Эта последовательность не могла возникнуть случайно, потому что случай и прогресс несовместимы. Тем более, она не может быть результатом борьбы за выживание, итогом естественного отбора мутаций, поскольку она идет вопреки безопасности организма. И мы, таким образом, приходим к пугающему выводу: если эта последовательность происходила во времени, если были, как это доказано, сначала исключительно простые живые организмы, потом все более и более сложные, плавающие, летающие, строящие, если все это началось действительно с клетки, чтобы дойти сегодня до преподавателя политехнического института, а завтра дойдет неизвестно до чего, то это удивительно походит на хорошо продуманную операцию, выполненную этап за этапом, по мере выполнения уточнявшуюся, прекращавшуюся и возобновлявшуюся в более и более совершенном варианте, операцию, выполненную хорошо набившим руку подмастерьем.
