Тиффани Де Бартоло
Как убить рок-звезду
Мы делатели музыки, мечтатели мечты.
Бродяги одиноких волноломов.
Мы, сидя у затерянных потоков,
Лишь с деятельной музыкой на ты.
Пусть нами неудачный мир земной
Отринут вместе с бледною луной.
Но мы его пытаемся трясти
И потрясать, чтоб – двигая – спасти.
Артур О'ШонессиПосвящается «делателям музыки» и «мечтателям мечты».
А также Скотту
с любовью и благодарностью
Ребенком, взлетая над вами.
Полет словно чудо приемля,
Я солнце потрогал руками,
Но рухнул на грубую землю.
Вернулся, уже обессилев,
А вы не сумели вглядеться,
Увидеть обугленных крыльев,
Разбитого вдребезги сердца.
Но если вам скажут, что с моста
Я лебедем прыгнул, – не верьте.
Ведь больше, чем жизни несносной,
Боялся я все-таки смерти.
Когда же исчезну, как не был,
Я стану, чтоб вы не забыли,
Вам петь, пролетая по небу,
Как в призрак меня превратили.
«День,
когда я
стал призраком»Часть первая
Спасите Спасителя
Автор выражает признательность за разрешение использовать следующие материалы:
«День, когда я стал призраком» Дугласа Дж. Блэкмана
1977 Soul In The Wall Music.
Все права сохранены.
Используется с разрешения владельца.
«Элиза» Пола Хадсона
2001 Scrawny WhiteGuy Music
Все права сохранены.
Используется с разрешения владельца.
«Ржавчина» Лоринга Блэкмана
2000 Two Fathoms Music
Все права сохранены.
Используется с разрешения владельца.
«Тысяча способов» Лоринга Блэкмана
2002 TWo Fathoms Music TWo Fathoms Music
Все права сохранены.
Используется с разрешения владельца.
«Спасите Спасителя» Пола Хадсона
2002 Scrawny WhiteGuy Music
Все права сохранены.
Используется с разрешения владельца.
Цитата из романа «Аллилуйя» Джакоба Грейса.
Все права сохранены.
Используется с разрешения владельца.
* * *
Даже детское, самое первое свое воспоминание я не вижу, а слышу. Мне четыре года, и мы возвращаемся домой из какой-то загородной поездки. Я стараюсь уснуть на заднем сиденье, и мои глаза крепко закрыты. Шестилетний брат уже спит и во сне толкает меня ногой, и я как раз собираюсь толкнуть его в ответ, когда меня отвлекает песня, звучащая из приемника. Ровный мужской голос поет о пони, который убежал из дома и пропал в снегу. А может, пропала девочка, которая погналась за пони, или вообще никто не пропал. Пони и девочка, возможно, просто хотели сбежать с фермы. Этого я точно не помню. Но помню, что я разревелась так сильно, что отцу пришлось остановить машину, и мама потом долго держала меня на коленях и утешала.
Песня была глупой, но когда я слушала ее, я что-то почувствовала. И хотя тогда, я не могла это сформулировать, именно когда ты что-то чувствуешь – не важно что, – ты понимаешь, что жив.
И после этого ребенком я постоянно сидела у радио и приходила в восторг, или грустила, или просто взрослела, слушая все новые песни.
А когда я была подростком, я лежала на полу и знала, что моя жизнь разбита на мелкие кусочки, и только голос одного из моих героев мог собрать ее обратно в одно целое.
Знаю, это звучит глупо, но мне кажется, сила музыки в том, что она проникает в тебя и изнутри прикасается к самым глубоким ранам.
Хорошие песни, как и добрые боги, не дают тебе пропасть. А когда ты никак не можешь найти свою дорогу, один из них спускается к тебе и показывает, куда идти.
Дуг Блэкман даже ходил как бог. Я стояла у лифта и смотрела, как он входит в отель. Взмахи рук напоминали метроном, спина была прямой и надменной, а немигающий взгляд вбирал в себя все, что было перед ним, и вокруг, и вдали.
Он завернул к стойке администратора, чтобы отдать какой-то конверт, а еще через секунду подошел к тому же лифту, где стояла я, и остановился рядом, пытаясь найти что-то в нагрудном кармане. От него пахло красным вином и сигаретами, а в темных волосах было много седины.
«Спокойно, – приказала я себе. – Перестань пялиться. Ты не маленькая». Я была не готова к тому, что он придет без свиты и что мне удастся оказаться так близко к нему. Вот он – стоит совсем рядом, и наши плечи почти соприкасаются, – тот самый пророк из радиоприемника, который научил меня всему, что я знаю о жизни, любви, политике и поэзии, и который был, по моему убеждению, величайшим музыкантом и певцом в истории рок-н-ролла.
В жизни Дуг выглядел на все свои пятьдесят семь лет. Его лицо было похоже на горную цепь: глубокие расселины на щеках – следы тридцатилетних концертных странствий, серые глаза, как будто вырезанные из гранита, маленькая щербинка на переднем верхнем зубе, которую он не дал себе труда поправить. Мятая одежда выглядела так, словно он отобрал ее у бродяги, и делала его менее строгим и более доступным.
У меня была заготовлена целая речь на случай, если удастся подобраться к нему достаточно близко. Я собиралась сказать Дугу, что за все мои двадцать шесть лет ничто на свете не трогало и не вдохновляло меня больше, чем его музыка. Еще я собиралась сказать, что последние десять лет он был для меня и отцом и матерью и что его песня «День, когда я стал призраком» стала для меня не просто песней, а другом, который держал меня за руку и утешал, когда мне было одиноко.
Конечно, он уже сльппал все это тысячу раз.
Я не успела сказать и слова, когда он вытащил из кармана колоду карт и протянул ее мне:
– Выбери карту.
Я повернулась и спросила:
– Чего?
Несомненно, за последнюю тысячу лет это было самое идиотское начало для разговора с богом и героем. Я немедленно захотела взять слово обратно и сказать что-нибудь уместное и глубокомысленное. Этот человек открыл мне истину, а я в ответ лепечу что-то малограмотное.
– Выбери карту, – повторил Дуг, протягивая мне разложенную веером колоду.
Я таращилась на него и изо всех сил старалась хоть что-то вымолвить.
Здесь надо заметить, что я зарабатываю себе на жизнь как раз разговорами с людьми. Я журналист. Очевидно, боги и герои действуют на меня вот таким отупляющим образом.
– Ну, давай! – поторопил Дуг.
Я выбрала одну карту из середины колоды, взглянула на него, надеясь получить какое-то объяснение, и, не дождавшись, посмотрела на карту – это была тройка треф.
– Лифт вообще не двигается, – пожаловался Дуглас. – Платишь четыре сотни за ночь и по десять минут торчишь в холле. Теперь напиши свое имя на карте. Можешь не закрывать ее от меня. Ручка есть? Напиши имя и вложи карту обратно в колоду.
Мне это снится. Это было единственное объяснение происходящего сюрреализма, которое приходило мне в голову. Дуг Блэкман показывает мне карточные фокусы…
– У-те-бя-есть-руч-ка? – повторил он, как будто говорил с иностранцем.
В моей сумке оказалась только ручка с ученическими фиолетовыми чернилами. Я прокляла себя за то, что не купила более уместные черные.
Я поставила сумку и печатными буквами написала на карте свое имя. Дуг заглядывал мне через плечо и наверняка заметил, как дрожит моя рука.
– Элиза Силум, – прочитал он. – Ты из этого города, Элиза?
Я кивнула.
– Верни карту обратно в колоду.
Я положила.
«Ты знаешь, кто я. – Это не прозвучало как вопрос. Он профессионально тасовал карты. – Ты была на концерте?
Я опять кивнула. Я вела себя как полная идиотка и понимала, что, если я немедленно что-нибудь с этим не сделаю, все кончится быстро и плохо.
– Теперь сними верхнюю карту.
Верхняя карта оказалась десяткой червей, и я пришла в отчаяние.
Я испугалась, что у Дуга, что-то не получилось и теперь мне придется сообщить ему об этом. Он тут же успокоил меня:
– Это не та, я знаю. Просто держи ее в руке рубашкой, кверху.
Я держала карту, а Дут делал рукой движения, будто посыпая ее каким-то невидимым порошком.
– Мои внуки балдеют от этого, – сообщил он.
У него была шершавая, немолодая и молочно-белая рука. Я подумала, что она, наверное, холодная на ощупь.
– Все. Теперь смотри.
Я перевернула карту. Это была трефовая тройка с моим именем, написанным неприличными фиолетовыми чернилами. Я засмеялась и на секунду забыла, кто стоит рядом со мной.
– Черт! Как вы это сделали?
Дуг пожал плечами.
– Музыка, магия – это одно и то же. Немного от фокуса и много от веры.
Я зачарованно смотрела на него.
В это время открылась дверь лифта, и Дуг спросил:
– Хочешь потрахаться? Ведь ты для этого здесь меня ждала?
Он произнес это так, будто предлагал взять еще одну карту или угощал жевательной резинкой. И наверное, я должна была почувствовать некоторое разочарование. Честно говоря, я и почувствовала некоторое разочарование. Я знала, что Дуг женат, а герои и боги, кроме римских и греческих, конечно, не должны быть прелюбодеями. Естественно, я не была настолько наивна. Я читала «Молот Бога» и «Никто не выйдет отсюда живым». И я слышала истории, о гастрольной жизни. И еще я знала, что, хотя принято притворяться, будто все дело в сексе, на самом деле – все от одиночества.
