И мы продолжили танцевать.
На следующий день я пошел разводиться. Сара и наши юристы уже ждали в конторе. Сара была в голубой льняной юбке, хорошо сочетавшемся с ней пиджаке и белой футболке. Я знал почти наверняка: накануне она ходила по магазинам, чтобы как следует экипироваться и уж точно разбить мне сегодня сердце, но все равно видеть Сару такой красивой было нелегко. Я вдруг почувствовал себя неловко в джинсах и тенниске. Никто не сказал мне, что для развода существует особая форма одежды.
Я вошел с секретаршей, Сара оторвалась от бумаг и поглядела на меня:
– Привет, Бен. Надеюсь, ты принес свои экземпляры?
– Я думал, они у тебя.
– Что?! – она вытаращила на меня глаза.
– Шучу. Тут они.
Она усмехнулась, скрестила загорелые ноги. Красота Сары была, так сказать, математической. Лицо совершенно симметрично: глаза равноудалены от носа, который сам по себе символ торжества геометрии, губы, слишком тонкие, чтобы можно было их надуть, поджаты в складку точно посередине между кончиком носа и острием подбородка. Каждая черта – образчик правильности, общее впечатление – порядок и логика. А в глубине глаз мелькали уравнения.
Мы переместились во внушительного вида конференц-зал, уселись с краю полированного дубового стола, казавшегося уж слишком грандиозным для столь интимной процедуры, и приступили к церемонии перелистывания страниц и расстановки подписей там, куда указывал палец юриста. С юридической точки зрения наш развод являлся простым случаем, поскольку делить было особенно нечего. Я всегда знал: отсутствие загородного дома в Вермонте однажды окажется кстати. Поскольку Сара, архитектор, зарабатывала больше меня, вопрос об алиментах не стоял. Наш развод походил скорее на обычный разрыв, если только не считать гонорара адвокатам.
Мне казалось, все должно завершиться некой церемонией – символическим освобождением от однажды принесенных обетов, сожжением свитка, распитием причастного вина. Ну, чем-нибудь. Но мы подписали последнюю страницу, юристы скрылись копировать бумаги, а после мы с Сарой вышли из зала, захватив свои экземпляры документов, и вместе вбежали в лифт. Не так до́лжно переживать развод.
Слишком уж цивилизованно. Как будто еще одна процедура, через которую мы прошли, будучи мужем и женой. По правде говоря, именно после развода я почувствовал себя женатым как никогда. Я ощутил ужасающую пустоту, внутри медленно поднималась паника, внезапно захотелось побежать обратно наверх, разорвать бумаги, попытаться все вернуть.
– Как Джек? – спросила Сара.
– Джек?
– Видела вчера в новостях.
– А-а-а. Ну тогда ты знаешь столько же, сколько и я.
Если уж на то пошло, Сару никогда не заботил Джек, равно как и все мои друзья. Спрашивала просто потому, что так полагается. Саре важно было все делать как полагается. Она из тех, кто твердо убежден, что китайскую еду необходимо есть палочками, и заявляет, что вилкой – даже вкус не тот.
Настаивала, что croissant, Les Miserables и Gerard Depardieu нужно произносить по-французски, и каждый день исправно штудировала полосу, смежную с редакционной, в надежде обнаружить там какой-нибудь интересный тест. Припомнив все это, я слегка успокоился.
Своей расчетливостью на грани паранойи Сара в первую очередь и привлекла меня. Она все, кажется, планировала до мельчайших деталей и твердо знала, к чему идет. Поэтому я не сомневался: решение провести со мной остаток жизни Сара тщательно обдумала и в отличие от Линдси никогда не пересмотрит.
Линдси воспринимала жизнь как бесконечное приключение, в котором нет ничего невозможного. Она впитывала все неизвестное, была открыта любым впечатлениям, за это я ее любил. Вместе с ней и я будто открывался всему, горел, и каждое ощущение усиливалось многократно. И это было здо́рово – ровно до того момента, когда Линдси ушла, предоставив мне вместе с моими обостренными чувствами разбираться с душевной болью от утраты.
Сара рассматривала жизнь как некий маршрут, который нужно тщательно выстроить, рассчитать скорость, определить направление, чтобы прибыть в конце концов в заданный пункт назначения, как книгу, где можно заглянуть в конец и соответственно дописать остальное. Она совершенно точно знала, куда направляется и как именно туда добраться. После всего, что я пережил с Линдси, взвешенность и предсказуемость Сары были желанным обещанием стабильности, и, если ради нее нужно было принести в жертву страсть и жить поспокойнее, я не возражал. Страсть казалась во всяком случае опасной и не способствовала стабильности. Так, вдохновленный благими намерениями, я и связал свою судьбу с Сарой – классический случай обратного эффекта. Конечно, тогда я всего этого не осознавал. Мне в самом деле удалось убедить себя, что Сара очень напоминает Линдси, она тоже чувственная, смелая, просто не боится обязательств. Я переосмыслил Сару, создал своего рода оптическую иллюзию, которую можно наблюдать только боковым зрением. А посмотришь прямо – иллюзия рассеивается.
Очень скоро я стал задыхаться. Думаю, все покатилось под откос вскоре после нашей первой годовщины. Предсказуемость Сары, поначалу привлекательная, теперь грозила задушить меня. Будущая жизнь развернулась передо мной, ясная до мельчайших деталей, не было в ней никакой тайны, никакого скрытого потенциала. Все задано сценарием, никакого пространства для импровизации, ни единой возможности сказать “а что если?..”. Только крепнущее пугающее осознание того, как могло бы быть.
И тогда я начал бунтовать. Сначала потихоньку, почти незаметно, будто проверяя твердость собственных намерений. Может, я и не готов иметь детей на четвертом году брака. Может, брошу “Эсквайр”, буду писать роман и плевать хотел на это жалованье. Может, я предпочитаю купить дом в пригороде, а не продавать-покупать право вступить в жилищный кооператив в Верхнем ИстСайде. И вообще, здо́рово было бы завести собаку, а? Недостатка в предметах для спора не было. Сара – предсказуемо – оказала сопротивление почти сразу же, отчего мне было странно и больно, будто это она, не я, внезапно нарушила условия нашего соглашения. Семейная жизнь быстро превратилась в непрекращающийся бой, существование под шквалом мелких ссор, раз от раза все более ожесточенных.
Постфактум я пытался припомнить, о чем думал в это кошмарное время, понять, старался ли как-то все уладить, но не обнаруживал себя там вообще. Душой я уже ушел, оставался только физически – предмет мебели, ожидающий грузчиков. Наше противостояние в конце концов до того обострилось, что, когда Сара наконец подняла натруженные в сражениях руки вверх и сдалась, я почувствовал настоящую эйфорию, радость победы, которой тут же и устыдился. Однако с той минуты, как мы решили развестись, яблоко раздора будто исчезло, мы заново обрели былые симпатию и уважение друг к другу, что ухудшило ситуацию, многократно утяжелило бремя и так уже непомерного чувства вины и еще раз подчеркнуло трагизм всей этой проклятой истории. Напоминаю себе на всякий случай.
– Странное ощущение, да? – сказала Сара, когда двери лифта открылись и мы вышли в вестибюль.
– Не просто странное – ни на что не похожее. Мне казалось, развод переживают как нечто… ну не знаю, переломное.
Она грустно улыбнулась:
– Всегда ты ищешь ясных определений, хочешь, чтобы ситуация четко категоризировалась. Боишься, иначе не будешь знать, что должен чувствовать.
Так оно и было. Еще одна моя проблема.
– Разве пару минут назад мы не подписали бумаги, согласно которым я не должен больше выслушивать подобные замечания?
– Что-что?
– Мы развелись минуту назад, – произнося это, я попытался не допустить и намека на горечь. – Не забывай.
Мы вышли на Мэдисон-авеню, в мир, где я вдруг снова оказался одиноким. Не просто одиноким – разведенным. Внезапно я почувствовал себя менее значительным, чем час назад. Теперь можно было похвастаться шрамами бывалого путешественника, отметкой в личном деле, своего рода увечьем, и было в этом что-то болезненно-приятное. Требовалось срочно напиться.
– Что ж…
Неужели после того, как мы почти три года делили постель, ванную, банковский счет, а временами и зубную щетку, мне нечего было больше сказать?
Мимо нас прошествовало светловолосое семейство. Одеты по-спортивному, держатся за руки, улыбаются, как семейка Брэди из одноименного сериала, глазеют по сторонам. Туристы.
– А хорошо бы существовало такое место, – сказала Сара, – куда после развода можно было бы приезжать время от времени, чтобы просто повидать бывшего мужа, жену, посмотреть, как они живут, немножко пообщаться…
– Да, здо́рово было бы, – согласился я.
– Трудно отделаться от ощущения, что в каком-то смысле мы до сих пор семья.
Помолчали, обдумывая сказанное. Мы с Сарой все еще оставались единым целым: стояли, разговаривали, не решаясь разойтись в разные стороны. От палатки с хот-догами на углу донеслось благоухание кислой капусты. Подумалось, что хот-доги всегда теперь будут пахнуть разводом и придется на время забыть о барбекю. Невелика проблема, если принять во внимание мою не особенно напряженную светскую жизнь.
