Надежды Годфри не оправдались – отзвуки бурного веселья долетали и туда.
В девять часов утра члены гильдии портных с длинными свечами в руках потянулись в церковь Святого Фомы. Уильям Суэйн, оста новив Майкла Шокли у церковной ограды, сердито воскликнул:
– Нас обманули! Во всем проклятый Джон Холл виноват.
– Что произошло? – удивленно спросил Шокли.
– Джон Холл предложил своего человека на освободившееся место в городском совете и заручился поддержкой остальных, так что я поспособствовать тебе не смогу.
Помолчав, Шокли осведомился:
– И кого же приняли?
– Джона Уилсона, его еще Пауком кличут, – с отвращением произнес Суэйн. – Представляю, сколько он Холлу заплатил!
Джон Уилсон, по обыкновению, действовал исподтишка, но во всем добивался желаемого. После богослужения в палатах гильдии устроили роскошный пир. Столы ломились от яств; на блюдах красовались горы жареных уток, фазаны и павлины, запеченные свиные туши и жареные ежи. Слуги разносили кувшины эля и хмельного меда, менестрели играли на арфах и лирах, трубили в рожки.
В самый разгар пиршества Джон Уилсон, с ног до головы одетый в черное, подвел сына к месту, где сидела семья мясника Кертиса. Так Лиззи впервые увидела своего будущего мужа. Роберт вежливо улыбнулся, но глаза его оставались холодны. Сердце Лиззи испуганно сжалось: похоже, брак счастливым не будет.
В 1457 году от Рождества Христова праведника Осмунда, епископа Солсберийского, наконец-то признали святым. Канонизация обошлась капитулу в невероятную по тем временам сумму – семьсот тридцать один фунт, что примерно равнялось годовому доходу епархии. В летописях нет упоминаний о колоколе, отлитом в честь новоявленного святого, однако 15 июля объявили днем почитания святого и храмовым праздником – гильдии отмечали его еще одним ежегодным шествием.
В 1465 году горожане вконец рассорились с епископом Бошампом. Причиной распри стала тяжба между Джоном Холлом и Уильямом Суэйном за право пользования землей во дворе церкви Святого Мученика Фомы. Епископ, по праву владельца земель епархии, позволил Суэйну построить там дом для священника, совершавшего отпевания в часовне гильдии, однако Холл заявил, что земля принадлежит городу. Суэйн начал строительство, но люди Холла разрушили постройку. Впрочем, гнев горожан был направлен не против торговцев, а против феодального гнета. Джон Холл возглавил выступления горожан против епископа, и дело приняло настолько дурной оборот, что торговца обязали явиться к королю с объяснениями. За дерзость, проявленную на заседании королевского совета, Генрих VI бросил Холла в темницу. Тяжбу о владении церковным двором королевский суд рассматривал девять лет и подтвердил, что земля принадлежит епископу.
– Город находится на епископской земле, а значит, принадлежит епископу, об этом и в нашей хартии написано. Придется торговцам смириться, – объяснял Годфри родным, черпая слабое утешение в победе епископа Бошампа.
Тем временем деньги самого Годфри медленно, но неуклонно таяли. Тем не менее он испросил у епископа аудиенцию, дабы принести ему свои поздравления, и был счастлив, что его приняли.
Даже противники Джона Холла поддержали торговца в борьбе против епископа, однако Джон и Роберт Уилсоны сочли за лучшее не вмешиваться в распри между горожанами и церковниками. Обитатели особняка в квартале Нью-стрит упрямо держались в стороне и своего мнения вслух не выражали.
Тем не менее Джон Уилсон вынашивал далекоидущие замыслы.
1480 год
Шестнадцатилетний Уильям Уилсон замер, укутанный холодной влажной пеленой апрельского тумана, мельчайшие капельки которого оседали на волосах, бровях и ресницах. Юноша продрог до костей и не ел со вчерашнего утра, но сейчас позабыл об этом. Узкое изможденное лицо осветила улыбка.
Белесая дымка покрывала реку и далекие меловые гряды, но лучи восходящего солнца уже начали разгонять туман, и перед глазами Уильяма возникали размытые очертания холмов, темные купы деревьев и тропка, убегающая на взгорье.
В утренней тишине золотой шар солнца выкатился из-за мелового хребта, и завеса тумана медленно сползла по склону в долину. Внезапно в белом мареве у речного берега глухо захлопали крылья, и шесть лебедей, вырвавшись из цепких объятий тумана, величаво взлетели над долиной. Тут же, словно по волшебству, дымка над во дой развеялась, явив взору особняк в излучине реки. Массивное серое здание, увенчанное остроконечной двускатной крышей, парило среди невесомых клочьев тумана, будто корабль в морских волнах.
От красоты замирало сердце. Уильям Уилсон восхищенно вздохнул, забыв, что в его бедах повинен владелец особняка. Сегодня юноше предстояло навсегда проститься с родным домом.
– Вот дождусь, когда лебеди вернутся, и уйду, – еле слышно пробормотал он.
Новый владелец Авонсфорда построил особняк на месте древнего манора Годфруа, с гордостью объявив:
– Вот теперь это – достойное жилище джентльмена.
Новым владельцем Авонсфорда был Роберт Форест.
Десять лет назад Джон Уилсон и его сын Роберт, торговцы из Солсбери, переехали из города в Авонсфорд и в ознаменование перехода в дворянское сословие решили сменить фамилию, взяв себе благозвучное, по их мнению, имя Форест[36], якобы свидетельствующее о древних корнях.
Джон Уилсон еще несколько лет занимал особняк в квартале Нью-стрит, плетя паутину своих тайных дел и накапливая богатство. Роберт перевез семью в Авонсфорд, взяв манор в аренду у лендлорда, епископа Солсберийского, на срок в три жизни, с условием дальнейшего продления. Форесты немедленно приступили к перестройке полуразвалившегося дома, дабы привести его в состояние, подобающее их новому высокому положению.
Середину особняка занимал просторный зал, а в боковых крыльях располагались комнаты с фонарными окнами во всю стену: частные покои с высоким сводчатым потолком и потемневшими от времени дубовыми перекрытиями и так называемая зимняя гостиная – предмет особой гордости Роберта. В гостиной находился огромный камин; стены, облицованные резными дубовыми панелями, делали ее похожей на замысловатую деревянную шкатулку. Джон Уилсон презрительно фыркнул, увидев это великолепие, но Роберт объяснил отцу:
– Сейчас так принято в лучших дворянских домах.
Старик только хмыкнул и больше не сказал ни слова.
Здесь, в зимней гостиной, стоял тяжелый дубовый шкаф, на полках которого красовались богато переплетенные книги – неотъемлемая принадлежность жилища знатного господина. Библиотечное собрание Роберта Фореста включало в себя геральдические справочники, роскошно иллюстрированную рукопись «Кентерберийских рассказов» Джефри Чосера и «Книгу о короле Артуре и его доблестных рыцарях» – сборник артуровских легенд, написанный обнищавшим рыцарем по имени Томас Мэлори; поговаривали, что автор заточен в темницу за воровство, но Роберт Форест, узнав, что книгой восхищаются знатные господа, немедленно ее приобрел. Однако больше всего Роберт гордился другой книгой, под названием «Изречения философов».
– Я ее из Лондона привез, – рассказывал он отцу. – Некий Уиль ям Кекстон, глава гильдии торговцев шелком, теперь книги не переписывает, а печатает на особом станке.
Джон Уилсон придирчиво перелистал страницы, согласился с тем, что замечательное изобретение наверняка принесет огромный доход, однако недовольно поморщился:
– Странно у него слова написаны, сразу и не поймешь, на каком наречии. Нет, это никуда не годится!
Действительно, в те времена в разных уголках Британии слова произносили на разные лады, однако Кекстон, как и многие его современники, придерживался весьма определенных взглядов на правильность их написания, поэтому для печати использовал странную смесь различных выговоров. Роберта правописание нисколько не занимало, однако Джон недаром жаловался на выбор печатника – с тех самых пор графический облик слов английского языка стал камнем преткновения для многих.
Второй этаж особняка занимали спальни с каменными полами, устланными душистым камышом, а во дворе за домом располагались хозяйственные постройки, кухня и амбары. Новый владелец особняка и не подозревал, что на этом самом месте почти тысячу лет назад стояла древнеримская вилла – жилище семейства Портиев.
Близ дома построили часовню со звонницей, для которой Бенедикт Мейсон отлил небольшой колокол, а по другую сторону высилась голубятня – каменная башня двадцати футов высотой, увенчанная деревянным сооружением с многочисленными отверстиями в стенах, где гнездились десятки голубей. Рядом с голубятней Роберт разбил сад, обнесенный стеной, – в этом райском уголке, среди аккуратно подстриженных зеленых изгородей, пышно цвели кусты роз.
В особняке часто раздавались испуганные крики, плач и стоны, но жители деревни не обращали на них внимания – владелец Авонс форда, человек богатый и почтенный, был вправе обходиться с женой и детьми так, как считал нужным.
