– Вам что-нибудь принести, миссис Пеннипэкер? – спросила Мэг из-за стойки. – Полпинты? Или шерри?
– Пока ничего, спасибо, – ответила я, и при звуке моего голоса мужчины переглянулись.
Я их не винила: разумеется, они гадали, как и откуда тут взялась американка. Мои щеки залило горячим румянцем.
Молодой человек, сидевший за столом с бокалом пива, спросил с плоским и нешотландским, как у меня, выговором: «Канадка или американка?» – и я уставилась на него с таким же изумлением.
Не успела я ответить, входная дверь распахнулась, и, опираясь на трость, вошел пожилой мужчина.
Он обратился ко всей комнате сразу:
– Дождь-то нынче какой.
– Да, Донни, это верно, – отозвалась Мэг из-за стойки. – Две полпинты, как всегда?
– Просто пинту крепкого.
Он прошел к свободному табурету возле бара.
Мэг вытащила из-под стойки бокал и подставила его под пивной кран.
– Сегодня пирог с дичью, – сказала она, – так что можешь не доставать карточки.
– Это славно, Мэг, – ответил он и стал высвобождаться из пальто.
– Помочь тебе? У меня как раз руки свободные, – спросила Мэг, выходя из-за стойки.
– Руки – это дело, Мэг. Мне как раз одной недостает, – отозвался он, хохотнув над собственной шуткой.
Его пустой рукав был приколот к рубашке. Когда Мэг сняла с него пальто, он уселся на табурет. Поднял бокал и обернулся к залу.
– Slainte![6] – произнес он.
– Slainte!
Все, и молодые, и старые, подняли в ответ свои бокалы.
В этот миг в паб ввалились Эллис и Хэнк, раскрасневшиеся от холода, в мокрых шляпах и пальто.
– …и если объявление выйдет в пятницу, – говорил Эллис, – мы можем получить первые отзывы уже во вторник. А пока можем навестить…
Его голос стих, когда он понял, что на него обращено всеобщее внимание.
Хэнк уронил руки вдоль тела и стал сжимать и разжимать кулаки, как ковбой, готовый выхватить пистолет. Мэг взяла тряпку и стала протирать барную стойку. В дверях за баром появился чернобородый хозяин в толстом темно-оливковом свитере в резинку.
Пауза, казалось, будет вечной. Потом старый Донни поставил бокал и слез с табурета. Взял трость и медленно похромал к двери.
Тук, тук, тук, тук.
Он остановился точно напротив Эллиса. Эллис был выше него на целую голову. Донни осмотрел его с головы до ног, потом с ног до головы. Кожа на шее старика растягивалась, как у черепахи, когда он силился рассмотреть лицо Эллиса.
– Ты весь в отца, – в конце концов произнес он.
– Простите, – бледнея, переспросил Эллис.
– Охотник на чудовище. В тридцать четвертом. Не настолько я еще спятил.
Сосудистая сетка на его лице потемнела. С губ сорвался плевок.
Брови Мэг взлетели, она посмотрела на Эллиса. Потом снова принялась протирать стойку.
– Будет, Донни, – сказала она. – Сядь, я тебе пирога принесу.
Он не обратил на нее внимания.
– Ты за чудовищем приехал, так? Или пустишь мячик по воде и станешь снимать, как твой старик?
Лицо Эллиса за долю секунды превратилось из бледного в багровое.
Старик развернулся и поспешил за своим пальто, колотя суковатой палкой по каменным плитам.
– Ноги моей не будет там, где этот ублюдок.
– Он что, на самом деле это сказал? – произнес Эллис. – Он меня ублюдком обозвал?
– Не будь он калекой, я бы ему в морду дал, – отозвался Хэнк.
– А мамка твоя, стало быть, ему жена, так? – спросил старый Донни. – Говорят только, он был сущий дьявол до houghmagandy[7].
– Хватит, Донни, – повторила Мэг, на этот раз резко. – Брось это. Иди, съешь пирога.
– Ты уж прости за грубые слова, но по-другому тут не скажешь, – с негодованием отозвался старик. – Это негодное creutair[8] пыталось из честных девушек в господском доме striopaichean[9] делать, ни стыда ни совести. И, как я понял, пальто мне никто не подаст.
Последнее прозвучало как утверждение, хотя он прислонил палку к барной стойке и выпрямился в ожидании.
Мистер Росс, не спускавший глаз с Эллиса с первой реплики Донни, обошел стойку и помог старику надеть пальто. Донни подхватил трость и выразительно затопал к дверям, потом обернулся и провозгласил:
– Не скоро моя тень упадет на твой порог, Энгус. Пока этот тут живет – нет.
Через пару секунд после того, как за ним закрылась дверь, кто-то сказал:
– Ну, думаю, Рона будет не против, если ей не придется его забирать после закрытия.
Раздался взрыв смеха, и мужчины вернулись к своим разговорам.
Мэг вышла из-за стойки и включила радио. Она крутила ручку настройки, пока сперва не поймала Радио Люксембурга, где «лорд Хо-Хо» с безупречным английским выговором объявил: «Говорит Германия! Говорит Германия!».
Мэг тут же переключилась на пустой эфир, потом повернула ручку и наконец нашла Бинга Кросби, сладко выводившего что-то про лунные лучи и звезды.
Эллис, лицо которого в конце концов приняло ужасный серый оттенок, подошел и сел рядом со мной. Наш хозяин снова рассматривал его.
– Именно поэтому, милая, и я записал нас под твоей девичьей фамилией, – произнес Эллис сквозь зубы.
Бородач продолжал на него смотреть.
Весь ужин Эллис просидел холодный и молчаливый, а потом сразу же, извинившись, ушел к себе. Когда я поднялась, чтобы пойти с ним, он твердо велел мне остаться и наслаждаться шерри.
Я не хотела оставаться, и ни о каком наслаждении речь, разумеется, не шла, – думать я могла только о том, не выставят ли нас за ложь, – но я поняла, что он хочет, чтобы я осталась и попыталась спасти лицо. Я продержалась всего четверть часа. Когда я уходила, Хэнк скрежетал зубами и, побелев костяшками, сжимал стакан с виски.
Я постучала в номер Эллиса.
– Уходи!
– Это я, – сказала я в щелочку. – Пожалуйста, пусти меня.
Он пролаял что-то насчет того, что непригоден к человеческому общению.
Я отправилась в свою комнату, надеясь, что он передумает и придет ко мне. Когда весь дом стих и моя свеча догорела, я сдалась и легла.
Я лежала в темноте под грудой одеял, слушая, как колотит по крыше дождь. На мне были две самые толстые ночные рубашки, но я все равно мерзла и постоянно потирала нос.
Я никогда раньше не слышала слова striopaichean или houghmagandy, но по контексту вычислила, что первое – это то, чем моя свекровь считала мою мать, а второе – занятие, на основании которого ее таковой считали.
Я давно думала, что полковник – раздражающий хвастун, но мне никогда не приходило в голову, что он еще и распутник. Одна мысль о том, что полковник мог подкатывать к бедным девушкам, приводила меня в ужас. Это одутловатое лицо, трясущееся брюхо, желтые от табака усы…
Я прежде этого не замечала, но, будь Эллис лысым, на сорок лет старше, на шестьдесят фунтов тяжелее и будь у него нос пьяницы, он был бы очень похож на полковника.
Неудивительно, что Эллис не был настроен на человеческое общение. Сознание того, что в старости он будет как отец, должно было стать для него ужасным ударом, но отрицать это было невозможно, поскольку старый Донни признал в Эллисе сына полковника, едва взглянув на него. Нет, имелись способы отсрочить превращение с помощью диеты и упражнений – даже с помощью накладок, если надо, – и время беспокоиться об этом пока не настало. У нас были куда более насущные проблемы.
Я откинула одеяла, нашарила в темноте спички и зажгла свечу, от которой остался всего дюйм.
Мгновение спустя я была уже в коридоре, стояла под дверью Эллиса. Когда я подняла руку, чтобы постучать, со щелком открылась дверь комнаты Мэг, и оттуда выскользнул широкоплечий мужчина.
Я отпрыгнула, зажав рот рукой.
Мужчина был высоким, у него заметно торчали уши, но при свете свечи я не смогла ничего больше рассмотреть. Он взглянул на меня, поднял воротник и растаял в чернильной тьме лестницы. Я быстро поскреблась в комнату Эллиса.
– Эллис! Эллис! – настойчиво звала я, вглядываясь в темноту коридора. – Впусти меня!
Секунду спустя дверь открылась, и из-за нее показалось лицо Эллиса.
– Что такое? Сердце? Дать тебе таблетку?
– Нет, со мной все хорошо, – ответила я, досадуя, что он сразу же, автоматически, заключил именно это.
– Голос у тебя был нехороший.
Я в последний раз оглянулась и решила не говорить про мужчину, вышедшего из комнаты Мэг.
– Все хорошо. Правда, – сказала я. – Но нам надо поговорить.
– О чем?
– Ты знаешь о чем. Можно войти? Не хотелось бы разговаривать в коридоре.
Помешкав секунду, он распахнул дверь. При свете своей свечи я увидела, что его комната примерно в том же состоянии, что и моя: по полу были разбросаны вещи.
– Иди осторожнее, – сказал он, указывая на жуткий беспорядок.
Я прошла к кровати и поставила свечу на столик. Когда я забралась под одеяло, Эллис спросил:
– Ты что это делаешь?
Меня словно в живот ударили.
– Просто пытаюсь согреться. Не волнуйся. Я не останусь.
Он, надув щеки, выдохнул и пальцами зачесал волосы назад. Потом закрыл дверь и подошел к противоположному концу кровати. Лег поверх одеяла, скрестил руки на груди – неподвижный, как мраморная плита.
