– Эта книга – зло и дьявольское наущение! – воскликнул Обадия, гневно потрясая молитвенником.
Пуритане отказались от Книги общих молитв, составленной епис копом Кранмером, – по их мнению, она была чересчур папистской – и на молитвенных собраниях пользовались служебником. Отвергли они и все церковные обряды: причастие, заупокойные молебны и даже освящение брака в церкви – бракосочетание теперь свидетельствовали мировые судьи.
Маргарет пуритан ненавидела и по Книге общих молитв молилась каждое воскресенье – дома, в присутствии Самюэля. Обадия, узнав об этом из случайного замечания мальчика, явился к сестре с упреками и угрозами – Пресвитерианская церковь запрещала пользоваться Книгой общих молитв.
– Ваш служебник слишком уныл, – дерзко заявила Маргарет. – Мне больше нравится молитвенник.
– И Самюэль тому свидетель?
– Да.
Обадия вздохнул и укоризненно посмотрел на сестру – Самюэля следовало воспитывать в истинной вере, а не подвергать тлетворному влиянию Книги общих молитв.
– Женщина, ты глупа и нечестива!
Маргарет, рассмеявшись, выхватила у него молитвенник:
– А ты, Обадия, змий кусачий!
Обадия вот уже двадцать лет не слышал полузабытого детского прозвища, и сейчас в нем всколыхнулись старые обиды. Из почтенного проповедника он внезапно превратился в несчастного юнца. Сестра глубоко оскорбила его достоинство, да еще и в присутствии Самюэля! Нет, Обадия этого так не оставит. Месть его будет страшна.
Самюэль с удивлением глядел на Маргарет, не замечая злобного взора Обадии.
– Читай свои проповеди в церкви! Ты меня не обманешь, я твою змеиную натуру хорошо знаю. Как был змий кусачий, так им и остался! – выкрикнула она и, обернувшись к Самюэлю, добавила: – За Обадией глаз да глаз нужен. Дай ему руку – одним махом оттяпает.
Самюэль ошеломленно посмотрел на сестру. Да как она смеет так непочтительно отзываться о старшем брате? Ведь это страшный грех! Вспомнив о своем недавнем прегрешении, мальчик решительно подошел к Маргарет, взял у нее молитвенник и швырнул в камин.
– В нашем доме нечестивых книг не будет! – провозгласил он и вышел из гостиной, надеясь, что таким образом искупил свой грех.
Маргарет оцепенела.
Обадия с торжествующей улыбкой посмотрел на сестру.
Наступил день суда над Анной Боденхем, обвиненной в колдовстве. Маргарет на суд идти не хотела и Самюэля не пускала, но, уступив отчаянным мольбам мальчика, позволила ему присоединиться к Обадии и сэру Генри Форесту с двумя детьми.
В помещении суда собралась огромная толпа горожан. Анну Боденхем обвиняли в страшных преступлениях: в юности она была католичкой, поминала зло, возводила хулу и говорила о счастливых и несчастливых днях. К счастью, в то время в Саруме находился Мэттью Хопкинс, знаменитый охотник на ведьм, который и обличил Анну. На допросах выяснилось, что она была служанкой доктора Джона Лэмба, астролога и колдуна, забитого камнями в Лондоне в 1640 году.
– Лэмб водил знакомство с королевским фаворитом Джорджем Вильерсом, герцогом Бекингемом, – объяснил Обадия Самюэлю. – Держись подальше от папистов и дурных людей: они источают заразу зла.
Форест обратил внимание Самюэля на непримечательного человека с мрачным лицом:
– Это Мэттью Хопкинс.
– Он вершит богоугодные деяния, – добавил Обадия.
Один из свидетелей, слуга проповедника, рассказал, что на пороге дома Анны Боденхем его встретили пять духов в обличье оборванцев, а сама ведьма, открыв дверь, тут же обернулась кошкой.
– Я беседовал со слугой, – подтвердил Обадия. – Он честный человек, лгать не будет.
– А Маргарет говорит, что несчастную схватили по навету, – сказал Самюэль.
– Зло нужно искоренять, – сурово ответил Обадия.
– Я сам мировой судья, – вмешался сэр Генри Форест. – Как бы то ни было, ее признают виновной в колдовстве.
На следующий день, к огорчению Самюэля, Маргарет не позволила ему пойти в Фишертон, поглядеть, как казнят ведьму.
После суда Обадия завел с Самюэлем серьезный разговор:
– Мне ведомо твое стремление достойно служить Господу. Ты задумывался над тем, какому делу себя посвятить?
Самюэль помотал головой.
– Если желаешь, я помогу тебе стать ученым человеком.
Мальчик, польщенный предложением Обадии, зарделся от смущения.
– Для этого придется переехать ко мне в Солсбери, – сказал Обадия. – Тебе нужен подобающий наставник.
Обадия, натянуто улыбаясь, поздоровался с Маргарет и, не желая напоминать ей о недавней ссоре, без обиняков заявил:
– Самюэль – юноша смышленый, ему пора науки постигать.
– Он уже обучен тому, что ему в жизни пригодится.
В какой-то мере Маргарет была права – сельским жителям вполне хватало уроков местного пастора. Но достаточно ли этого Самюэлю?
– Это не ученость, – мрачно изрек Обадия.
Маргарет понимала, что брат прав, но признавать этого не хотела, ведь это означало, что с Самюэлем придется расстаться. Ей уже давно минуло тридцать, о замужестве она не думала, а после смерти отца и двух братьев воспитывала Самюэля как родного сына.
«Если он уедет, что мне останется? – с горечью размышляла Маргарет. – Усадьба? Обадия?»
Соседи над ней посмеивались. О храброй девушке, вставшей на защиту своих владений, давным-давно забыли. Маргарет считали старой девой и не обращали внимания на ее причуды. У нее был любимый кот, а каждое утро она выходила во двор кормить птиц, которым давала имена и прозвища; разговаривала она и с коровами в стойлах.
Обадии все это было известно, однако он никогда не попрекал сестру, лишь глядел на нее с холодным презрением.
Маргарет всю свою жизнь посвятила Самюэлю.
В Михайлов день Обадия пришел в усадьбу.
– Самюэль пойдет учиться в школу, а жить будет со мной, в Солсбери, – заявил он.
Понимая, что брат хочет воспитать мальчика в пуританской строгости, Маргарет наотрез отказалась.
Обадия сурово посмотрел на сестру:
– Как глава семьи, я заставлю тебя повиноваться моей воле.
От детской шепелявости он так и не избавился, но теперь она придавала его речи угрожающий оттенок.
– Попробуй только! – воскликнула она. – Ты что, выкрасть его собрался?
Помолчав, Обадия склонил набок седую голову и весомо произнес:
– Об этом мы еще побеседуем.
Спустя неделю он снова пришел к сестре:
– Что ты решила?
Маргарет знала, что Самюэля ей не удержать, но отпускать его к Обадии не хотела – и не только из-за пуританской суровости брата. Он, сам того не подозревая, был человеком тщеславным и злопамятным, а теплотой чувств не отличался.
«Он вышколит Самюэля и заставит его себе прислуживать», – горестно подумала Маргарет и ответила:
– Нет, я тебе его никогда не отдам.
– Я тебя силой заставлю, – пригрозил Обадия.
– Ничего у тебя не выйдет. Больше ты его не увидишь, а еще раз придешь в усадьбу – собак на тебя спущу.
– Ты еще пожалеешь! – злобно прошипел Обадия.
– Не о чем мне жалеть.
– Отчего ты упорствуешь, глупая женщина?
– Оттого, что я тебя слишком хорошо знаю, – честно сказала она. – У тебя сердце злое.
Обадия окинул ее холодным, невозмутимым взглядом и вышел.
В последнее время Самюэль чувствовал себя узником. Ему запретили видеться с Обадией, в Солсбери он ходил только в сопровождении Маргарет, а работникам велели немедленно сообщать о появлении проповедника в усадьбе.
Годфри и Маргарет не отходили от Самюэля ни на шаг.
– Обадия – мой друг, – напоминал Самюэль сестре.
– Нет, он никому не друг, – грустно вздыхала она. – Подрастешь, сам поймешь.
Самюэль не знал, что делать. Покидать Маргарет ему не хотелось, но так долго продолжаться не могло.
Тем временем Маргарет решилась на отчаянный шаг.
О причинах ссоры Маргарет и Обадии Самюэль не задумывался; сейчас его больше занимали другие дела.
Нужно было осушить луга.
Самюэль Шокли знал, как содержать пойменные луга. Сельское хозяйство Сарума вот уже две тысячи лет основывалось на пахотном земледелии, неразрывно связанном с овцеводством. Поля, щедро удобренные овечьим навозом, давали прекрасный урожай, поэтому требовались пастбища в низинах, а не на взгорье. Лучше всего для этой цели подходили заболоченные речные поймы, но их не осушали со времен римского завоевания и забытое искусство дренажа возродили лишь недавно.
От реки по самой середине луга прокладывали отводной канал, от которого во все стороны ветвями расходилась сеть канавок и ямок для сбора и стока излишней воды. Ширина пойменных лугов в усадьбе Шокли составляла двести ярдов, а протяженность основного канала – около полумили. Для регулирования уровня воды в водостоках пользовались сложной системой деревянных шлюзовых ворот, оснащенных особым механизмом для поднятия и опускания щитков, перекрывающих путь воде. Кроме основного дренажного канала, были еще и десятки каналов поменьше, где вместо шлюзов использовали дерновые заглушки. За всем этим хозяйством следил особый работник – заливщик. В усадьбе Шокли заливщиком служил Уильям, сын Джейкоба Годфри. Его работа пользовалась не меньшим уважением, чем труд пастуха, присматривающего за стадами овец.
