Улицы полнились модниками и модницами; ливрейные лакеи чинно несли портшезы, в которых восседали элегантные дамы с замысловатыми высокими прическами и разряженные франты. Адам Шокли, в обтрепанном алом мундире, с шейным платком не первой свежести, в траченном молью парике и в стоптанных башмаках со старомодными пряжками, восхищенно разглядывал строгие классические фасады и, восторгаясь красотами архитектуры, бормотал себе под нос:
– Я будто в Рим попал…
После двадцатилетнего отсутствия капитан Шокли с необычайной остротой осознал, как изменилась Англия.
Эпоха изящества и утонченности недаром получила название века Августа. Великобритания, как и Рим во времена царствования императора Августа, стала империей, средоточием всего цивилизованного мира. Британские владения в Канаде, Индии, на Гибралтаре и островах Вест-Индии с лихвой восполняли печальную утрату американских колоний. Сравнение с Античностью возникало само собой – георгианская архитектура основывалась на классических моделях, а потому роскошные особняки и загородные резиденции строили по эскизам Андреа Палладио, итальянца, взявшего за основу принципы храмовой архитектуры Древней Греции и Рима. Изучение греческого языка и латыни стало обязательной частью образования истинного джентльмена, равно как и длительное путешествие по Европе. Даже дебаты в парламенте не обходились без латинских афоризмов – депутаты, щеголяя своей образованностью, пытались подражать сенаторам Древнего Рима. Джентльмены украшали свои гостиные и библиотеки античными статуями, величественные строки поэм Александра Поупа сравнивали с творениями древнеримских поэтов, а элегантную прозу Джозефа Аддисона уподобляли речам Цицерона.
Расцвет классицизма в Англии пышностью затмил великолепие эпохи Возрождения, а благосклонная терпимость Англиканской церкви к разнообразным религиозным сектам словно бы повторяла снисходительное отношение цивилизованных язычников-римлян к примитивным верованиям завоеванных ими племен. Похоже, англичан – рациональных, скептичных, цивилизованных и терпимых, по примеру античных римлян – теперь было ничем не удивить. Адаму Шокли казалось, что из Нового Света он вернулся в классическую древность.
Капитан Шокли провел ночь в древнеримском Бате, а наутро, испив воды из целебного источника, отправился в Сарум.
В пяти милях от Сарума Адам жадно вглядывался в далекий горизонт, с нетерпением ожидая появления величественного шпиля собора. Вокруг простирался с детства знакомый пейзаж: застывшие зеленые волны холмов, испещренные белыми пятнышками овечьих стад. Адам с удивлением заметил, что большеголовые рогатые овцы уилтширской породы стали крупнее, а шерсть на брюхе почти исчезла.
К обеду почтовая карета достигла Солсбери. Собор по-прежнему высился над городом; в уличных водостоках негромко журчала вода. Ни европейские распри, ни война в далекой Америке не коснулись города. Неизменными остались и величавый собор, и тихое соборное подворье, и старинный рынок. Вот уже сто лет в Саруме царил покой.
Перед отъездом из Бристоля Адам отправил отцу письмо, извещая о своем прибытии, и теперь торопливо направился к дому на соборном подворье. В арке ворот капитан Шокли счастливо рассмеялся.
Дверь отворила миловидная служанка в крахмальном чепце, из-под которого выбивались каштановые кудри; белый передник, испачканный мукой, прикрывал бело-зеленое полосатое платье.
Девушка окинула Адама боязливым взглядом, ойкнула и убежала в дом, крича во весь голос:
– Капитан приехал!
Джонатан Шокли, нахлобучивая парик на поредевшую шевелюру, вышел на порог и приветственно воскликнул:
– С возвращением, герой! Твои сводные брат и сестра вот-вот вернутся, они горят желанием с тобой познакомиться.
К шестидесяти семи годам отец Адама изменился мало: чуть согбенные плечи прикрывал ветхий синий камзол, на ногах красовались панталоны до колена и белые шелковые чулки.
В доме тоже все оставалось прежним, разве что деревянные панели в гостиной потемнели от времени, в спальне стояла новая кровать с балдахином, а стены оклеили узорчатыми обоями. Похоже, все эти нововведения были делом рук второй жены Джонатана – сам он до этого не снизошел бы. Адам уселся в удобное кожаное кресло у камина и счастливо вздохнул: наконец-то он дома!
В гостиную вбежали его сводные брат с сестрой – пятнадцатилетняя Франсес и десятилетний Ральф, оба темноволосые, в мать. Впрочем, от Шокли они унаследовали ясные голубые глаза и открытые лица. Очаровательная Франсес подбежала к капитану и расцеловала его в обе щеки. Дети целый час восторженно расспрашивали Адама о войне в Америке, о Вест-Индии, о жизни в армии, а Ральф, как только услышал, что тот приехал в почтовой карете из Бристоля, взволнованно воскликнул:
– А разбойник вам не встретился?
– Ему повсюду разбойники чудятся, – рассмеялся Джонатан и объяснил, что с недавних пор на больших дорогах появились грабители; это так досаждало владельцам дорожных застав, что Форесты даже объявили награду за поимку злодеев – пятьсот фунтов стерлингов.
– Недавно злоумышленник, грабя какую-то знатную даму, так учтиво с ней раскланивался, что проезжавшие мимо путники ничего не заподозрили, – с усмешкой добавил Джонатан. – Решили, что это ее добрый приятель.
– Нет, галантных разбойников мы не встретили, – улыбнулся Адам. – Может быть, в следующий раз повезет.
– Для Ральфа разбойники важнее, чем герои войны, – хихикнула Франсес.
– Лучше расскажи нам о Вашингтоне, – предложил Джонатан.
Беседа продолжалась и за ужином. Адаму поведали, что мистер Гаррис еще жив, хотя и очень стар, но по-прежнему дает балы в ассамблее и устраивает театральные представления на соборном подворье, в которых принимают участие и дочери Гарриса, и мисс Пур, и даже Франсес. В прошлом году в Солсбери приезжали король Георг III с королевой Шарлоттой, и полк йоменов – бойцов местного ополчения – провел для них парад на взгорье. Франсес объяснила, что жизнь на соборном подворье течет все так же мирно, и стала развлекать сводного брата рассказами о своем обучении в школе благородных девиц. Адам слушал ее с улыбкой, вспоминая свои школьные годы.
Сэр Джордж Форест недавно скончался, и теперь всем заправлял его сын, сэр Джошуа, человек весьма предприимчивый. Сам Джонатан два года назад удалился от дел.
– Форест в Эйвонсфорде почти не бывает, а его новые владения слишком далеко; мне, старику, за всем не поспеть.
Старинный особняк в скромном имении годился для мелкопоместного дворянина, но сэр Джошуа Форест питал иные амбиции.
– Помнишь семейство Бувери, которым достались кларендонские угодья? – спросил Джонатан. – Теперь они носят титул графа Раднора, могуществом и влиятельностью спорят с графом Пемброком. Молодой Форест того же добивается. Недавно он обзавелся поместьями на севере Уилтшира и строит там свою новую резиденцию, настоящий дворец.
– А в Солсбери он приезжает?
– Да, конечно. Он на соборном подворье особняк купил. Между прочим, велел немедля известить его о твоем приезде, – усмехнулся Джонатан. – Ты у меня теперь знаменитость, доблестный воин, капитан, отличившийся в боях с американскими мятежниками. Для Солсбери это большая редкость.
На следующее утро Франсес настояла на прогулке по соборному подворью. Поначалу Адам смутился – к портному он еще не заглядывал, а мундир видывал лучшие дни, – но не успели они с сест рой дойти до лужайки певчих, как он уже получил четыре приглашения отужинать, а три старые девы заручились обещаниями скорых визитов.
– Все наши дамы будут от вас без ума! – шутливо заметила Франсес.
Собор был закрыт – в нем велись ремонтные работы, – а на старой колокольне разобрали башенку и сняли колокола.
– Вот уже двадцать лет боятся, что колокольня рухнет, хотят снести, – объяснила Фрэнсис, ласково взяв Адама под руку. – Вы же знаете, братец, в Саруме торопиться не любят.
Чуть позже Адам Шокли зашел в кофейню у Кабаньего Ряда – излюбленное место встречи горожан, – где его тоже встретили с огромным восторгом.
Впрочем, самой большой похвалы Адам удостоился вечером, когда к нему в спальню робко заглянул юный Ральф и, смущаясь, попросил показать шрам от пули, выпущенной метким американским стрелком.
Март прошел в невинных забавах и бесхитростных развлечениях. Адам Шокли давно не испытывал такого безмятежного счастья. Он обзавелся новыми нарядами и по настоянию Франсес купил новомодные башмаки с бриллиантовыми застежками вместо пряжек.
– Какая-то дамская обувь, – смеясь, сказал он.
Однако Франсес не унималась и заставила его купить новый парик, с короткими буклями и тугой косицей, подвернутой и перевязанной ленточкой.
– Теперь все военные такие носят, – пояснила она. – Фасон называется рамильи[53], в честь победных сражений герцога Мальборо.
