Чуть позже Адам Шокли зашел в кофейню у Кабаньего Ряда – излюбленное место встречи горожан, – где его тоже встретили с огромным восторгом.
Впрочем, самой большой похвалы Адам удостоился вечером, когда к нему в спальню робко заглянул юный Ральф и, смущаясь, попросил показать шрам от пули, выпущенной метким американским стрелком.
Март прошел в невинных забавах и бесхитростных развлечениях. Адам Шокли давно не испытывал такого безмятежного счастья. Он обзавелся новыми нарядами и по настоянию Франсес купил новомодные башмаки с бриллиантовыми застежками вместо пряжек.
– Какая-то дамская обувь, – смеясь, сказал он.
Однако Франсес не унималась и заставила его купить новый парик, с короткими буклями и тугой косицей, подвернутой и перевязанной ленточкой.
– Теперь все военные такие носят, – пояснила она. – Фасон называется рамильи[53], в честь победных сражений герцога Мальборо.
Адам не без удовольствия подставил ей голову. Франсес бережно надела на него парик, поправила букли и, окинув сводного брата придирчивым взором, объявила, что наконец-то он одет по последней моде.
– По-моему, я стал похож на фата, – улыбнулся Адам.
Франсес счастливо рассмеялась и поцеловала его в щеку.
Безыскусная непринужденность Франсес и Ральфа совершенно очаровала Адама. Он побывал в школе Ральфа и посетил все спектакли с участием Франсес.
– Дети помогают мне сохранить молодость, – с усмешкой говорил Джонатан.
Однако приходилось думать и о серьезных делах.
– Младших детей я обеспечу, – объяснял отец Адаму. – Нищенствовать им не придется. Ежели со мной что случится, за ними присмотрит их дядя в Винчестере. К сожалению, мой любезный сын, тебе ничего не достанется. Как ты намерен жить дальше?
Адам часто задавался этим вопросом, но ответа пока не находил. Сейчас он жил на половинное жалованье, но вскоре должен был либо вернуться на действительную службу, либо продать офицерский патент, за который можно выручить приличную сумму. Впрочем, этих денег надолго не хватит.
– А чем можно заняться в Саруме? – спросил он.
– Увы, особо нечем, – ответил Джонатан и вкратце описал состояние дел в Уилтшире.
Отец с сыном беседовали больше часа. Адам забыл, что за язвительным остроумием отца кроется острый ум. Джонатан ничего не упускал из виду и всегда знал, что происходит в округе.
– Владельцам имений жаловаться не на что. Разумеется, с них взимают поземельный налог, но они находят способы переложить его на арендаторов. Цены на зерно растут, что увеличивает прибыль землевладельцев, а вот арендаторам приходится несладко. Из-за постоянно растущих цен лендлорды предпочитают сдавать землю в краткосрочную аренду, чтобы каждый год повышать арендную плату. В поместьях Фореста так и поступали, а мне приходилось арендаторов об этом извещать… Весьма прискорбное занятие. В общем, землю возделывать тебе сейчас не по карману, для этого большие деньги надобны.
Адам расспросил отца о стадах овец на взгорье: правда ли, что порода изменилась?
Джонатан вздохнул:
– Я Фореста предупреждал, но он поступил по-своему, как и многие овцеводы графства.
Уилтширские арендаторы, пытаясь улучшить древнюю породу, вывели овец с тяжелым крупом и бесшерстным животом.
– К сожалению, они плохо пасутся в низинах и подвержены всевозможным недугам, особенно вертячке. Несомненно, стада можно и нужно улучшить, однако новую тонкорунную породу удалось вывести только в Суссексе, на юге Англии. Неплохо бы ее в Уилтшир завезти, вот только наши арендаторы медлительны и нерасторопны, из-за этого и страдают.
В графстве успешно развивалась ткацкая промышленность и производство новых тканей – хлопка, фланели, саржи и фасонного полотна, а также плетеных кружев, но в основном мануфактуры принадлежали торговцам и ремесленникам.
– Тебе это вряд ли интересно, – сказал Джонатан.
Адам вспомнил, что в Уилтоне существовали ковровые мастерские – один из графов Пемброков лет тридцать назад решил наладить производство ковров, по качеству не уступавших французским.
– Уилтонская мастерская сгорела десять лет назад, – объяснил Джонатан. – Ее заново отстроили, но похожие ковры теперь ткут в Саутгемптоне, Киддерминстере и Уорчестере. Говорят, они гораздо лучше уилтширских. Дела в Саруме идут своим чередом, без изменений, но и без развития. Стесненному в средствах джентльмену здесь трудно найти доходное занятие.
– Тогда я не знаю, что делать, – признался Адам.
– Поезжай в Бат и приищи себе богатую вдовушку, – посоветовал Джонатан. – Там их много.
Совет был дельным, но Адаму не хотелось ему следовать.
В самом конце марта Адам обзавелся новым знакомцем.
Однажды капитан Шокли сидел в кофейне за утренней газетой.
– Простите, сэр, вы позволите присесть за ваш столик? – раздался чей-то голос.
Адам взглянул поверх газеты – и никого не увидел.
– Благодарю вас, сэр, – послышалось в ответ.
Адам опустил газету – на стуле напротив сидел тощий коротышка лет тридцати или сорока, не выше четырех футов ростом, с огромной тяжелой головой, острым носом, румяными щеками и торчащими ушами. Так капитан Шокли познакомился с Эли Мейсоном.
В каждом движении нового знакомца сквозила юношеская живость, а улыбка и добродушный нрав невольно располагали к себе.
– Доброго вам утра, сэр, – улыбнулся коротышка.
– И вам того же, – ответил Адам.
– Как вам газета?
– Весьма познавательно.
– И напечатано хорошо?
– Да, вполне.
– Я ее сам напечатал, – радостно сообщил коротышка, показывая Адаму крошечные короткопалые ладошки, перемазанные черными чернилами. – Позвольте представиться, сэр. Меня зовут Эли Мейсон. А вы, как я полагаю, капитан Шокли, недавно вернувшийся из американских колоний.
– Верно, – улыбнулся Адам, отложив газету, в которой действительно было немало интересных, хорошо написанных статей и множество рекламных объявлений.
– Наш тираж – тысяча экземпляров, – гордо объявил Мейсон. – Конечно, за «Солсберийским вестником» нам не угнаться, они четыре тысячи выпускают, но и наши печатные станки не простаивают.
Как выяснилось из дальнейшей беседы, все самое лучшее в Солсбери печаталось в типографии Мейсонов. Видно было, что свое дело крохотный печатник любит и искренне гордится своим ремеслом. Адам, впервые после возвращения в город беседовавший с представителем торгового сословия, слушал Мейсона с все возрастающим интересом.
Жители соборного подворья, потомки олдерменов, теперь считались хоть и не родовитыми, но дворянами. Ни каноникам, ни местной знати, ни Джонатану Шокли, жившему на весьма скромные средства, никогда не пришло бы в голову пригласить на ужин преуспевающего торговца или ремесленника. Да, дворянские отпрыски учились в одной школе с детьми торговцев, но впоследствии их пути не пересекались.
В плену Адам Шокли столкнулся с людьми, которые придерживались иных взглядов; американские поселенцы, крестьяне и торговцы, вели совместные дела, дружили семьями, женились, не смущаясь принадлежностью к разным сословиям, и считали себя ничуть не хуже дворян и родовитой знати. Со многими из них Адам сдружился и сейчас, беседуя с Эли Мейсоном, как будто снова оказался среди американских приятелей.
– И что же вы теперь делать собираетесь? – спросил печатник, завершив пространные объяснения о преимуществах своих печатных станков.
– Не знаю, – без смущения признался Адам. – Похоже, капитану на половинном жалованье в Саруме заняться нечем.
– А если патент продать? – поразмыслив, осведомился Эли.
– На это не проживешь.
– Жениться вам надо, – задумчиво сказал печатник.
– Мне семью не прокормить, – улыбнулся Адам.
– А как же богатые вдовушки?
– Отец мне то же самое посоветовал.
– И что же?
– Не хочется.
– А какое занятие вам по душе?
– Да любое! – со смехом произнес Адам.
– Любое? Вы, джентльмен, ничем не погнушаетесь?
– По-вашему, джентльмен работать не должен?
Потупившись, Эли негромко произнес:
– Знаете, обычно джентльмены до беседы с торговым людом не снисходят.
Адам взглянул на газету и ничего не ответил. Тем временем у Эли Мейсона возникла любопытная мысль.
Не много помолчав, он предложил:
– Я живу неподалеку. Мои родные рады будут познакомиться с доблестным офицером, вернувшимся из Америки. Вы не против обменяться рукопожатием с моим братом?
Адам в замешательстве посмотрел на собеседника.
– Видите ли, капитан, мы не дворяне, – торопливо добавил Эли, словно извиняясь. – Мы люди маленькие.
Адам Шокли решил, что печатник намекает на низкий рост, характерный для всей семьи Мейсон, и, не желая обидеть нового знакомого, принял приглашение. Десять минут спустя капитан Шокли оказался в гостиной небольшого дома в квартале Антилопы. К его искреннему удивлению, его встретили люди вполне нормального роста – сестра Мэри, брат Бенджамин, торговец скобяным товаром, его жена Элиза и двое детей.
