– И не стыдно тебе такое говорить! – упрекнула мужа Агнеса. – Бонапарт вот-вот на нас войной пойдет!
– А чего стыдиться?! По-моему, вполне очевидно, что Англия – страна, где господствует тирания, где право голоса имеют лишь высокопоставленные особы, где не существует религиозных свобод, где бедняки бесправны! Да, Французская революция породила жестокий террор, но изначально она основывалась на справедливых принципах свободы, равенства и братства. Я свято верю в эти принципы! – вскричал Ральф Шокли.
Портиас многозначительно посмотрел на Барникеля.
Агнеса снова обратила на доктора умоляющий взгляд.
Таддеус Барникель, собравшись с духом, предложил:
– Ральф, с вашего позволения, я попробую разрешить этот спор. Надеюсь, каноник, мои доводы вы сочтете резонными. – Доктор немного помолчал, собираясь с мыслями: с кем согласиться? кому и что возразить? – Французы свергли короля-деспота, – уверенно начал он. – Но в Англии права и свободы, пусть и несовершенные, принадлежат не тирану, а проистекают из древних традиций и ценностей, унаследованных от предков. Наше государственное устройство и наша неписаная конституция основаны на принципах саксонского общего права, на положениях Великой хартии вольностей, на законах, принятых парламентом. Монарх правит страной согласно Биллю о правах, принятому в результате Славной революции. Следует ли нам бездумно отказаться от духовного наследия ради утопической идеи, которая на практике недостижима? Я считаю, что не следует. Такого мнения придерживается большинство англичан. Наша монархия, наша Англиканская церковь – древние, благородные основания, на которых зиждется общество; они выражают сущность английской нации. Если их отвергнуть ради умозрительных совершенных свобод, то все будет утрачено: преемственность, естественное развитие, культурное наследие, духовные ценности. Именно подобное отторжение и порождает тиранию.
Таддеус Барникель излагал мнение великого философа Эдмунда Берка, высказанное им в труде «Размышления о революции во Франции». Подобные воззрения были характерны для большинства консервативно мыслящих англичан и выражали своеобразный политический компромисс, представляя собой квинтэссенцию воззрений Старого Света, берущих начало в феодальной деревне, средневековой гильдии, местных судах и городских советах, для которых свободы, права и вольности принадлежали общине, в отличие от бытующего в Новом Свете мнения, что прежде всего следует принимать во внимание свободы и права отдельной личности.
Барникель смущенно умолк – он не привык произносить речи.
– Превосходно сказано, доктор! – восхитилась Агнеса.
Он смутился еще сильнее.
Портиас, все еще дрожа от бешенства, отвесил доктору неловкий поклон, засвидетельствовав свое одобрение услышанного.
– Глупости! – воскликнул Ральф. – Томас Пейн опроверг все эти нелепые доводы в своем трактате «Права человека». Каждое новое поколение избирает свою систему правления. Те, кто верит в существование естественных прав человека, осознают, что единственной справедливой системой правления является демократия, при которой право голоса имеет каждый. Если древние традиции такого не предусматривают, то их надо безжалостно искоренять!
Барникель хотел было его остановить, но Ральф не унимался:
– Монархия, аристократия, гнилые местечки, официальная Церковь не имеют никакого отношения к демократии. От них давным-давно пора избавиться!
Выражать подобные революционные взгляды в присутствии каноника было совершенным безумием. Барникель удрученно закрыл лицо ладонями.
– Такие речи равносильны государственной измене, – зловеще прошипел Портиас. – Они направлены против короля и против Церкви!
– Вот именно, против Церкви! – возмущенно повторил Ральф. – Со скольких бенефициев вы получаете доход, каноник, – с пяти, с шести?
Несмотря на строгие ограничения, связанные с количеством и расположением приходов, переданных в управление одному священнику, Портиас обзавелся тремя бенефициями, а потому замечание Ральфа вывело его из себя.
– Вы от этих денег не отказывались, когда я за ваше обучение в Оксфорде платил! – взвизгнул каноник.
– По-вашему, это дает вам право распоряжаться моими убеждениями? – пылко возразил Ральф.
Портиас поднялся из-за стола, дрожа всем телом так, что зазвенело столовое серебро:
– Аспид! Неблагодарный предатель! Изменник! Убирайся отсюда немедленно!
Опасность, грозящую Ральфу, осознал только доктор Барникель.
Все в Крайстчерче окутала темнота: и нормандскую церковь с круглыми широкими арками и квадратной башней, и развалины старой крепости на холме у аббатства, и тихие воды Эйвона, неторопливо текущие к гавани у мыса, и белых лебедей в гнездовьях на речной излучине. Темноту не разгоняло ни тусклое мерцание свечей, пробивавшееся сквозь затворенные ставни домов, ни одинокий фо нарь на углу улицы, бросавший дрожащий круг света на булыжники мостовой.
Захмелевший Питер Уилсон вышел из шумного трактира, постоял на ярко освещенном пороге, вглядываясь в темноту, и пошел по узкой улочке к дому. Дверь за ним захлопнулась, над улицей снова сомкнулись густые тени, потревоженные светом и гомоном голосов.
Питер был доволен жизнью – на деньги, вырученные за доставку контрабанды, он купил кольцо и теперь, пьяно улыбаясь, теребил его в кармане.
За углом тени сгустились, внезапно обступив юношу со всех сторон; одна из теней обрела четкие очертания, и грубая мужская рука зажала Питеру рот.
Не раздумывая, юноша впился зубами в заскорузлую ладонь.
– Ах ты, щенок! – приглушенно выругался мужской голос.
На висок Питера обрушился тяжелый удар.
Юноша осел на землю; в глазах потемнело, голова загудела, наливаясь болью. Кисти рук стянула веревка.
– Вербовщики! – простонал Питер, запоздало сообразив, что происходит.
– Верно, – буркнул кто-то над ухом. – Не дергайся, а то снова дубинкой угостим.
– Но у меня свадьба!.. – возмущенно выкрикнул он.
Вокруг захохотали.
– Ничего, мы тебя с морем обвенчаем. Да тише вы! Вон еще один идет…
Связанные руки ныли.
После разразившегося скандала Ральф на время поселился у Барникеля, а Агнеса с детьми осталась в особняке Портиасов.
За ужином Ральф весело заявил доктору:
– Старый сухарь быстро одумается.
– По-моему, вам следует перед ним извиниться, и чем скорее, тем лучше, – посоветовал ему Барникель.
– А он передо мной извинится? – со смехом осведомился Ральф.
– Вы же сами виноваты. Не стоило его злить.
На следующий день Ральф, позабыв о ссоре, ушел на службу в школу.
Вечером его навестила Агнеса.
– Умоляю, помирись с ним!
– По-твоему, он прав? – негодующе вскричал Ральф.
– Нет. Но каноник – человек влиятельный, а у тебя семья, двое детей…
– Я своих принципов не нарушу, – обиженно заявил он. – Все обойдется. Через неделю мы в свой дом переедем, так что Портиас мне не указ.
Спустя два дня Агнеса повстречала Барникеля в городе:
– Прошу вас, доктор, уговорите Ральфа извиниться, иначе эта ссора добром не кончится.
– Каноник что-то задумал?
– Не знаю, – вздохнула она. – Он со мной неизменно вежлив, это-то меня и пугает.
На следующий день Ральфа призвали к лорду Форесту.
Лорд Джошуа Форест и в преклонном возрасте сохранил гордую осанку и утонченное изящество манер; от его проницательного взгляда по-прежнему ничто не укрывалось. К роскошному особняку на севере Уилтшира и дому в Солсбери прибавился еще один, в окрестностях Манчестера. В Саруме Форест проводил три месяца в году. Казалось, он до самой смерти останется неизменным – учти вым вельможей, осмотрительным политиком, предприимчивым дельцом.
Ральф не знал, зачем лорд Форест его вызвал.
Ливрейный лакей проводил Ральфа в кабинет, выходящий окнами в сад, где у камина задумчиво стоял седовласый лорд Форест.
Рядом с ним замер каноник Портиас. Форест учтиво поздоровался с Ральфом, предложил гостям присесть, а сам остался стоять.
– Наши семьи связывает давнее знакомство, – сказал Форест. – Прошу вас, не сочтите мои вопросы за оскорбление. Я не желаю вам зла… – Он многозначительно поглядел на Портиаса.
Сэр Джошуа Форест таил давнюю обиду на Адама Шокли за отказ от места управляющего имениями, но к Ральфу неприязни не питал.
– Полагаю, вам известно, что я один из попечителей вашей школы, – продолжил он.
Как раз об этом Ральф и позабыл. Он служил в одной из частных школ города, открытых после того, как школа певчих пришла в упадок; в совет попечителей действительно входили и сэр Джошуа Форест, и епископ Солсберийский. Пять лет назад Ральф собирался купить школу, но Портиас наотрез отказался ссудить ему деньги, не поддавшись даже уговорам жены.
– Он слишком непостоянен и не готов к такой ответственной работе, – объяснял каноник свой отказ.
