– Я виделась с епископом, – объявила она.
Вздрогнув, каноник сжал поручни кресла:
– Вы… вы с ним беседовали, миссис Портиас?
Франсес кивнула.
– Не спросясь моего позволения?!
– Да.
Он водрузил очки на нос и окинул супругу подозрительным взглядом.
– Не тревожьтесь о епископе, – невозмутимо продолжила Франсес. – Между прочим, он совершенно со мной согласен: Ральфу пора вернуться домой.
– Но я придерживаюсь иного мнения! – резко напомнил каноник.
– Что ж, вам придется его изменить. В противном случае я уйду от вас и переселюсь к Агнесе.
Каноник Портиас не верил своим ушам:
– Вы забываетесь! Мое положение и репутация не…
– Если вы позволите моему брату вернуться, то это вам зачтется. Вдобавок я позабочусь о том, чтобы все узнали о вашем христианском милосердии и всепрощающей натуре. Кто знает, может быть, вам еще одна пребенда[56] достанется…
– Миссис Портиас, позвольте узнать, чем вызвана подобная перемена в вашем поведении? – осторожно осведомился каноник.
Франсес прекрасно поняла, к чему он клонит.
– Если вы простите моего брата и позволите ему вернуться домой, то мое поведение, как и прежде, будет во всем соответствовать вашим желаниям.
– Что ж, я подумаю, – буркнул он.
– Благодарю вас.
Она вышла из кабинета и устало прикрыла за собой дверь, размышляя, стоит ли Ральф всех этих усилий.
Неделю спустя в гостиной Портиасов произошел еще один разговор, на этот раз между Агнесой Шокли и доктором Барникелем.
– Мне хорошо известно о чувствах, которые вы ко мне питаете, – сказала Агнеса, ласково коснувшись руки доктора.
Таддеус Барникель согласно склонил голову, впервые в жизни не вспыхнув от смущения.
– Позвольте мне вас заверить, – продолжила она с искренней улыбкой, – что если бы обстоятельства сложились иначе, если бы я не была замужем, то с радостью ответила бы на ваши чувства.
– Вы оказали мне огромную честь… – запинаясь, начал доктор.
– Благодарю вас за вашу заботу – и за безукоризненное соблюдение приличий.
Он хотел было ответить, но тут в дверях раздался шум.
– А, вот и дети! – сказала Агнеса.
1830 год
Условия, на которые Ральфу пришлось согласиться, выставила Агнеса:
– О реформах думай что угодно, но не смей позорить нас с детьми. Помни о семье! Ты обязан вести себя осмотрительно.
Вернувшись в Солсбери, Ральф сдержал свое обещание, но потом жаловался:
– Кто же знал, что в Англии реформ двадцать лет не будет!
Первая четверть XIX века была весьма странным периодом в истории Англии. Для потомков эта эпоха ознаменована победами Веллингтона над французами, элегантной роскошью Регентства и правления Георга IV, сочинениями Вальтера Скотта и Джейн Остин и романтическими поэмами Уильяма Вордсворта, Самюэля Кольриджа, Джона Китса, Перси Биши Шелли и Джорджа Байрона. Однако все это было редкими лучами солнца в суровом, мрачном мире.
Итак, Ральф сдержал обещание. Он снова преподавал в школе, с каноником Портиасом был неизменно вежлив, разговоры вел учтиво, без горячности, и даже изредка вступал в споры.
А спорить было о чем.
Наполеона удалось разгромить только спустя десять лет после победы в Трафальгарском сражении. Поначалу казалось, что он, по примеру Цезаря, покорит всю Европу.
– Наполеон с русским царем союз заключил, – сказал однажды Барникель. – Они договорились разделить материк: Наполеону достанется запад, а царю Александру – весь восток, до самой Индии. Надеюсь, теперь вы согласитесь, что Бонапарт – тиран?
– Да, Англия должна отстаивать свою независимость, – ответил Ральф. – С этим я вполне согласен. Однако Наполеон приносит захваченным державам демократические свободы и религиозную терпимость.
Впрочем, в присутствии Портиаса Ральф подобных взглядов не выражал.
Долгие годы войны Англия сражалась в одиночку; лишь доблестный флот спас страну от вторжения противника. Наконец ход войны переломился. Артур Уэлсли, герцог Веллингтон, изгнал французов из Испании и Португалии, а Наполеон совершил роковую ошибку, перейдя границы России. После окончательного разгрома Наполеона жители Сарума щеголяли белыми кокардами и розетками, празднуя возвращение Бурбонов на французский престол; Ральф отказался разделить всеобщее веселье.
– Вы же видели, к каким ужасам привела революция во Франции, – с неожиданной мягкостью укорил его Портиас. – А из-за корсиканского выскочки погибло около полутора миллионов человек. Да, возможно, прежним режимам недоставало совершенства, однако же, согласитесь, легитимным европейским монархам удавалось поддерживать порядок в своих владениях…
Ральф, удивленно взглянув на каноника, сдержанно ответил:
– Разумеется, сейчас так думает вся Европа. Надеюсь, для сохранения мира этого будет достаточно.
Подобные взгляды вот уже лет двадцать, а то и больше, проповедовал французский политик и дипломат Шарль Талейран. Принципы легитимизма – признания исторического права династий на управление государством – не только защищали существование монархических режимов, но и внушали мысли о порядке, мире и благоденствии; выскочкам и авантюристам не было места на мировой арене. Это позволило европейским монархам с чистой совестью расправиться с Наполеоном и заключить новые альянсы для сохранения мира; русский император Александр I даже предложил создать Священный христианский союз.
К сожалению, со временем следование принципам легитимизма привело к неожиданным результатам: в Испании возродили святую инквизицию, Бурбоны вознамерились вернуть Испании монопольное право на торговлю с Южной Америкой, а инакомыслящих стали преследовать, обвиняя в попытках совершить революционные перевороты.
Тем временем Георг III окончательно сошел с ума; регентом объявили его сына. Экстравагантное поведение принца Уэльского вызывало нарекания даже у каноника Портиаса. Пока герцог Веллингтон воевал с французами на Иберийском полуострове, принц-регент сорил деньгами и ссорился с женой, Каролиной Брауншвейгской. Узнав, что Каролине не позволили присутствовать на коронации мужа в Вестминстерском аббатстве, каноник сокрушенно заметил:
– Подобные скандалы только придают смелости республиканцам.
– По-моему, Георг Четвертый унаследовал отцовское безумие, – вздохнул Барникель. – Его странные фантазии не просто игра воображения. Подумать только, недавно он заявил Веллингтону, что участвовал в битве при Ватерлоо, хотя всем прекрасно известно, что он никогда в жизни не покидал берегов Англии!
В двадцатые годы XIX столетия Шокли перестали поддерживать отношения с американскими родственниками.
– Это все из-за Наполеона! – сказал Ральф, хотя произошло это отчасти по вине каноника.
Наполеон, стремясь подавить сопротивление Великобритании, ограничил международную торговлю и объявил так называемую континентальную блокаду. Англичане тем временем пытались помешать торговым операциям Франции. Подобные действия противников с переменным успехом продолжались несколько лет, хотя английское сукно для французских мундиров все же контрабандой попадало в Европу.
Военно-морской флот Британии имел право обыскивать любые, в том числе и американские, торговые суда, идущие в Европу.
– Американцы, желая расширить свои территории за счет Канады, ищут предлог для начала войны с Англией, – сказал однажды Мейсон. – Потому и выражают недовольство нашими действиями на море.
После долгих переговоров Англия и Соединенные Штаты заключили мировое соглашение, однако прежде, чем известие об этом достигло берегов Британии, вспыхнул вооруженный конфликт, в ходе которого американцы предприняли безуспешную попытку захватить Канаду, а английские войска разграбили Вашингтон.
Вскоре после начала военных действий Франсес получила от американских родственников гневное послание с требованием объяснить причины возмутительного вторжения англичан.
– Нет уж, ответом мы их не удостоим, – заявил каноник.
Франсес безропотно прекратила переписку с американскими родственниками.
– Я сам им напишу, – пообещал Ральф, но так и не собрался – то ли по рассеянности, то ли из врожденной лености.
В 1823 году, когда Англия встала на защиту латиноамериканских колоний от вмешательства Бурбонов, стремящихся возродить там испанское господство, между Великобританией и Соединенными Штатами наконец-то установились дружественные отношения; вдобавок президент США Джеймс Монро объявил Американский континент зоной, закрытой для вмешательства европейских держав.
Ральф Шокли, обрадовавшись такому повороту событий, наконец-то взялся за перо и написал письмо американским родственникам.
Ответа он не получил.
Впрочем, в то время его гораздо больше тревожила не внешнеполитическая ситуация, а трагическое положение английских бедняков.
