– Славное местечко, – выдохнула Саманта, когда я дал ей пиво и провел в гостиную; дом был темен и холоден, как винный погреб, хотя на дворе было девяносто по Фаренгейту. Она уселась в большое дубовое кресло у окна, сбросила туфли и неторопливо потерла сначала одну ступню, потом другую.
– Ненавижу каблуки, – призналась она. – Особенно эти. Но им это нравится.
Я тоже взял пиво, поставил на колени и посмотрел на нее.
– Никаких кроссовок – они их ненавидят – и никаких спортивных костюмов, пота… Это есть в контракте. – Она засмеялась. – Но вы же не знаете, о чем я говорю, верно?
Я подумал о Стефании, о том, как давно я ее приглашал, как давно она, посмеиваясь, сидела в этом кресле с бутылкой пива и бессознательно растирала голую белую ступню.
– Расскажите, – предложил я.
История оказалась долгой и включала множество отступлений, которые норовили стать самостоятельными историями, но в конце концов я начал понимать, что большой белый дом на углу, где она обитала вместе с шестью другими девушками, должен был имитировать женскую спальню в колледже – именно это обозначало название «Комнаты для подглядывания» – а бизнес состоял в том, чтобы продавать похотливым вуайеристам доступ на сайт Интернета, куда они могли заходить в любое время дня и ночи, чтобы понаблюдать за жизнью и повседневными делами девушек.
– Так у вас там везде видеокамеры, – сказал я, пытаясь себе это представить. – Как в банке на углу Седьмой и Одиннадцатой улицы, да?
– Да, только гораздо более высокого качества, и не две или три, а сто всему дому.
– И даже в ванной?
Вновь смех.
– Особенно в ванной. А вы как думали?
Я не знал, что сказать. Наверное, я был шокирован. Да, я был шокирован. Несомненно. Хотя что в этом такого? Меня это тоже возбуждало. Женщина под душем, подумал я, женщина в ванне. Я допил пиво, поставил бутылку и предложил ей выпить еще.
Она уже Надела туфли.
– Нет, нет, спасибо, мне пора идти, – отказалась она, вставая. – Спасибо за пиво, и вообще… А если к вам придут с петицией, скажите, что мы не делаем ничего дурного, ладно? – Она улыбнулась и чуть качнулась на каблуках. – Я не знаю… У вас есть Интернет, да? Можете проверить; сами увидите.
Мы подошли к двери. Она протянула мне пустую бутылку, еще хранившую тепло ее ладони.
– Обязательно посмотрите, – сказала она.
Когда она ушла, я откупорил еще бутылку пива и стал бродить по нижним комнатам, просматривая журналы и отбрасывая их прочь, без нужды открывая и закрывая двери, пока не оказался на кухне. В мойке были тарелки и сковородки, покрытые коркой засохшей еды. Слив выглядел, как артефакт, непостижимый объект исчезнувшей цивилизации, служивший не столько утилитарной, сколько чисто декоративной цели. Тускло светились прямоугольники окон. Надо было полить цветы. Я собирался приготовить омлет и затем пойти в университет, где в Обществе любителей кино сегодня показывали «Седьмую печать»[3] – фильм столь унылый, суровый и безрадостный, что я не мог удержаться от истерического смеха и всегда смеялся до слез. Но вместо этого, повинуясь неясному импульсу, я набрал номер Стефании. Когда она ответила, в ее голосе слышалось нетерпение, всю русскую загадочность унесло ветром озабоченности и суматохи, а в отдалении дети вопили так, будто с них сдирали кожу длинными тонкими лоскутами.
– Алло, – требовательно сказала Стефания. – Кто это? Кто говорит? Алло.
Я осторожно – хотя рука дрожала – повесил трубку.
Странно: у меня был выходной, единственный день, когда можно по-настоящему расслабиться, а я был так возбужден, словно беспрерывно пил кофе. Я поймал себя на том, что снова блуждаю по дому, задумчиво потягивая пиво, рассматриваю лампу, картины или старые семейные снимки, будто никогда раньше их не видел – я полностью обошел дом вокруг маленькой комнатки в холле, где на столе, словно некий идол, стоял компьютер. Я вытерпел полчаса, пока не осознал, что терплю, а потом сел, включил компьютер и набрал www.peephah.com.
На экране постепенно появилась веб-страница. Я увидел дом на углу, большую оштукатуренную жилую коробку на нейтральном фоне, а потом, когда картинка загрузилась до конца, перед ним стали появляться изображения девушек. Их было семеро, они стояли плечом к плечу, чтобы поместиться в кадре, на них были маечки с глубокими вырезами, и они улыбались так, словно рекламировали блеск для губ или пятновыводитель. Саманта стояла второй слева и глядела прямо на меня. «Двадцать четыре часа в сутки! – кричал заголовок. – Сексуальные девушки из колледжа устраивают вечеринки в сексуальном нижнем белье и загорают нагишом накраю бассейна! Не пропустите самые интимные моменты!» Слева на мягко пульсирующем боковом меню появлялись названия сайтов сходного содержания, вроде «Смотри как я писаю» или «Сладострастные девочки-подростки». Плата составляла 36 долларов в месяц. Я даже не колебался.
Подписавшись, я получил массу возможностей. Всего камер было сорок, и я мог выбирать между двумя ванными тремя спальнями, бассейном, кухней, гостиной и террасой. Я приканчивал третью бутылку пива – на голодный желудок, заметьте – и бездумно, инстинктивно двигался по сайту, сам не зная куда. Пульс стучал бешено. Я чувствовал себя мальчишкой, параноиком, меня жгли стыд и похоть. Вспомнились слова грязный старикашка, и я нажал кнопку «Кухня», поскольку никак не мог решиться попасть в «Ванную наверху».
Комната, которую я увидел, была аккуратной, даже неестественноаккуратной, словно декорация кулинарного шоу; кастрюли висели на крючках, керамические баночки для муки, сахара, чая и кофе выстроились в ряд на кафельной полке, полотенца были продеты в два серебряных кольца, прикрепленных к шкафчику возле мойки. Конечно, это была декорация, весь дом был декорацией, для этого все и затевалось: смотреть сквозь стены, как Супермен или Господь Бог. Я переключился на камеру номер два, и вдруг на экране появились плечи, женские плечи в чем-то сером и со светлым хвостиком волос прямо посреди экрана Затем плечи исчезли, появились вновь и быстро задвигались; опять стал виден светлый затылок, затем вдруг юное лицо в профиль – и тут я сделал первое маленькое открытие: она взбивала яйца. Юные сексуальные девочки из колледжа готовят на обед омлет, совсем, как я… Но нет, рядом возникла другая девушка, с короткими волосами, похожая на мальчика – не Саманта, точно, – в руках у нее была картонная коробка, и они принялись – что бы вы думали? – печь пирожные. Пирожные. Я едва не закричал, увидев эту простую и непередаваемую красоту.
В этот вечер – а он был долгим, вдвое длиннее, ибо мое время текло параллельно со временем в доме – я не выходил из «Кухни». Саманта появилась в двадцать минут седьмого, как раз когда блондинка (Трэйси) вынула пирожные из духовки, и через пять минут собрались все: четырнадцать рук порхали над горячей сковородкой, подносили пальцы ко рту, большие темные крошки оставались на губах, на футболках и обтягивающих топиках, сыпались на безукоризненно чистый кафель и на пол. Они наливали молоко, сок, чай со льдом, коку; садились в кресла и поднимались с них, оказывались у стойки, у холодильника, у мойки – и каждое их движение было открытием. Более того, они щебетали, хихикали, произносили тосты, переговаривались, живая мимика отражала поток неслышных слов. Что они говорили? О чем думали? Я уже начал сочинять их диалог («Слушай, не будь свиньей, оставь немного другим»; «Ну да, а кто, по-твоему, потрудился оторвать задницу от кресла, сходить в магазин и притащить все это?») – и таких ощущений не давал мне ни один роман, ни один фильм. Поймите, я видел девушек раньше, видел, как они разговаривают, наблюдал за ними, равно как и за мужчинами или детьми – но здесь было совсем другое. Это было ради меня. Мой личный театр. И Саманта, девушка, которая пришла ко мне в тесных туфлях на высоких каблуках, была здесь звездой.
На следующее утро я проснулся на рассвете и сразу сел за компьютер. Мне надо было побриться, причесаться, одеться, поесть, пописать; надо было работать над романом, пробежаться на университетском стадионе, оплатить счета, просмотреть газеты, проверить, не пора ли сменить масло в автомобиле. Земля вращалась. Люди просыпались, тревожились, готовились к новому дню. А я сидел в холодном темном доме, завернувшись в одеяло, и изучал «Комнаты для подглядывания».
Никого. Саманта и коротковолосая девушка (Джина) накануне убрали кухню, подмели крошки, сложили тарелки и стаканы в мойку, поставили сковороду отмокать, а потом обе сидели на кухне с книгами в руках, переворачивая страницы, делая пометки и кивая в такт неслышной музыке. Я рассматривал раковину в углу, персиковые полосы солнечного света за ней, тарелки на полке, серебристую микроволновку – и цвета казались мне не слишком естественными, – даже совсем неестественными. Словно в трансе, я осмотрел кухню, а затем без раздумий переключился на «Ванную наверху». Там было две камеры – в душе и в туалете, – и обе смотрели прямо в пустоту. Тогда я включил «Нижнюю ванную» и был вознагражден быстрым появлением одной из девушек – Синди, или нет, не Синди, – которая с каменным лицом вошла в комнату, задрала фланелевую ночнушку и тяжко плюхнулась на унитаз. Глаза ее были закрыты, она еще не совсем проснулась. Затем последовали сонные манипуляции с туалетной бумагой, небрежное споласкивание пальцев – и она ушла. Я включил спальни, все три одну за другой, и наконец нашел Саманту – в постели у дальней стены, под одеялом, которое чуть шевелилось от ее дыхания. Она свернулась калачиком, волосы разметались на подушке. Я глядел на нее, спящую, и сам не понимал, что чувствую; на нее сейчас мог пялиться любой ублюдок, садист, извращенец и онанист с тридцатью шестью долларами в кармане, но сейчас в этом не было никакой сексуальности. Она была далеко, очень далеко, и я смотрел на нее, как дух-покровитель; смотрел, пока она не перевернулась, и я не увидел тени на ее веках.
