– Боюсь, ему уже не оправиться, – сказал он вечером Агнесе.
Старый Портиас, тронувшись умом, утратил дар речи.
Несчастный каноник скончался от апоплексического удара первого октября, в тот самый день, когда его привезли в деревеньку Фишертон-Энгер, где мистер Уильям Финч открыл приют для умалишенных.
– Ах, лучше бы он не дожил до реформ! – сокрушалась Франсес.
Впрочем, верная жена и после смерти каноника тщилась защитить его репутацию. Скрыть состояние Портиаса не представлялось возможным – слишком многие знали о том, что рассудок его помрачился. Однако в августе 1834 года, уже после кончины старого Портиаса, когда на улицах Солсбери установили газовые фонари, Франсес нашла удобную отговорку.
– Мой покойный супруг прекрасно себя чувствовал, пока не провели газ, – заявила она брату.
– Франсес, он скончался за год до этого! – удивленно возразил Ральф.
– От газовых фонарей все зло, – настаивала Франсес. – От них каноник сначала рассудком помутился, а потом душу Богу отдал.
Агнеса посоветовала мужу:
– Пусть себе думает что хочет. С ней лучше не спорить.
– Газ совершенно безвреден! – раздраженно сказал он.
Спустя неделю Франсес Портиас упала в обморок под одним из газовых фонарей на подворье.
– Ах, от ядовитых миазмов голова закружилась! – объясняла она. – А как подумаю, что с моим несчастным супругом стало…
С тех пор она взяла в привычку несколько раз в году падать в обморок под фонарями.
В 1834 году всеми обожаемый доктор Таддеус Барникель, закоренелый холостяк, внезапно умер, оставив все свое состояние Агнесе Шокли.
Ральфа это ничуть не удивило.
– Он в тебя всю жизнь был влюблен, – сказал он жене. – Я давно об этом знал.
– Он был мне верным другом, – вздохнула Агнеса.
– Вот чтобы он в мое отсутствие ничего неподобающего себе не позволил, я и попросил его о тебе позаботиться, – с беспечной улыбкой заявил Ральф.
Агнеса ошеломленно взглянула на мужа:
– А ты не боялся, что…
– Нет, конечно! Я в нем всегда был уверен, – усмехнулся он и, спохватившись, добавил: – И в тебе тоже…
Октябрь 1854 года
Рельсы сверкали в лучах полуденного солнца.
С перрона станции в Милфорде Джейн Шокли задумчиво глядела на восток. Сияющее железнодорожное полотно убегало к Саутгемптону, будто указывая путь к новой, счастливой жизни в необозримом мире.
Скоро все так и будет – Джейн Шокли навсегда покинет Сарум, посвятит себя великому делу служения…
Джейн, невысокая, с золотисто-каштановыми волосами, особой красотой не отличалась.
– Нос у меня слишком… крупный, – говорила она с беззаботным смехом, глядя на собеседника честными голубыми глазами.
Школьные подруги считали ее весьма привлекательной.
Поднимая саквояж, она чуть поморщилась – пластины туго стянутого корсета на китовом усе до боли врезались в бока. «И кто решил, что у женщин должна быть такая неестественно тонкая талия?» – досадливо подумала Джейн, оглядываясь в поисках носильщика.
Она и сама не знала, чего ищет – новых впечатлений или служения великому делу. И того и другого хотелось одинаково.
Паровоз с громким шипением выпустил клуб пара. Джейн вздохнула и решительно двинулась вдоль состава к выходу со станции. Что ж, пусть ей и пришлось вернуться в Сарум, но это ненадолго.
На собеседовании ей отказали, но объяснили, что делать дальше, поэтому сейчас ее ничто не остановит.
Джейн окинула взглядом знакомые с детства пустынные меловые гряды, полукругом огибавшие город. На севере виднелся холм с руинами старой крепости, а в центре долины взметнулся к высокому синему небу величественный шпиль собора. Сарум… Джейн очень любила родные места и знала, что они навсегда останутся в ее памяти.
А вчера она познакомилась с Флоренс Найтингейл.
Случилось это неожиданно, как и все, что было связано с этой замечательной женщиной.
Десять дней назад в газете «Таймс» появилась статья военного корреспондента Уильяма Говарда Рассела, всколыхнувшая всю Анг лию. Оказывается, отважные британские солдаты, раненные на полях сражений в войне, которую Англия вела для того, чтобы защитить Крым от притязаний деспотичного русского императора Николая I, страдают и гибнут в полевых госпиталях и лазаретах. Союзники-французы уже отправили на войну пятьдесят сестер милосердия. Неужели Британская империя оставит в беде своих доблестных защитников?
Спустя несколько дней «Таймс» опубликовала объявление о наборе медицинских сестер для отправки на крымский фронт. Джейн Шокли горела желанием помочь солдатам, и случайная встреча в Уилтоне с миссис Элизабет Герберт развеяла ее сомнения.
– Разумеется, поезжайте в Лондон на собеседование, – одобрительно кивнула миссис Герберт.
Она с мужем Сидни Гербертом, вторым сыном лорда Пемброка и военным министром, были близкими друзьями Флоренс Найтингейл, которая заведовала частной лечебницей для женщин на Харли-стрит. Мистер Герберт предложил мисс Найтингейл собрать группу сестер милосердия и отправиться в турецкий городок Скутари для оказания медицинской помощи раненым в лазаретах на военной базе; для организации поездки он любезно предоставил свой лондонский особняк в Белгрейв-сквер и снабдил экспедицию деньгами.
Три дня спустя после появления статьи в «Таймс» в Белгрейвсквер начали проводить собеседования. Джейн встретилась с миссис Селиной Брейсбридж и миссис Мэри Стэнли, которые дружелюбно расспросили ее, но честно признали:
– Мы ничуть не сомневаемся, что образование, полученное в Солсберийском педагогическом колледже, позволит вам стать прекрасной учительницей, однако же нам нужны обученные сиделки и сестры милосердия.
– Ох, а я так надеялась, что вы принимаете добровольцев, согласных пройти дальнейшее обучение. Ведь хороших медицинских сестер очень мало!
Женщины печально улыбнулись:
– Вы правы, их мало, но мы их обязательно отыщем.
– Наверное, они очень преданы своему делу, – вздохнула Джейн.
– Увы, нет, – прозвучал у нее за спиной уверенный голос.
Флоренс Найтингейл неслышно вошла в комнату и направилась к столу.
– Слишком многие согласны отправиться на фронт исключительно ради денег. Мало кто решается на это, побуждаемый одним лишь чувством долга. Однако все они обучены, особенно монахини католических и англиканских орденов. – Она пристально посмот рела на Джейн. – Вы действительно хотите стать сестрой милосердия? – На миловидном лице мисс Найтингейл играла легкая улыбка.
– Да.
– Если вы желаете к нам присоединиться, советую пройти обучение в одной из больниц.
– А как это сделать?
– Да очень просто! Пошлите им письмо…
Джейн смущенно потупилась:
– Ах да, конечно!
– Великой империи всегда нужны люди, преданные своему делу, – улыбнулась мисс Найтингейл. – Удачи вам.
Служение делу империи…
Владения Британской империи раскинулись по всему земному шару; правили ими люди сильные и властные, такие как лорд Генри Пальмерстон, и ущемлять интересы империи не позволялось никому. Щадящая система налогообложения, введенная канцлером казначейства Уильямом Гладстоном, поощряла свободную торговлю, тем самым обеспечивая благосостояние империи на радость английским городам.
Представители семейства Шокли всецело посвятили себя служению на благо империи – кто, не без выгоды для себя, трудился в Ост-Индской компании, кто служил управляющим богатыми имениями, кто отправлялся в дальние уголки мира распространять хри стианское учение. Джейн с восторгом перечитывала письма старшего брата Бернарда с плантации в Индии и длинные послания дядюшки Стивена Шокли, христианского миссионера в далекой Африке.
Сама Джейн росла и воспитывалась в сонном мирке Солсбери. Отец ее, старший сын Ральфа Шокли, рано умер от чахотки; в том же году скончалась и ее двоюродная бабушка Франсес Портиас, оставив в наследство девятилетней Джейн свои сбережения и особняк на соборном подворье.
– Вот подрастешь, подыщем тебе хорошего мужа, – говорила мать Джейн.
В округе хватало образованных молодых людей из состоятельных семейств – Уиндгемы, Джейкобы, Хасси, Эйры, – однако Джейн замуж не торопилась.
– И чего тебе еще недостает? – вздыхала мать.
– Не знаю…
После школы Джейн решила пойти в педагогический колледж – там получали образование девушки из хороших семей, которые из-за стесненных обстоятельств намеревались служить гувернантками или экономками; впрочем, эти знания могли пригодиться и в замужестве, для ведения домашнего хозяйства. Джейн хотела учительствовать, благо в Солсбери к тому времени открылось двадцать пять частных школ. Мать сокрушенно качала головой – дочь росла слишком своенравной.
А полгода назад мать умерла. Двадцатитрехлетняя Джейн осталась полноправной хозяйкой пятисот фунтов годового дохода и особняка на соборном подворье, с кухаркой, горничной, парой лошадей на конюшне и приятным соседством. Замуж она выходить по-прежнему отказывалась. Впрочем, сейчас ей следовало обзавестись компаньонкой – правила приличия не позволяли незамужней даме жить в одиночестве. Работу свою Джейн любила, но для полного счастья ей чего-то не хватало.
