Но настоящая причина, по которой Кейти не рискует оставлять Феликса ночевать, это ее родители, которые живут на первом этаже трехпалубника. Феликс Мартин – не славный ирландский мальчик-католик из Чарлстауна. Феликс Мартин из Бронкса и воспитан в баптистской церкви. Настоящий, живой протестант. И – да, Феликс Мартин – черный.
Кейти хочет верить, что мама будет против его вероисповедания, а не против прекрасного цвета его кожи. Вслух это никогда не произносилось, но Кейти знает, чего ожидает мама. Кейти выйдет замуж за какого-нибудь Мерфи или Фицпатрика, за кого-нибудь такого же бледного и веснушчатого, крещенного в младенчестве в католической церкви и, в идеале, чья семья из Города, а то и происходит из той же ирландской деревни. Разве не счастье? Кейти никогда не понимала, что в подобной судьбе такого уж великолепного. Что они с мужем смогут повесить на стену одинаковые фамильные гербы? Что проследят сквозь ветви ход генеалогических деревьев, чтобы выяснить, что обнимают один ствол? Что она сможет выйти замуж за кузена? Славный ирландский мальчик из местных, из доброй католической семьи. О таком будущем мечтает для нее мама. О Феликсе мама и не мечтала.
Папа, скорее всего, спокойно отнесется и к расе Феликса, и к его религии. А вот его связь с Нью-Йорком станет помехой. Феликс – страстный болельщик «Янки». С тем же успехом он мог бы поклоняться Сатане.
Поэтому Кейти старательно избегала совместных ночей на Кук-стрит. До прошлого вечера. Они с Феликсом ходили в новый веганский ресторан на Сентрал-сквер. Она заказала изумительный веганский пад-тай – и слишком много мартини с лаймом и базиликом. Когда они вернулись в Чарлстаун, было уже поздно. Феликс нашел место, где поставить машину, на Кук-стрит, так что показалось вполне естественным пойти к ней. Они это даже не обсуждали. Он просто поднялся за ней на крыльцо, а потом по лестнице.
Меган уже проснулась и ушла. Кейти слышала, как бежит вода по трубам, а потом – как скрипят половицы в коридоре под ногами Меган, уже несколько часов назад. Она открывала глаза лишь для того, чтобы отметить, что в комнате еще темно. У Меган сегодня в полдень дневное представление, а до того – репетиция, прическа, грим, костюм и мучительная подготовка новой пары пуантов.
Меган – еще одна причина, по которой Кейти не спешила приглашать Феликса остаться на ночь, и Кейти чувствует изрядное облегчение оттого, что сестры сейчас нет дома. Во-первых, есть возможность, что она осудит или станет дразниться: как старшая сестра Кейти, Меган показала себя на сто процентов склонной к обоим вариантам. Но более подсознательная и неприглядная причина связана с тем, что в Кейти так давно и глубоко укоренилась ревнивая неуверенность, что ее вполне можно счесть врожденной.
Меган всегда получает все. Ей досталось стройное от природы тело, лучшие волосы, лучшая кожа, лучшие оценки, талант к танцам – и мальчики. Меган всегда доставались мальчики.
Все школьные влюбленности Кейти были невзаимными, потому что все мальчики, которые ей нравились, сходили с ума по Меган. По ней до сих пор сходят с ума все в Городе. Кейти не может ни на почту сходить, ни в парикмахерскую, ни за пончиками, чтобы кто-нибудь ей не сказал, как, должно быть, здорово, когда у тебя такая замечательная, одаренная сестра.
«Бостонский балет! Здорово, правда? Да. А теперь можем мы поговорить о чем-нибудь другом?»
Родители и братья Кейти готовы разливаться о Меган перед любым, кто станет слушать, они никогда не пропускают ее представления. Мама дарит Меган розовую розу после каждого выступления и спектакля с тех пор, как той было три года. Такая у них материнско-дочерняя традиция. Меган держит лепестки в стеклянных мисках, расставленных по всей квартире. Домашнее попурри. А Кейти никто не дарит цветов, у нее нет материнско-дочерних традиций, и ни один из членов ее семьи ни разу не пришел на занятия йогой.
Ну теперь у Кейти есть парень. Не у Меган. Но если жизнь чему-то научила Кейти, Феликс один раз взглянет на Меган и отвергнет Кейти ради лучшей из сестер О’Брайен. Лежа в постели рядом с Феликсом, Кейти может признаться себе, что эта надуманная драма отдает паранойей, что она даже абсурдна, но ей все равно легче оттого, что Меган нет дома.
– Так вот как ты живешь, – говорит Феликс, лежа на спине и осматривая все вокруг.
Кейти зевает, пытаясь увидеть свои вещи, как в первый раз: что Феликс подумает про ее фиолетовое покрывало на кровати и простыни в цветок, ее детский комод и коллекцию фигурок Хелло Китти, ее пушистый коврик из «Пиер 1», трещины на штукатурке, которые разбегаются, как речные притоки, от пола до потолка, ее дешевые, когда-то белые рулонные шторы, пожелтевшие, как старые зубы, и безвкусные зеленые занавески, которые сшила и недавно погладила мама.
– Мне нравятся цитаты, – говорит он.
– Спасибо.
У Кейти на стенах написана черным маркером двадцать одна вдохновляющая цитата. Большей частью это высказывания мастеров йоги, таких как Бэрон Баптист, Шива Ри и Ана Форрест. Есть цитаты из стихов Руми и изречения Будды, Рам Дасса и Экхарта Толле.
Когда Кейти росла, мама пыталась накормить ее духовной мудростью Евангелий по Матфею, Марку, Луке и Иоанну, но эти слова не утолили ее голод. Слишком много католических псалмов прошло мимо ушей Кейти, не проникнув в сознание, они были отброшены как устаревшие, эзотерические и не имеющие к ней отношения знания. Она не могла себя с ними связать. В духовном учении йоги, буддизма и даже в поэзии Кейти нашла слова, которые питают ее душу.
К тому же преподаватели йоги любят цитаты: утверждения, намерения, слова просветления. Йога вся о том, как достичь равновесия ума, тела и духа, чтобы жить в мире, здоровье и гармонии с окружающими. Цитаты – шпаргалки, напоминающие, что надо сосредоточиться на том, что важно.
Когда диджей в голове Кейти застревает на негативном плей-листе, она прибегает к цитатам на своей стене, сознательно заменяя установленный у себя по умолчанию мрак и ужас проверенными временем позитивными словами мудрости в удобной упаковке.
Она читает:
«Ты или здесь и сейчас, или нигде», – Бэрон Баптист.
– Особенно мне нравится твоя кровать, – говорит Феликс с дьявольской улыбкой и целует Кейти.
Ее кровать когда-то принадлежала женщине по имени Милдред, сестре их соседки, миссис Мерфи. Милдред вообще-то умерла на этой самой кровати. Кейти внушала отвращение перспектива унаследовать кровать Милдред, но до того она спала на футоне на полу, а миссис Мерфи отдавала кровать даром. «Что? Ты откажешься от прекрасной даровой кровати?» – сказала мать Кейти. Кейти хотела возразить, что на ней только что умерла женщина, так что не больно-то она прекрасна, но Кейти была без гроша, и не в ее положении было спорить. Она каждый день окуривала кровать благовониями несколько недель подряд и до сих пор каждую ночь молится Милдред, благодарит ее за удобное место для сна, надеется, что та счастлива на небесах и что она не придет сюда вздремнуть или устроить пижамную вечеринку. Милдред наверняка прямо сейчас переворачивается в гробу, если видит в своей кровати голого черного протестанта. Кейти целует Феликса и решает не говорить ему о Милдред.
– Мне не по себе из-за того, что мы пропустили утреннее занятие, – говорит Кейти, разделяя вину с Феликсом.
Она выучилась быть виноватой тогда же, когда научилась себя вести. Пожалуйста. «Я чего-то хочу». Виновата. Спасибо. «У меня что-то есть». Виновата. «Я целую красивого голого мужчину в кровати Милдред, а мои ничего не подозревающие родители смотрят в это время телевизор двумя этажами ниже». Виновата. Способность пристегнуть вину к любому хорошему чувству – это умение, которое взращивают в себе ирландцы, высокое искусство, вызывающее больше восхищения, чем даже пируэты Меган. Кейти окончательно проснулась пять минут назад, а вина уже сидит, распахнув глаза, за столом и улыбается – и на голове у нее сверкающая корона.
– Мы занимались кое-чем духовно просветляющим прошлой ночью, – с улыбкой говорит Феликс, и на его левой щеке появляется ямочка, от которой Кейти с ума сходит.
Он намекает, что не против продолжить.
– Я умираю от голода. Ты хочешь есть? – спрашивает она.
– Как зверь.
– Завтрак – или сразу обед?
– И то и другое. Что у тебя есть.
Ох. Она подумывала о том, чтобы выйти из дома, возможно, сходить к Сореллу. Под безопасным покровом ночи, да еще при том, что в ее обычно разумной голове сейчас у руля стоял мартини, вероятность столкнуться с родителями казалась крошечной, как далекий континент.
Но сейчас день уже в разгаре, и мама вполне может заглянуть, чтобы поздороваться, или предложить выпить чаю, или просто напомнить, что сегодня воскресенье и обед в четыре, как всегда. Папа может быть перед домом, выгуливать Джеса. Черт.
Кейти бросает взгляд на будильник. Мать, наверное, не поднимется. Кейти подавляет желание увести Феликса, пока их не поймали, и вместо этого надевает белье и футболку «Ред Сокс». Феликс натягивает боксеры и идет следом за ней по узкому коридору в кухню.
