Но сейчас день уже в разгаре, и мама вполне может заглянуть, чтобы поздороваться, или предложить выпить чаю, или просто напомнить, что сегодня воскресенье и обед в четыре, как всегда. Папа может быть перед домом, выгуливать Джеса. Черт.
Кейти бросает взгляд на будильник. Мать, наверное, не поднимется. Кейти подавляет желание увести Феликса, пока их не поймали, и вместо этого надевает белье и футболку «Ред Сокс». Феликс натягивает боксеры и идет следом за ней по узкому коридору в кухню.
В квартире Кейти та же планировка, что и у родителей, в том доме, где она выросла, и она такая же бестолковая. Вытертый, выглядящий грязным даже после мытья линолеум на полу, кофеварка на столешнице цвета авокадо, кухонный стол из комиссионки и два разномастных стула. Ни нержавейки, ни мыльного камня, ни эспрессо-машины. Не то что у Феликса. Его спальня, кухня и гостиная оставляют ощущение зрелости, независимости, цельности.
Он чуть старше Кейти, ему двадцать пять. Ровесник Джей Джея. Получил степень MBA в университете Слоуна и работает бизнес-девелопером для стартапа, компании, которая делает из отходов топливо. Зарабатывает куда больше, чем Кейти.
Она стоит перед двумя открытыми шкафчиками, ничего особо не находя, и жалеет, что не сходила за продуктами вчера.
– Гранола и бананы, пойдет?
– Конечно, – отвечает Феликс, присаживаясь к столу и склоняя набок голову, чтобы рассмотреть фотографии, прикрепленные магнитами к холодильнику.
– Травяной чай или кофе. Кофе никудышный.
– Чай – отлично. Это твои братья?
– Да, слева Джей Джей, а справа Патрик.
Хотела бы она, чтобы у нее были деньги, чтобы сделать тут ремонт. Инструктор по йоге, как она понимает, это карьера должника. Она проводит пять занятий в неделю, по шесть долларов с ученика, самое большее – семьдесят два доллара за занятие. Даже если удается провести индивидуальные занятия с понаехавшими или с группой девушек время от времени, ей едва хватает на то, чтобы оплачивать квартиру и питаться. Кейти по-прежнему подрабатывает официанткой, но это не меняет ее жизнь. К тому же есть и расходы: одежда для йоги, музыка для занятий, книги, посещение семинаров и мастер-классов. Вроде выходит немного, но она оказывается в минусе, если зарабатывает меньше четырехсот долларов в неделю. Медицинскую страховку она себе позволить не сможет никогда. Слава богу, она здорова.
– Кто из них пожарный?
– Джей Джей.
Единственный выход из этого стесненного финансового положения – открыть собственную студию. Но они с Андреа, владелицей Центра йоги, подруги, и в Чарлстауне уже есть две студии. В таком маленьком районе не хватит людей на третью. Да и Андреа разозлится. Но Кейти видит в этом скорее знак, чем препятствие, потому что так она может замечательно повенчать свою мечту о собственной студии с другой, главной мечтой.
Уехать из Чарлстауна.
Не то чтобы она не рада тому, что выросла здесь, или не любит здесь очень многое. Она гордится тем, что она ирландка. Гордится тем, что упряма, крута и смекалиста. Ее кузены из пригородов всегда казались такими испорченными и тепличными, со всеми их играми под присмотром и по расписанию и летними лагерями в стиле Марты Стюарт. Чарлстаун – это настоящая жизнь в настоящем мире. Никакой тебе чуши из Поллианны, и Кейти за это благодарна.
Просто он изолированный. Здесь все друг друга знают, и никто ничего не делает за пределами нескольких кварталов, да и не выходит за них. Ну правда.
Каждые выходные до Феликса Кейти ходила в «Уоррен Таверн», к Салли или в «Айронсайд» – на самом деле в «Айронсайд» чаще всего. Для всех, кроме самых близких друзей, она или младшая сестренка Джей Джея, или дочь офицера Джо О’Брайена, или сестра балерины, или даже внучка Фрэнка О’Брайена, упокой Господь его душу. Одни и те же люди, неделю за неделей, жалуются на одни и те же вещи – парковка, «Янки», погода, бесконечно повторяющаяся драма «кто сошелся, кто разошелся» – и говорят всегда об одних и тех же персонажах, о тех, кого знают с тех пор, как научились завязывать шнурки. Если Кейти не предпримет что-то радикальное, она закончит такой же, как все: замужем за ирландцем из городских, обремененной толпой веснушчатых рыжих детишек, и жить будет по-прежнему над родителями.
Преподавание йоги открыло ей глаза на идеи и возможности за пределами прихода Святого Франциска и крохотного ирландского района: буддизм, Тибет, Далай-лама, индуизм, Индия, бхакти, санскрит, Шива, Ганеша. Философия веганства и аюрведы дали ей новое осознание здоровья и еды, того, что есть выбор, кроме сосисок, картофельного пюре и кровяной колбасы. Она выросла с десятью заповедями, со списком из «не», настаивавшим на послушании, вызванном страхом перед адом и гневом Господним. Восемь кругов йоги предлагают куда более бережный подход к духовной жизни. В отличие от подавляющих «не», яма и нияма напоминают о том, как постичь свою подлинную человеческую природу, как жить в мире, здоровье и любящей гармонии со всем и всеми. В детстве она бубнила гимны в церкви, потому что знала слова и потому что мать настаивала. Теперь она посещает киртаны вместо месс, и ее сердце поет.
И люди в сообществе йоги, собравшиеся со всего света, так непривычны для Кейти: азиаты, индийцы, африканцы. Черт, да для Кейти и калифорниец – экзотика. Вместо четок у нее мала[8], вместо Мамфорда и сыновей – концерты Кришны Даса, вместо гамбургеров – тофу, вместо «Гиннеса» – комбуча. Ее интуитивно влечет к тому, чем она не была, это наивно и вдохновляюще.
Она знает, что затронула только поверхность. Слегка прикоснулась к мысли, традиции и жизни, чуждым тому, как растили ее, как все здесь живут поколение за поколением, не задавая вопросов, – и ее любопытная душа жаждет большего.
Кейти помнит, как маленькой, лет в семь-восемь, на Пути Свободы, поставив кроссовки на кирпичи, следила глазами за красной линией, убегавшей по земле прочь из Чарлстауна. К свободе! Она тогда не знала, что путь просто уходит через мост в Норт-Энд, другой небольшой этнический район того же города. В ее воображении линия из красного кирпича была сложена тем же каменщиком, который создал дорогу из желтого кирпича в «Волшебнике страны Оз», а потому явно вела к чему-то волшебному. Когда она была маленькой, в этом волшебном месте стояли дома с верандами, как у фермеров, гаражами на две машины и зелеными дворами с качелями. То была страна деревьев и прудов, открытых полей и людей, которые не были ирландцами и которых она не знала с рождения.
Она по-прежнему мечтает о том, что будет жить где-то за радугой, с другим почтовым индексом, там, где есть место, чтобы дышать и создавать ту жизнь, которая ей нужна, жизнь, не заданную тем, где и как жили ее родители или бабушки с дедушками. Жизнь, которую она сама выберет и определит, а не та, что досталась по наследству от родителей. Когда-нибудь.
Кейти любит поговорить про «когда-нибудь». «Когда-нибудь у меня будет своя студия йоги. Когда-нибудь я буду жить на Гавайях, или в Индии, или в Коста-Рике. Когда-нибудь у меня будет свой дом с двором и подъездной дорожкой. Когда-нибудь я уеду из этого района. Когда-нибудь случится что-нибудь потрясающее».
– Ты вообще собираешься меня с ними знакомить? – спрашивает Феликс.
– С кем?
– С братьями. С семьей.
– Да, конечно, когда-нибудь.
– А как насчет сегодня?
– Сегодня? Ой, я не знаю, здесь ли они.
– Как насчет обеда, на который ты всегда ходишь по воскресеньям? Когда я получу на него приглашение?
– Милый, ты не хочешь идти на воскресный обед, поверь. Это долг, а не удовольствие. Еда просто отвратительная.
– Дело не в еде. Я хочу познакомиться с твоей семьей.
– Познакомишься.
– В чем дело? Ты меня стыдишься или еще что?
– Нет, конечно, нет. Дело не в тебе.
Она уже готова повесить вину на своих родителей, на католицизм матери и помешательство отца на бостонских командах или на непобедимое женское волшебство Меган, но тут проявляется настоящая причина – очевидная, не отмахнешься. Дело в ней самой. Она стоит босиком, в старой футболке и в трусах, на своей крохотной кухне, ноги у нее мерзнут от липкого линолеума, и она не чувствует, что достойна Феликса. Ее почти передергивает от неловкости при мысли о том, чтобы чересчур открыться ему. Словно чем больше он про нее поймет, тем меньше привлекательного станет в ней находить. По ее кухне виден недостаток утонченности, по спальне – недостаток зрелости, по гостиной – недостаток вкуса. Мысль о том, что к этому добавятся ее родители и братья, и то, где она выросла, настоящий Чарлстаун, а не версия для понаехавших, что он увидит, насколько ей не хватает образования и культуры, увидит статуэтки Марии и Иисуса, и лягушонка Кермита в каждой комнате, и баночки из-под джема, которые ее родители используют вместо бокалов, – все это заставляет ее чувствовать себя куда более голой, чем десять минут назад.
