– Плохо на нас плавание действует, – замечает Андреас. – То нам лодки мерещатся, то маяки. А оказывается, это просто буй. Ну умереть со смеху!
Он вытягивает ноги и тихонько стонет.
– Черт, больно-то как. – Наклоняется вперед, потирает пятку.
– Только ласты не снимай, иначе больше их не наденешь.
Андреас выпрямляется и смотрит на меня.
– Почему?
– Я это уже проходила на многочасовой тренировке. Лучше не видеть, что там под ластами, как все натерто и вообще…
Андреас скептически смотрит на свои ласты – кажется, он колеблется.
– Думай о чем-нибудь другом. А ласты оставь как есть. Иначе ничего хорошего.
В конце концов Андреас кивает. Опирается спиной о буй.
– Ох, как же все болит. Никогда бы не подумал.
– Об этом только профессиональные пловцы знают.
– А у тебя ноги не болят?
– Болят, конечно. Но я об этом не думаю. Все равно ведь изменить ничего нельзя.
– Пф-ф, если бы это было так просто – не думать о том, что болит.
Сквозь облака пробивается солнце и светит прямо на нас.
Андреас подставляет ему лицо.
– Ох, хорошо-то как… Греет по-настоящему!
Я стараюсь вытянуться на буе насколько возможно – пусть тело получит как можно больше тепла. Как же здорово, что не надо двигаться!
Чувствую, как потихоньку согревается неопрен. Мы сохнем на ветру, он довольно прохладный. Если бы не солнце, здесь было бы не так уж приятно. Как же это важно – тепло. Оно проникает все глубже в тело, дрожь потихоньку утихает. Закрываю глаза – тут же всё во мне приходит в движение, как будто я до сих пор плыву. Буй под нами качается – вверх-вниз, вверх-вниз. От этого начинает подташнивать…
– Вот бы повезло и кто-нибудь проплыл мимо, – говорю я тихо. – Даже подумать страшно, что это возможно.
– Очень даже возможно, – откликается Андреас. – Буй отмечает фарватер, на нем нас легче увидеть, чем в открытом море. Надо сделать так, чтобы нас побыстрей заметили.
– Прыгать и махать руками, как на демонстрации?
Андреас тихонько хихикает.
– Ну например. Жаль, нельзя огонь развести, как у Робинзона Крузо.
Мы замолкаем.
Потом слышу облегченный вздох Андреаса.
– Как же хорошо, что не надо больше плыть… Тут и останемся, на солнышке. Все равно я уже не способен сделать ни одного гребка – всё болит.
Как хочется, чтобы именно так и случилось… Но я боюсь даже думать о том, что все это сбудется: что мимо действительно пройдет корабль, что капитан нас заметит и отдаст приказ спустить лодку, что нас возьмут на борт и отвезут в Любек (хотя можно и в Гесер, в Данию).
А потом мы отправимся в Гамбург к Сакси.
– Если не надо больше плыть, я сниму ласты? – раздается в тишине голос Андреаса.
Нет, торопиться с этим никак нельзя. Я бы рада подбодрить его, но разрешить снять ласты никак не могу.
– Подожди, пока нас не возьмут на корабль. Чтоб уж наверняка.
Андреас качает головой.
– Ладно, как скажешь. Это ж ты у нас профи.
«Профи» я себя совсем уже не чувствую. Все тело болит, и вообще тут все не так, как мне представлялось, все совершенно по-другому. Ужасно не хватает ощущения бассейна – его звуков и запаха хлорки, криков тренера, толчка ногами о бортик после разворота.
Отвинчиваю крышечку с фляжки, делаю большой глоток, передаю ее Андреасу. Вижу, как он сдерживается, борясь с желанием отхлебнуть побольше. Воду надо строго дозировать. Андреас протягивает кусочек шоколада, я медленно его рассасываю; рот наполняется сладостью, становится легче.
Мы продолжаем сидеть на буе, наслаждаемся отдыхом. В какой-то момент я замечаю: Андреас чуть вздрагивает и клонится головой на мое плечо – засыпает. Меня тоже тянет в сон. Волны, булькая, плещутся о буй…
Натягиваю шапочку потуже, чтобы ветер не задувал в уши. Время от времени оглядываю водную гладь. Не пропустить бы корабль.
Видел бы нас Сакси! Глазам бы своим не поверил, в жизни не смог бы себе представить, что мы решимся на такое безумие.
Когда мы с ним вместе ездили на пляж в Варнемюнде, большую часть времени он валялся на полотенце и читал «Мозаики». Плавать он умел, но в воду заходил редко и никогда не окунался с головой. Утверждал, что просто не хочет портить свою модную прическу с длинной челкой, на которую якобы так сильно западают девчонки. На самом-то деле просто боялся – вода-то у нас всегда холодная.
А из страны Сакси выехал самым банальным способом – на поезде. Повезло!
Вытягиваю ноги, массирую бедра. Мышцы холодные и твердые, как камень. Такой пытке их еще не подвергали. Надо их согреть, иначе они не смогут нормально работать.
Андреас поднимает голову – наверно, мои движения его разбудили.
– А альбатросы тут есть?
Я удивленно смотрю на него.
– Что?
– Ну, альбатросы. Есть они тут?
Мотаю головой.
– Что?
– У тебя вода в ушах?
– Нет. А что?
– Ничего. Просто так.
Он прислоняется спиной к бую, я непонимающе смотрю на него.
– Я, когда плыву, песни про себя пою, чтоб отвлечься.
А мне и в голову не приходило!
– Примерно сотню знаю наизусть.
– Ничего себе! Когда ж ты успел их выучить?
Андреас вздыхает.
– Потихоньку. Когда был в интернате. Это очень помогало – петь про себя. Хоть пару песен. Никто ничего не замечал, это был мой мир. Только мой. Ну, ты знаешь: «Мысли свободны!.. Без страха, без риску. Они не подвластны ни спросу, ни сыску»[34]. Ну и все такое. Постепенно я много их выучил. Расширил, так сказать, репертуар. Вдруг меня опять туда бы запихнули, так я был бы уже подготовлен.
Я смотрю мимо Андреаса на волны и удивляюсь: каждый из нас выработал свою методу, как справляться с монотонностью движения в воде.
У Андреаса – его песни, у меня – стихи.
Я ведь ему про них тоже никогда не рассказывала.
– А я отвлекаюсь Гёте. И Шиллером. Иногда Рильке.
– Ну ты даешь! – Андреас выпрямляется, как будто он за партой и его вызвал учитель. – С ума сошла, что ли? Неужели в школе не надоели все эти, как их там, «Лесной царь», «Ученик чародея»?
Я киваю.
– Не-е, – он энергично мотает головой, – я б тогда точно концы отдал. Вот «Карат» – это да. «Альбатрос» у них лучше всего…
– «Альбатрос» – классная песня.
Андреас кивает. И начинает тихонько петь.
Та птица, к которой
Матросы взывают:
Властитель морей,
Вкруг всех территорий
Свободно летает.[35]
Он улыбается и опять прислоняется к бую.
Я и не знала, что Андреас так хорошо поет.
И Гиперборей,
И юга торос —
Тебе, альбатрос,
Всё подвластно.
Андреас замолкает, смотрит на горизонт, улыбается.
– Когда поешь, как-то легче становится.
И тихонько продолжает. Мелодия летит над волнами, приноравливаясь к их ритму; теперь она звучит и у меня в голове. Закрываю глаза и представляю, что это я альбатрос, я лечу над Балтикой, бесстрашно и свободно…
– Я рад, что мы это сделали, – говорит Андреас. – Что взяли дело в свои руки, не стали ждать, когда все само собой исправится.
– Само по себе ничего бы не исправилось, было бы только хуже. Нам бы всю жизнь палки в колеса вставляли.
– Хорошо, что теперь все это уже позади, – говорит Андреас со вздохом облегчения.
Я бы и рада согласиться, но не могу. Это еще не позади. Я боюсь. Конечно, сейчас мы сидим на буе, а не плывем в открытом море, но до безопасности еще очень далеко.
Но Андреас хорошо умеет скрывать свой страх. Жизнь научила.
Интересно, что сейчас делает мама? Мне вдруг становится ужасно ее жалко. Она ведь наверняка сильно беспокоится. Я не появлялась дома со вчерашнего вечера. Маме должно быть уже ясно: что-то не так.
Скорее всего, сегодня она будет звонить на завод, но ей ответят только, что на работе меня нет. И Андреаса тоже.
Мама позвонит его родителям, а те тоже не знают, где он, ведь он давно с ними не живет. Она поедет на «Траби» к его дому, но и там никого не найдет.
Потом направится к «Нептуну», чтобы узнать, пришла ли я на тренировку.
Спросит Ульриха.
А уж он, думаю, догадывается, где я.
Мама, скорее всего, это заметит.
Станет ли он с ней разговаривать? Расскажет ли ей о своих подозрениях?
И что она тогда сделает? Побежит в полицию и будет настаивать на спасательной операции? Или просто будет надеяться, что мы доплывем, и никому ничего не скажет?
Меня мутит. Как только окажемся на Западе – надо обязательно позвонить маме.
– Только представь, сколько всего мы теперь сможем сделать. Хоть в Париж автостопом, хоть в Рим, – Андреас смотрит на меня. – Только подумай – Колизей увидим! Ты бы куда хотела?
– Не знаю.
Не в состоянии строить никаких планов.
– Ну, хоть какое-то желание должно же быть.
– Может, в Грецию, – говорю я безучастно, только чтобы что-то ответить.
На Западе мы никого, кроме Сакси, не знаем. Мы будем втроем – уже немало! Только сейчас, если честно, толку с этого чуть.
