– Я рад за тебя, поверь…
– Но?
– Я беспокоюсь. – Хьюго закусывает губу. – Ведь ты не хочешь признать много лет…
– Что я не хочу признать?
– Твое пристрастие к алкоголю.
– Хьюго, я не пила три дня, – говорю я, и это верно, вплоть до этого вечера. – А сегодня выпила один бокал, – продолжаю я лгать, – перед твоим приходом и один за ужином. Много женщин пьет во время беременности, это…
– Я находил пустые бутылки у тебя под кроватью и в твоем гардеробе.
– Ты следишь теперь за мной?
Он берет меня за плечи.
– Я тревожусь. Я в самом деле тревожусь за тебя.
– Все в порядке. Я счастлива! У меня будет ребенок, – говорю я, направляясь к раковине. Мне нужно лечь. – Я не верю, что ты хочешь, чтобы я убила моего ребенка.
– Я не хочу! И говорю я вовсе не об этом! Я люблю тебя и никогда не заставлю это сделать!
Повернувшись спиной к нему, я чуть не плачу. Милый, добрый Хьюго. Как мне хочется обнять его. Я вспоминаю, как мы в детстве, надев ярко-желтые спасательные жилеты, плывем по озеру к затонувшей лодке. Я вижу его лицо, когда мы привезли его в школу, испуганного мальчика, вцепившегося в Фидо, игрушечную собаку. Мы с ним были неразлучными. Спали в одной комнате, держались за руки, когда смотрели «Челюсти» по телевизору. Я не люблю, когда мы спорим, но…
– Пожалуйста, порадуйся за меня. Ты мне нужен, Хьюго.
– Послушай меня! Я пришел сюда ради тебя. Я хочу сказать только одно – раз ты станешь матерью, тебе нужна помощь. Полли, у тебя не жизнь, а непонятно что.
– Нет, у меня все хорошо, я…
– Будь честной перед самой собой! Помню, тетя Вив говорила, что алкоголизм – это как весы…
– Что?
– …и тебе нужно защелкнуть их, справиться с болезнью, нажать на тормоза, пока не поздно.
– Мне странно слышать это от тебя. Мне нравится вино, я люблю вечеринки, компании. Но теперь я знаю о своей беременности. Я перестану.
Он качает головой.
– Нет, не перестанешь.
– Я люблю Мэтью и я рожу ему ребенка, нравится это тебе или нет.
Не говоря ни слова, он встает из-за стола.
– Хьюго! – кричу я вслед. Через несколько секунд он возвращается и протягивает мне несколько брошюр.
«Акция против Алкоголизма! Анонимные Алкоголики! АА!» – Я мысленно представляю себе группу доходяг, сидящих в круговую.
– Полли, тебе нужно показаться специалисту, – умоляет он. – Тем более теперь. Я стану тебе помогать. Я люблю тебя. Вот если бы ты пошла к своему терапевту…
Я швыряю ему брошюры.
– Полли, когда ты станешь взрослой! – говорит он, разозлившись.
Я надеваю пальто.
– Куда ты идешь?
Я хватаюсь за дверную ручку и поворачиваю к нему лицо.
– Не смей подходить ко мне. Я не хочу тебя видеть, понятно?
Через несколько часов я возвращаюсь в квартиру и вижу на кухонном столе листовку. «Алкоголизм – главный убийца в нашей стране. Он губит жизни, разрушает семьи…» Я рву бумагу в клочки, слезы льются по моим щекам.
Среди ночи я просыпаюсь, мокрая от пота, и слышу голос Хьюго. Я обнимаю подушку, я уже скучаю без брата. «Тебе нужна помощь, Полли. Тетя Вив говорила, что алкоголизм – это как весы, тебе нужно защелкнуть их, справиться с болезнью, нажать на тормоза, пока не поздно».
@Гато-о-Шоколад.
Еще одна рыбная пятница & рыбная похлебка от Мэри-Джейн, рыбный пирог от Жана и шоколадные пирожные с арахисом от Полли!
– Слава кранчи-хрустику, сегодня пятница! – сказали мы с Луи этим утром[5]. Мы всегда так говорим в пятницу. Мой сын ждет выходные, я жду собрания в АА.
Я беру с полки формы для пирожных. Мэри-Джейн помешивает похлебку. Тетя Вив присоединяется ко мне на кухне и готовит себе кофе. Она выглядит изысканно даже в черных брюках палаццо; каштановые волосы завязаны на затылке и подчеркивают ее высокие скулы и темно-карие глаза. Тетя Вив каждое утро занимается йогой, такую привычку она приобрела в Лос-Анджелесе. Она утверждает, что йога помогает ей сохранять душевное равновесие.
– Жан меня удивляет, честное слово, – говорит она, прочитав написанное на доске меню. – Рыбный суп и рыбный пирог? Он сошел с ума!
– Слышу, слышу! – кричит он сверху.
– Да еще заменил пудинг на рыбный пирог, – шучу я. Мэри-Джейн испепеляет меня своим знаменитым свирепым взглядом.
Мы с тетей Вив с трудом удерживаемся, чтобы не рассмеяться. Тетя Вив говорит, что она миссис Дэнверс[6].
– Как там поживает Луи? – спрашивает тетя, когда я распускаю в сковороде сливочное масло.
– Хорошо. – В последние дни он как-то меньше задает вопросов о Мэтте. – Тоже начал увлекаться кухней. – Я рассказываю ей, как я на прошлой неделе взяла сына в супермаркет и пообещала ему, что он может выбрать все, что захочет, в награду за золотую звездочку, полученную в школе… – Он выбрал красного леща, потому что ему нравится цвет. Мы поджарили его на гриле и нарезали салат из помидоров.
– Он прелестный мальчуган, Полли. А как там поживает тот красавец? Ну, дядя девочки?
Я улыбаюсь, зная, что тетя Вив выуживает из меня материал для сплетен.
– Нормально.
Она поднимает брови. Слово «нормально» не вызывает у нее доверия. «Нормально» – это ничего, пустое место.
– Он что, приятель Билла? – спрашивает она.
Билл Уилсон, или Вилл У., один из создателей общества Анонимных Алкоголиков, и когда мы спрашиваем про кого-то, не приятель ли он Билла, это означает, не из наших ли он рядов.
– Как ты догадалась?
– Я почувствовала, Полли.
– Что ж, догадка правильная. Тетя Вив, вообще-то я хотела посоветоваться с тобой насчет Бена. Можно?
– Конечно.
Я снимаю масло с плиты и веду ее к столику; мы садимся на угол.
– Ты знаешь больше, чем кто-либо… – беру я ее за руку, – что значит кого-то потерять.
Она молча кивает.
– Я читала много всего про утраты и о том, как слова действуют на ребенка. – Тут я рассказываю ей, что Эмили не спит, из боязни, что ночью с ней что-нибудь случится. Бен сказал ей, что ее мать Грейс умерла во сне, и девочка теперь боится закрыть глаза. «Какой же я кретин! – сказал Бен нам с Джимом в понедельник у школьных ворот. – Ведь дети все воспринимают буквально». Еще Эмили убеждена, что мама вернется к ней летом в день ее рождения; она не понимает, что смерть – это навсегда.
– Возможно, это глупо, – продолжаю я, – но мне кажется, что им нужно совершить какой-то ритуал по их старой собаке, Патчу, чтобы Эмили осознала, что он никогда не вернется.
– Да, ты права, – отвечает она, и мне сразу стало легче на душе, потому что она не высмеяла меня.
– Может быть, им нужно завести другую собаку? – говорю я.
– Пожалуй. Но важно, чтобы Эмили не думала, что одну жизнь можно заменить на другую. Когда умер Патч?
– Примерно год назад.
– Бен любит собак?
– Я не думаю, что он когда-либо думал об этом.
– Тебе ведь он небезразличен, правда?
Я киваю – и добавляю, что Эмили тоже.
К нам подходит Жан.
– Я невольно вас подслушал.
– Тебе когда-нибудь обязательно прищемят нос, – ворчит тетя Вив.
Он оставляет ее слова без внимания.
– Ты когда-нибудь слышала про Бернара Кретта?
Я качаю головой.
– Это швейцарский антрополог. Он открыл «Кафе Смерти» в Швейцарии и Франции – место, куда приходят люди, пьют чай, едят пирожные и беседуют о жизни, смерти, трауре, утрате супругов, детей… – Он с нежной любовью глядит на тетю Вив. – Такое кафе – полная противоположность британской чопорности. – Он поджимает губы, вызывая улыбку у нас с тетей Вив. – В этой стране мы хороним близкого человека и после определенного времени обязаны жить дальше. И больше никаких слез. Еще в детском возрасте нам внушают, что плакать неприлично, и мы привыкаем держать себя в руках. Неудивительно, что нам всю жизнь трудно проявлять эмоции. Я считаю, что собака для Эмили – замечательная мысль; собака станет напоминанием о счастливых днях, когда девочка жила с матерью. Бену надо поддерживать те воспоминания.
Тремя днями позже, в понедельник, Джим, Бен и я пьем кофе после бешеной утренней пробежки до школы и стонем, что уже март, а тепла все нет и нет. Я уговорила Джима поддержать меня, когда я заговорю о собаке. Речь об этом я заведу не сразу, может, сначала куплю Бену черничный маффин. Я уже привыкла к тому, что Бен постепенно выпускает пар. Эмили отказывается чистить утром зубы, и он не в силах объяснить ей, что это негигиенично.
– Что ты говоришь ей? – спрашиваю я.
– Что у нее выпадут зубы, если она не будет их чистить.
Мы с Джимом переглядываемся.
– Тогда она плачет. Понимаете? – Он пожимает плечами. – Я безнадежен.
– Нет-нет, не безнадежен, – говорим мы в один голос.
– У меня ничего не получается. Я никогда не заменю ей мать.
– Эмили прошла через ужасы и проходит до сих пор, – говорю я. – Но у нее есть ты, и в ваших отношениях заметен явный прогресс. Я вижу это по Эмили, вижу. Мне бы хотелось, чтобы у Луи был отец, конечно, хотелось бы, но ему все равно неплохо и так, я забочусь об этом.
