По молчаливому согласию мы решили не сообщать Элисон, что творится в комнате. Утреннее светопреставление она наблюдала, как и все мы, и, я думаю, представляла себе масштабы бедствия, но свидетельства очевидцев все равно могли ее расстроить.
– Как он? – спросила Элисон, когда мы вернулись в логово похитителей. Она свернулась калачиком в углу большого бордового дивана и маленькими глоточками пила из кружки горячий сидр. На огромном кожаном диване Элисон, одетая в футболку и леггинсы, казалась совсем девочкой. Мне захотелось взять ее – маленький живой комочек – и обнять. Вместо этого я отпил сидра из ее кружки и сел рядом на пол.
– Спит, – ответила Линдси. – Если повезет, проспит до утра.
– Хорошо, – сказала Элисон тихо и крепко обхватила пальцами горячую кружку, будто пытаясь согреться. – Посмотрим, что на “Эйч-Би-О”?
Я взял пульт со стеклянного чайного столика, нажал на кнопку. И вот он, Джек, с бутафорской окровавленной раной на переносице, взобравшись на багажный транспортер в переполненном аэропорту, стреляет из пистолета – первые сцены “Западни”, безнадежно средненького, но весьма кассового фильма, в котором Джек снялся после сумасшедшего успеха “Голубого ангела”. Двое злодеев бегут вниз по лестнице, двое других – вверх. Джек стремглав бросается в погоню, перемахивает через груду чемоданов, мчится, расталкивая массовку. Останавливается на мгновение, чтобы поднять сбитую с ног девчушку, подает ей оброненную куклу, сверкает широкой белозубой улыбкой: “Вот, держи”. Разворачивается и продолжает погоню, несется вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.
– Тогда на съемках он повредил колено, – проговорила Элисон монотонно, как зачарованная глядя на экран. – Настоял, что в кадре сам будет спрыгивать с транспортера, подвернул ногу и неделю лечился, пришлось даже приостановить съемки.
– Помню, – сказал я, – Джек всегда уважал Джеки Чана, потому что тот сам выполнял свои трюки.
– Харрисон Форд тоже, кажется, что-то повредил, снимаясь в “Беглеце”? – спросила Линдси.
– Ага. Спрыгнул с автобуса вроде бы и получил травму, – подтвердил я.
– Ну-ка, от Харрисона Форда до Джека Шоу за четыре фильма. Не считая того, где они вместе играли, – предложила Линдси.
– Легко, – ответила Элисон. – Харрисон Форд снимался с Энн Арчер в “Играх патриотов”, Энн Арчер – с Майклом Дугласом в “Роковом влечении”, Майкл Дуглас – с Энди Гарсиа в “Черном дожде”, а Энди Гарсиа – в “Голубом ангеле” с Джеком.
– Здорово, – похвалила Линдси. – Но я могу за три.
– Валяй.
– Харрисон Форд с Джеймсом Эрлом Джонсом в “Играх патриотов”.
– И “Звездных войнах”, – вставил я.
– Точно, – согласилась Линдси, – Джеймс Эрл Джонс с Эриком Робертсом в “Лучших из лучших”, а Эрик Робертс снимался в “Западне”.
– От Джулии Робертс до Джека за три фильма, – задал задачку я.
– Это уж совсем для дилетантов, – сказала Линдси. – Джулия Робертс с Джоном Малковичем в “Мэри Райли”…
И пошло-поехало. Мы засиделись до позднего вечера: играли, болтали, предавались воспоминаниям, прихлебывали горячий сидр, и успокаивающее сине-зеленое свечение телеэкрана согревало нас будто горящий камин. С пола я переместился к Линдси и Элисон на мягкий диван, и скоро мы трое вперемешку с разбросанными подушками, под толстым вязаным пледом, который нашелся рядом в корзине, представляли собой нечто бесформенное. Запах кожаной диванной обивки смешивался с ароматами сидра и женского шампуня. Я закрыл глаза, откинулся на спинку, впитывая мирные запахи и звуки, окружавшие меня, и впервые за долгие годы почувствовал, как время наконец, пусть ненадолго, замедлило бег. И вот мы принялись клевать носом, но подниматься в спальню никому не хотелось, мы прижались теснее друг к дружке под одеялом, как трое новорожденных щенков, чувствуя себя в тепле и безопасности от близости другого. Уже много месяцев мне не спалось так сладко.
На следующий день я проснулся “с раннего ранья”, как мы говорили в студенческие времена, отделился от спящих Линдси и Элисон, натянул куртку, найденную в прихожей, спустился к озеру. На подъездной аллее позади BMW красовался новенький “форд-таурус” оттенка электрик (авто таких кричащих цветов бывают, наверное, только в прокате). Чак сидел у берега, на деревянной скамейке рядом с пристанью Шоллингов, курил.
– Привет, – сказал я.
– Привет.
– Ты что тут делаешь?
– В мыслях блуждаю.
– Да уж, территория незнакомая.
– Ха-ха.
– Когда вернулся?
– Часа в два или около того.
– Мы не слышали, как ты вошел.
– Знаю. Я за вами подсмотрел, – Чак заговорщицки ухмыльнулся мне, выпустив струю бело-серого дыма. – Неплохо, чувачок. Сразу с двумя, ты подумай. Гигант.
– Нос у тебя получше выглядит.
– Да, – Чак рассеянно потер переносицу. – Вправили. Один знакомый ортопед.
– А жаль. Он так выгодно скрывал твое лицо.
– Очень мило.
Над дальним краем озера вставало солнце – туманный, призрачный шар – и бросало оранжевый отсвет на окрестную синь. От воды неспешно поднимался туман и, казалось, приглушал все звуки, кроме громогласной отрыжки лягушки-быка. Интересно, подумал я, что делают лягушки зимой? Впадают в спячку? Умирают?
Тут над головой зашумело, засвистело, мы взглянули вверх: стая диких гусей – штук пятнадцать – заходила на посадку. Двигаясь синхронно, они облетели озеро и у противоположного берега спланировали на воду, выставив вперед перепончатые лапы, как шасси. Мгновенно в только что неподвижном озере закипела жизнь. Мы с Чаком смотрели во все глаза.
– Потрясающее зрелище, – Чак затушил сигарету. – Того и гляди за кадром раздастся голос британского диктора, который расскажет нам о миграциях белолобого гуся.
Я улыбнулся:
– Для нас, похоже, природа хороша тем, что ее тоже показывают по телевизору.
Позади хлопнула дверь – не наша, соседская. Обернувшись, мы увидели парнишку лет восьми, он спускался к воде, а за ним по пятам бежал большой золотистый ретривер. Мальчуган был худенький, в красно-черной клетчатой рубашке, со светлыми волосами, недавно остриженными и немытыми. Он чуть помедлил в нерешительности, заметив нас, потом накинул собаке на шею поводок и продолжил свой путь.
– Здравствуйте, – он приблизился к нашей скамейке.
– Привет, – ответил я, а Чак помахал рукой.
– Вы живете в доме Шоллингов?
– Да, мы друзья Элисон. Я Бен, а это Чак.
– Ага, – парнишка поскреб псу шею.
– А тебя как зовут? – спросил я.
– Джереми.
Ретривер подошел, обнюхал нас, я почесал ему грудь, чтобы подружиться.
– А это Тас, – сообщил мальчишка.
– Тас?
– Да. Как Тасманский Дьявол, знаете такой мультик?
– Само собой.
Тас, похоже, обожал, когда ему чешут грудь, уселся передо мной, как бы приговаривая: “Чеши-чеши, только подольше”, и зажмурился от удовольствия.
– Ты его так назвал?
– Нет, папа, – сказав это, он вдруг потупил глаза, потом снова посмотрел на нас с какой-то тревогой. – Я на гусей пришел посмотреть. Они прилетают сюда каждый год в одно и то же время.
– Правда? – заинтересовался Чак.
– Да. Это канадские казарки. Летят во Флориду. Пробудут здесь с неделю и полетят дальше. Весной на обратном пути они тоже садятся здесь.
– Здорово, – сказал я.
– А что у вас с носом? – спросил мальчишка Чака.
– Дружок врезал.
– Вы? – Джереми посмотрел на меня.
– На сей раз не я. Обычно мы бьем его по очереди.
– Он, похоже, сломан. Вам бы к доктору сходить.
– Зачем мне к нему идти, я его в зеркале каждый день вижу.
– А в зеркало он смотрит каждые пять минут, – вставил я.
– Вы разве доктор? – спросил Джереми недоверчиво.
– Так точно.
– А людей с коной лечили когда-нибудь?
– Кона – это что?
– Когда спишь, спишь и никак не можешь проснуться, – совершенно серьезно объяснил Джереми.
Я заметил, что у мальчика удивительные голубые глаза и левый время от времени непроизвольно подмигивает.
– Это называется кома. Ка, о, эм, а – кома. Откуда ты знаешь про кому?
– Мой отец ей заболел.
– Правда? – удивился я. – Нам очень жаль.
– Да, – сказал Джереми без выражения. – Он делал пробежку, и его сбил грузовик. Папа спит уже почти три месяца.
– Это правда очень грустно, – вздохнул Чак.
– Он даже ничего понять не успел, – мальчик явно повторял услышанное от взрослых.
Дверь дома Джереми снова отворилась, на террасу вышла девочка лет двенадцати, крикнула:
– Джереми, ты что там делаешь?
– Это Мелоди, – объяснил мальчик. – Думает, раз папы нет, она тут главная.
– Джереми! – снова позвала девочка.
– Я гуляю с Тасом! – крикнул он в ответ.
– Завтракать пора! – настаивала Мелоди.
– Скоро приду.
– Мама сказала – сейчас же.
Джереми раздраженно закатил глаза и слегка потянул Таса за поводок:
