С тех пор Натан стал тем, кто он есть. А китайский режиссер-диссидент живет в Голливуде и снимает крупнобюджетные фильмы, но не отказался от своей борьбы: я узнал, что основная часть его доходов идет на подпольное оппозиционное движение в Китае – так что честь спасена, и мне еще есть на что надеяться в человеке.
В палату бодрым шагом вошел какой-то тип лет сорока в белом халате и с гигантскими очками на носу.
– Так, поторопимся, мой пациент это он?
– Да, доктор, этот мсье.
Санитар помог мне снять одежду и напялить халат. Я чувствовал себя одинаково слабым и смешным.
– Что с ним? – спросил врач, моя руки.
– Упал с велосипеда, – ответил санитар.
– Ба, тогда это не должно быть слишком серьезно; вам хоть известно, что мы тут немножко заняты? Ладно, посмотрим.
Он склонился надо мной. Нахмурился. Провел рукой по моим волосам, осмотрел череп и ногу.
– Повреждения неглубокие. Как вы себя чувствуете?
– Очень уставшим. И в животе болит. Я потею, что странно, потому что мне холодно, пощупайте, я весь ледяной. Мне довольно плохо, доктор.
Доктор осмотрел мой живот, стал прощупывать.
– Тут больно? А тут?
– Болезненно.
– Хм… Хм…
– А в чем дело? – спросил Поло. – Почему вы хмыкаете?
– Отвезите-ка его на УЗИ, – сказал врач санитару.
– Прямо сейчас?
– Да, прямо сейчас. Я их предупрежу. И будьте любезны, не теряйте время, это надо сделать как можно скорее.
Он повернулся ко мне.
– Мы сделаем дополнительное обследование. У вас признаки… Короче, как произошло падение? Вы стукнулись о тротуар? Упали на проезжую часть?
Я летел как на облаке, доктор. Считал подсолнухи, это было в час или два пополудни, нет, это было сто лет назад, другая история, другой Том. Столкнулся с какой-то белокурой девицей, дурой с виду, которая вела пса на поводке, и, совершив планирующий полет, приземлился на северную сторону реальности. С тех пор я стараюсь держаться, но мне плохо, доктор, и я все ломаю голову, что бы со мной стало, если бы не этот несчастный случай. Что ответила бы Либби, увидев кольцо и подсолнухи? Опять солгала бы? Попросила бы Алину стать нашим свидетелем?
В голову лезут тысячи вопросов о финансовых последствиях моего предыдущего развода. У нее тоже имелся развод в багаже, прибыльный, но недостаточно на ее вкус. Узнав, что именно получила моя бывшая жена, она пережевывала это часами. Наконец, ей хватило смелости признаться:
– Я была слишком молода. Развестись раньше сорока лет – глупость. Судьи считают, что еще вся жизнь впереди. Этот козел дешево отделался.
И Либби рассказала с некоторой гордостью, что «этот козел» много месяцев лежал в психиатрии, ах нет, простите, прошел курс лечения отдыхом. Сейчас, то есть спустя пятнадцать лет, он все еще наблюдается у врачей из-за глубокой депрессии, и его продолжают преследовать профессиональные неудачи. Он так и не женился снова. Меня это должно было насторожить, но я был ослеплен гордыней. И я позволил Либби расписывать со смаком, какой ущерб она нанесла своей былой любви. Мне было лестно слышать, как она унижает своих прежних возлюбленных. Я забавлялся их несчастьем. Теперь-то я знаю, что стоил не больше ее: имеешь ту женщину, которую заслуживаешь.
Врач вышел из палаты с озабоченным видом.
– Поехали, – объявил санитар. – Малыш, не подержишь эту дверь?
Боль в моем животе ширилась.
– УЗИ в соседнем здании. Надеюсь, все будет в порядке.
Какая-то запыхавшаяся женщина появилась за мной, отстранив Поло.
– Том, Том, как ты?
Алина?
– Что ты тут делаешь?
– Вы его жена? – спросил Поло.
Они шли широким шагом – санитар впереди, толкая каталку, Поло, цепляясь за металлические прутья ограждения, Алина, прижимая свою сумочку к груди.
– Нет. Собственно, я…
Она не закончила.
– Это подруга, Поло.
– Я зашла узнать, как ты. Знаешь, Либби, вся эта ложь… В общем, хочу сказать… что все кончено. Я хотела, чтобы ты это знал. Что ты и я… в общем… я и она…
Она вдруг обратилась к санитару.
– А почему вы так торопитесь, у него какая-то проблема?
– За меня не беспокойся, все будет в порядке, – солгал я.
– Ты такой бледный… Знаешь, меня эта история тоже убила… Не могла себе представить…
– Ладно, – сказал Поло. – Раз вы теперь не один, я вернусь, посмотрю, как там мама.
– А куда конкретно вы его везете? – настаивала Алина.
– На УЗИ. Надо сделать эхограмму.
– Я с вами, – заявила Алина.
Я не был уверен, что оценил ее жест, но у меня не было сил с ней спорить.
– Удачи, – бросил Поло, исчезая.
– Пока, Поло, – ответил я.
Когда он повернулся к нам спиной, у меня необъяснимо защемило сердце.
– Красивый ребенок, – сказала Алина.
– Он уже Стейнбека читает…
– Нет больше поколений, – заключил санитар. – Все идет слишком быстро. Скоро нам понадобится специальное образование, чтобы угнаться за нашими детьми.
Однажды утром, весной, когда солнце заливало комнату, мы лежали – голова к голове, кожа к коже, сердце к сердцу, темные пряди на белой простыне, и пение птиц доносилось из широко распахнутых окон – я признался Либби на ухо, что я всегда мечтал иметь маленькую девочку.
Она пожала плечами.
– У меня никогда не будет ребенка. Родить ребенка эгоистично. Доставляешь себе удовольствие, играешь с куклой, а потом бросаешь его в этот дерьмовый мир – прекрасный подарочек!
Но ее правда была не в этом. Гораздо позже, как-то вечером, когда она вернулась пьяная с какого-то светского коктейля и сказала мне с усмешкой:
– Посмотри на мой живот, Том. Посмотри на эту шелковистую, упругую кожу, натянутую как раз там, где нужно. Никакие малявки не испоганят этот живот.
Она прижала палец к моим губам:
– Обещай, Том, это останется между нами, ладно? Я политически некорректна, ты сам прекрасно знаешь, но признайся, что тебе это нравится – нравится, что я твоя бесстыжая любовница, твоя идеальная возлюбленная, твое порочное совершенство?
Гниль в тебе самой, Либби. В твоем сердце, в твоем мозгу, в каждой твоей частице, материальной или нематериальной. В сущности, может, это что-то вроде инстинкта сохранения рода подсказало тебе не воспроизводить себя. А может, какое-нибудь божество решило вмешаться, чтобы ребенок не рос среди лжи и манипуляций – твоей личной системы ценностей.
– Мне привратница сказала, в какую больницу ты поехал, – рассказала Алина, когда меня привезли на УЗИ. – Представляешь? Она плакала в своей каморке. Сказала, что это по ее вине.
– Она мне очень нравится.
– Мне тоже.
– Вам придется оставить нас, мадам, – объявил врач.
Алина подобрала свою сумочку.
– Буду ждать тебя за дверью, Том.
Специалистом по УЗИ оказалась молодая женщина – лет тридцати, миловидная, зеленоглазая, светло-русая и ласковая с виду. Она ощупала мой живот, намазанный гелем.
– Тут у вас все довольно твердо, – прокомментировала она.
Моя кожа изменила цвет. Она начала водить зондом.
– После обследования надо будет взять у вас кровь на анализ. Это быстро. Затем снова увидитесь с доктором Гранже.
– Гранже?
– Это тот, кто затребовал эхограмму брюшной полости.
– А.
Пока она водила зондом туда-сюда, выражение ее лица стало другим. Она сощурилась.
– Нашли что-нибудь?
– Секундочку, пожалуйста.
Она какое-то время пристально вглядывалась в экран, потом отложила зонд.
– Извините, я скоро вернусь.
За что, собственно, извинить? За то, что оставила меня одного наедине с этой непонятной машиной? За то, что была такой ласковой и при этом такой напряженной? Почему мне так холодно? Я чувствовал, что становлюсь все тяжелее, почти тестообразным. Мне вдруг показалась, что в комнате стало темнее. Что происходит? На мой счет ошиблись. Приняли меня за одного из ребят, пострадавших от взрыва, перепутали наши судьбы, эй, барышня, вернитесь, я всего-навсего свалился с велосипеда, это не может быть так уж серьезно, я уже потерял сегодня женщину своей судьбы, вы не считаете, что с меня хватит?
Она вернулась.
– Вас отвезут на сканирование: похоже, в брюшной полости есть разрыв с внутренним кровотечением. Я не скрываю от вас, что это довольно серьезно, но вы оказались в нужном месте и в хороших руках, так что не раскисайте, ладно?
Ну что ж, Том, вот ты и вляпался. В фильмах, которые я продюсирую, внутренние кровотечения редко хорошо кончаются. В реальности и того хуже. Принцесса Диана? Арафат? Брюс Ли? Наполеон? Можно сколько угодно разглагольствовать о причинах, а результат – вот он, внутреннее кровотечение.
Молодая женщина продолжает свои объяснения, но говорит на слишком мудреном медицинском жаргоне, я не понимаю ничего, слова становятся все туманнее, меня это тревожит все сильнее: собственно, разрыв чего?
– Есть одна пустяковая проблемка, мы сейчас проверим.
Она не отвечает, занята, что-то царапает в большом белом блокноте. Входит другая молодая женщина, толкая перед собой маленькую тележку. «Я пришла взять кровь на анализ, вы свою группу знаете, мсье?» В комнате все вертится, как и в моей голове. Да, знаю: нулевая группа, резус отрицательный. Она огорченно качает головой. Ну что ж, постараемся что-нибудь с этим сделать.
