– Полли? – Мама стоит в дверях и глядит на бутылку в моей руке.
Застигнутая врасплох, я вскакиваю.
– Я просто… ну…
– Ты пьешь?
– Просто глоточек, и все. – Я нервно смеюсь. – Это не то, что ты думаешь.
– Зачем тогда ты прячешь тут бутылку?
– Я не прячу.
– Полли, что происходит?
– Ничего. – Я улыбаюсь. – Мэтью замечательный, правда?
– Полли, ты беременная.
– Я сделала всего пару глоточков.
– Хьюго говорил…
– Ох, вот опять! Ты всегда веришь тому, что говорит Хьюго.
– Он беспокоится. Скажи мне честно. Ты много пьешь?
– Давай отложим этот разговор. Мэтт наверняка удивляется, где мы.
– Он не годится для тебя.
– Почему?
– Он слишком много болтает.
– Мне просто не верится, что мы говорим об этом, – сердито говорю я.
Мама хватает меня за руку, не дает выйти из комнаты.
– Полли, послушай меня, ты должна меня выслушать.
– Ох, какое твое дело, мам? Тебе никогда не было до меня дела, так какого черта я должна выслушивать тебя сейчас?
Мама отшатывается от меня.
– Неправда.
– Не надо врываться в мою жизнь и разрушать ее.
– Но у меня нет доверия к этому человеку…
– Ты ошибаешься.
– Тебе нужна помощь.
– Помощь? Что там говорил тебе Хьюго?..
– Еще не поздно…
– Что тут происходит? – говорит Мэтт, переводя взгляд с меня на мою мать.
– Ничего, – отвечаю я, поправляя платье. – Мама собирается уйти, правда, ма?
Пасхальные каникулы, в воздухе пахнет весной. Луи, Эмили, Бен и я выводим Нелли на ее первую прогулку на Примроуз-Хилл. Нелли одиннадцать недель, ей сделали все прививки, и она готова к социализации.
– Моя собака! – запальчиво говорит Эмили, выхватывая у Луи поводок.
Бен разнимает их.
– Слушайте, мы вернемся домой, если вы будете и дальше ругаться, как старые торговки рыбой. По очереди ведите Нелли!
– На, держи, – Луи передает поводок Эмили.
– Сам держи, – Эмили отдает поводок Луи.
Бен удивленно смотрит на меня.
– А я ожидал третью мировую войну.
– Молодец, – шепчу я. – Мне бы не хотелось оказаться твоим противником.
Нелли обнюхивает каждую травинку и подбегает к каждой собаке. Мы проходим мимо воскресных фанатов бега трусцой, мимо женщины, выгуливающей пятерку джек-рассел-терьеров в щегольских ошейниках. Нелли приближается к черно-каштановому ротвейлеру в широком ошейнике, который гуляет без поводка. Мы с Беном переглядываемся.
– Он не укусит? – кричу я, не в силах сохранять хладнокровие, когда вижу, как ротвейлер облизывается.
– Не беспокойтесь, – говорит его хозяин. – Рокки обычно не обижает щенков.
Нелли смиренно ложится на спину, Рокки стоит над ней.
Эмили, вероятно, чувствует, что я опасаюсь, и дергает за поводок. Мы идем дальше.
– Слово «обычно» меня настораживает, – бормочу я Бену.
– Полли, инструкторы нам говорили, что не надо судить по величине собаки, – отвечает он.
Я удивленно поднимаю брови:
– Размер всегда важен.
– Ты так думаешь? – улыбается он.
Бен решает, что пора отпустить Нелли с поводка. Он встряхивает коробку с лакомствами.
– Эмили, запомни наш особый зов.
– Я не хочу отпускать ее, дядя Бен. Давай не сегодня.
– Доверяй мне. – Бен отщелкивает карабин от ошейника.
Спущенная с поводка, Нелли стремительно мчится на холм. Собачники глядят на нее, восхищаются и комментируют ее большие уши.
– Дядя Бен! – с отчаянием восклицает Эмили, когда Нелли превращается в черную точку.
– Пускай она поиграет! – восклицает Бен, стараясь не обнаружить волнение, но когда Нелли сворачивает на другую тропинку и гонится за какой-то птицей, Бен ускоряет шаг, поет «Нелли-слоненок» и гремит рыбными лакомствами.
Эмили плачет. Бен носится как угорелый, но Нелли наслаждается свободой. Как только Бен хочет схватить ее за ошейник, как она уже несется в другую сторону, к собаке, ковыляющей на трех лапах. Происходящее напоминает какой-то мультик, и можно было бы посмеяться, если бы это была чужая собака, а не Нелли.
– Мы наверняка выглядели так, словно нас выпустили на день из сумасшедшего дома, – говорю я. Луи и Эмили смотрят «Мэри Поппинс». Нелли спит в своем манеже, перевернувшись на спину и выставив кверху лапы. Мы с Беном постепенно приходим в себя.
– Первая прогулка прошла не совсем так, как я надеялся, – признается Бен, садится за кухонный стол и отодвигает в сторону свои бумаги. В последнее время у него появились новые клиенты – художник-иллюстратор и парень, открывающий продажу кухонь. Я вытаскиваю барный табурет и сажусь рядом с ним. Он кладет локти на стол и поворачивается ко мне.
– Что? – спрашиваю я.
– Мне нужно заняться сексом. Нестерпимо.
– Так. Кто это говорит?
– Страшно разочарованный человек.
– Позвони Габриэле. – Я соскакиваю с табурета, выпячиваю грудь. – Бенджамин, – пою я с итальянским акцентом, делая вид, что несу коробку. – Я принесла мое фирменное блюдо спагетти болоньезе, специально для тебя.
Бен смеется, роется в заднем кармане и достает бумажник. Вытаскивает маленькую, благоухающую духами карточку с номером телефона.
– Она дала тебе свой номер? – Я в ужасе.
– Я встретил эту женщину.
– Когда? Кто она? – Я замечаю, что чуточку огорчена, что он до сих пор не говорил мне о ней.
Я узнаю, что он встретился с этой Наоми в библиотеке, когда помогал Эмили выбрать книжку. Она мать-одиночка, с двумя мальчишками восьми и шести лет. Развелась год назад.
– Помнится, я сказал ей, что не собираюсь… но… – Он глядит на номер.
– Бен, ведь это просто секс. Позвони ей.
Бен напевает песню «Секс-машина» Джеймса Брауна.
– Позвони ей, – повторяю я, глядя на его прыжки. – Что ты теряешь? Да и как она сможет устоять перед тобой?
Он садится.
– Пожалуй. Ну а ты, Полли? У тебя сейчас есть кто-нибудь?
– Мать-одиночка – превосходный контрацептив, хотя ясно, что не для Наоми. Она хорошенькая?
– Да. Очень. А ты когда была в последний раз с мужчиной?
– Больше года назад. – Я кратко рассказываю Бену про юриста Дэвида. – Он любил театр, оперу, балет. – Я вспоминаю, как мы ходили с ним по музеям, держась за руки. – Он приобщал меня ко всяким хорошим вещам.
– Так в чем проблема?
– Там не было искр и взрывов.
Я вижу, что удивила Бена.
– Невозможно заставить себя влюбиться в кого-то, – продолжаю я. – Страсть должна быть, хотя бы вначале. Дэвид был приятный, но, пожалуй, я стала с ним встречаться, потому что он казался безопасным. Полная противоположность Мэтью. Тебе это понятно?
Бен кивает.
– А ты?
– Мне было двадцать с небольшим, когда я влюбился. В Джульетту. Она была наполовину француженка. У нее были длинные темные волосы, как твои; она была умная, хваткая девчонка. Работала в «Свисс Эйр», держала офис – процветала на стрессе. Мы жили вместе, пока я работал в Сити. Первые годы были чудесными, мы оказались хорошей парой, но… ей не нравился человек, в какого я превращался, – признается он. – Дело в том, что Сити губит всех. Там мало культуры, алчность, острые локти, люди зарабатывают много денег, но им не хватает фантазии на то, как их тратить. Я ей надоел. Я сам себе надоел.
– Бен, если бы ты мог загадать желание, что бы ты пожелал?
– Чтобы Эмили была счастлива.
– Это приятно, но чего бы ты хотел для себя?
– Жить на тропическом острове с милой и нормальной женщиной. А ты?
– О! То же самое, пожалуйста.
– Ага, ты лесбиянка.
Я в шутку бью его кулаком.
– У тебя в самом деле никого сейчас нет? – снова спрашивает он.
– С Луи это сложно. Мне не хочется, чтобы он привык к какому-нибудь парню, а потом мы разбежимся. – Я гляжу на своего сыночка, сидящего на диване, и запеваю «Встречай меня в Сен-Луисе, Луи». В детстве это была моя любимая песня. Папа пел ее нам с Хьюго во время долгих поездок на машине, а мы – сами, когда плыли на веслах к затонувшей лодке. Я замолкаю, увидев, как смотрит на меня Бен.
– Мне это нравится, – говорит он с улыбкой. – Давайте поедем куда-нибудь и будем петь песни. Это забавно. У меня прежде никогда не было женщины-друга. Полли, никогда в жизни не было такой, как ты, женщины, с которой я могу разговаривать.
– У меня тоже.
– Я люблю общаться с тобой.
– Я тоже.
– Отлично. Так, может, мы можем быть друзьями с обоюдной пользой?
Я еще раз стукаю его кулаком, он снова смеется. Но потом на долю секунды я действительно представляю нас вместе. Конечно, мне и раньше приходило это в голову, как приходило в голову Джейни, тете Вив и Хьюго. Могу ли я влюбиться в него? Пожалуй, да, немножко. Но, может быть, мне просто нравится его внимание? Я никогда не прощу себя, если у нас что-то не получится, и я потеряю эту дружбу, которая стала одной из самых важных вещей в нашей с сыном жизни.
– Стоит попробовать, – говорит он. – Знаешь, сегодня я обойдусь мятным чаем. – Включив чайник, он говорит уже серьезнее: – Ты почти никогда не рассказывала про Мэтью. Что он представлял собой?
