Зумурруд вспомнил и разом призвал свою неукрощенную ярость, гнев Великого Ифрита, полвечности просидевшего в синей бутылке, и из ярости родилось желание отмстить всей расе, к которой принадлежал тот, кто его заточил: избавиться от ничтожных обязательств перед покойником и всецело посвятить себя мести. Он поклялся.
О ярости Зумурруда: в XVI веке группа талантливых индийских художников при дворе Великого Могола, Акбара Великого, унизила его и оскорбила – за четыреста и сорок (плюс-минус) лет до описываемых событий он был изображен несколько раз на иллюстрациях к «Хамзанаме», истории героя Хамзы. Там Зумурруд – там, на картине! – представлен вместе с приятелями, Раимом Кровопийцей и Сверкающим Рубином, замышляющими очередное злодейство. Шепот – шепот – шорох – шипение. Оранжево-белый навес над ними, а позади – гора из раздувшихся валунов, словно каменное облако. Люди с длинными выпяченными ягодицами преклоняют колени и шепчут клятву – или проклятия, потому что Зумурруд-шах во всей красоте вполне может напугать доброго человека так, что тот чертыхнется. Это чудище, кошмар, великан, в десять раз больше любого злодея, в двадцать раз злее. Светлая кожа, длинная черная борода, ухмылка от уха до уха. Полный рот людоедских зубов, кусака вроде Сатурна Гойи. И тем не менее эта картина показалась ему оскорбительной. Почему? Потому что он изображен смертным. Великаном, но не джинном. Плоть и кровь вместо бездымного огня. Для Великого Ифрита – обида страшная.
(И, как покажут дальнейшие события, этот Великий Ифрит не был любителем человеческой плоти.)
На картинах, созданных блистательными художниками при драгоценном дворе Акбара, внушающий ужас Зумурруд-шах изображен многократно, однако почти ни разу – торжествующим. На большинстве картин он предстает побежденным противником Хамзы, полумифического героя. Вот он вместе с войском бежит от армии Хамзы, уносится на знаменитой летающей урне, а вон бесславно проваливается в яму, вырытую садовниками для воров, грабящих фруктовые рощи, и сердитые земледельцы задают ему трепку. Стремясь прославить Воителя Хамзу и в вымышленном образе прославить реального героя-императора, который заказал эту живопись, художники Зумурруда не щадили. Вышел он у них большой – но болван. Даже магия летающих урн не его: их прислал Зумурруду, чтобы спасти от поражения в битве против Хамзы, его друг волшебник Забардаст. Забардаст, чье имя означает «Превосходный», был, как и Зумурруд-шах, одним из могущественнейших членов племени темных джиннов – колдуном с особыми талантами в сфере левитации (и укрощения змей). Если бы придворные художники Моголов раскрыли подлинную природу джиннов, Хамзе не удалось бы так легко выйти победителем.
Это одна из причин. Даже если бы могольские художники не исказили его образ, Зумурруд-шах все равно оставался бы врагом человеческого рода, потому что презирал людской характер. Сложность человеческой души он воспринимал как личное оскорбление – сводящую с ума непоследовательность, противоречия, которые люди не пытались ни стереть, ни примирить, смесь идеализма и алчности, величия и ничтожества, правды и лжи. Их нельзя принимать всерьез, как не принимают всерьез тараканов. Лучшее, на что они годны, – служить игрушками, а он был гневным богом – ближе всего к их представлению о буйных богах – и мог бы перебить их всех забавы ради. Словом, если бы философ Газали не натравил его на ничего не подозревающий мир, он бы и сам напал. Его склонности сполна соответствовали полученным указаниям. А указания покойного философа были недвусмысленными:
– Сей страх! – потребовал Газали. – Только страх обратит грешного человека к Богу. Страх принадлежит Богу в том смысле, что человек, жалкое создание, должен чувствовать страх перед безграничной властью и грозной природой Бога. Можно сказать, страх – эхо Бога и, заслышав его отголосок, люди падают на колени и молят о милости. В некоторых краях уже боятся Бога – оставь эти регионы без внимания. Ступай туда, где гордыня вздулась, где человек вообразил себя богоподобным, разори его запасы и боеприпасы, храмы технологий, знаний и богатств. Отправляйся и в те сентиментальные страны, где твердят, что Бог – это любовь. Иди, покажи им правду.
– Мне нет надобности соглашаться с тобой насчет Бога, – ответил Зумурруд, – насчет его природы и даже насчет того, существует ли он. Это меня не интересует и не заинтересует впредь. В Волшебной стране мы не рассуждаем о религии, наша жизнь совершенно чужда земной жизни и, я бы сказал, далеко ее превосходит. Вижу, ты и в смерти остался придирчивым ханжой, так что избавлю тебя от подробностей, хоть они и весьма сочны. В любом случае философия может заинтересовать разве что педантов, а теология – зануднейшая сестра философии. Оставляю все эти снотворные темы тебе, тешься в пыльной могиле. Но что касается твоего желания, я не просто принимаю его как приказ – я с радостью повинуюсь. С той оговоркой, что, поскольку ты требуешь от меня множества действий, а не одного, таким образом я целиком расплачусь по всем трем желаниям.
– Согласен, – отвечала пустота, что была Газали.
И если бы мертвые могли хихикать от удовольствия, то мертвый философ захлебнулся бы злорадным хохотом. Джинн это почувствовал (джинны порой весьма чутки).
– Чему ты радуешься? – спросил он. – Повергнуть ничего не подозревающий мир в хаос – разве это веселая шутка?
Газали в тот момент размышлял об Ибн Рушде.
– Мой оппонент, – сообщил он Зумурруд-шаху, – бедный глупец, убежденный, что со временем люди отвернутся от веры к разуму, вопреки всем неточностям рационального мышления. Я же, что очевидно, придерживаюсь иного мнения. Я много раз одерживал над ним верх, но спор продолжается. А в борьбе умов замечательное преимущество – обладать секретным оружием, придерживать в рукаве туза, старший из козырей хранить до удобного момента. В данном случае, могущественный Зумурруд, моя главная карта – ты. И я предвкушаю скорое смятение этого глупца, а далее – неизбежное поражение.
– Философы – те же дети, – заметил джинн. – А я малолеток не люблю.
И он с презрением удалился. Однако наступит время, когда он добровольно вернется к Газали, послушать, что скажет прах философа. Наступит время, когда он перестанет презирать религию и Бога.
Примечание касательно Забардаста. Он тоже однажды поддался на уловки смертной колдуньи, что показалось ему более унизительным, чем попасть в плен к волшебнику мужского пола. Те, кто изучает подобные вопросы, полагают, что это могла быть та самая ведьма, которая упоминается в Артуровом цикле, коварная Фея Моргана, которая возлежала на ложе инцеста с родным братом, а также захватила Мерлина и заточила его в хрустальной пещере. Такую историю мы слыхали от некоторых рассказчиков, а сами не можем сказать, насколько она соответствует истине. К тому же не сообщается, каким образом он освободился. Известно, однако, что Забардаст взрастил в своем сердце ненависть к человечеству, ничуть не уступавшую ярости Зумурруда, но гнев Зумурруда был пламенем, а ненависть Забардаста холодна, как полярный лед.
В те дни, дни небывалостей и последовавшей за ними Войны миров, президентом США был необычайно интеллигентный человек, красноречивый, вдумчивый, умеренный в слове и деле, хороший танцор (хотя в этом он уступал жене), медленный на гнев и скорый на улыбку, верующий, но также считавший себя разумным и последовательным человеком, красивый (разве что уши несколько оттопырены), двигавшийся легко, словно реинкарнация Синатры (от пения при этом он воздерживался), дальтоник. Он был практичен, прагматичен, обеими ногами стоял на земле. Соответственно, ни малейшей возможности адекватно реагировать на вызов, который бросил миру Зумурруд Великий – на вызов ирреальный, непредсказуемый, монструозный. И, как уже сказано, Зумурруд явился не один, а с немалыми силами – тут и Забардаст Колдун, и Сверкающий Рубин, Властитель Душ, и Раим Кровопийца с остро заточенным языком.
Раим сыграл выдающуюся роль в первых налетах на Землю. Ночной метаморф, в обычном своем дневном состоянии он выглядел маленьким, не стоящим внимания, темнокожим и толстозадым джинном, но если удавалось пробудить его от привычного (вызванного араком) ступора, под покровом темноты он превращался в невероятных размеров клыкастых тварей – наземных, морских и воздушных, женского пола и мужского, и все они жаждали человеческой или звериной крови. Возможно, этот Джекилл и Хайд среди джиннов, первый из подобных духов, упомянутых в исторических хрониках, вызывавший отчаянный страх всюду, где он появлялся, единолично вдохновил все вампирские истории на свете, и японскую легенду о Гаки, кровожадном трупе, который мог прикидываться живыми мужчинами и женщинами и разными животными, и легенду о филиппинском Асванге с длинным языком-трубочкой, он часто принимал женское обличье и предпочитал высасывать кровь из детей; в Ирландии Деарг-Ду, в Германии Альп, в Польше Упырь с языком в шипах, подлое создание, принимающее ванну из крови, и, конечно же, трансильванский вампир Влад Дракула, то есть «дракон», о нем большинство читателей и кинозрителей уже имеют некоторое (по большей части неточное) представление. В начале Войны миров Раим отправился в океан и бессолнечным днем поднялся из Зимней Гавани и проглотил стейтайлендский паром. Волна ужаса прокатилась по городу и за его пределы, и президент выступил по телевидению, стараясь успокоить свой народ. В тот вечер даже этот самый внятный из высших должностных лиц был мертвенно-бледен и растерян, привычные его штампы: мы не успокоимся, пока не; ответственные за это будут; горе тому, кто причинит ущерб Соединенным Штатам; будьте уверены, сограждане американцы, это преступление будет сурово отомщено — звучали бессильно и жалко. У президента не имелось оружия для отражения такой атаки. Он сделался повелителем пустых слов – как все они, как прежние президенты, уже очень, очень давно. Но от него мы ожидали большего.
