На свете жилось так прекрасно, кругом было столько чудес – гляди, не наглядишься, – а вот сейчас Улиссу надо было спасаться, да только он не знал, как ему спастись. Ему хотелось поскорее очутиться возле своих близких. Он остановился в мучительной растерянности, а потом стал метаться из стороны в сторону, чувствуя повсюду вокруг себя неведомую беду – беду, от которой можно было избавиться, только добравшись до отца и матери, до кого-нибудь из братьев или до сестры. И тут вместо родных он увидел в самом конце улицы вожака соседских ребят Августа Готлиба.
Газетчик стоял на пустынном перекрестке, выкрикивая заголовки, словно вокруг него толпился народ, которому надлежало знать, что принес миру этот день. Выкрикивать заголовки всегда казалось Августу Готлибу слегка неприличным – ведь в заголовках вечно рассказывалось о каких-нибудь убийствах, – да к тому же ему казалось невежливым расхаживать среди жителей Итаки и кричать им прямо в уши. Вот почему газетчик радовался, когда наконец улицы пустели. Торжествуя, что он остался чуть не единственным обитателем города, Август Готлиб, сам того не замечая, все звонче и звонче выкрикивал ничтожные новости дня. Кому нужны эти новости и какая от них польза! Можно, конечно, продать газету и заработать несколько грошей, но неужели в этом и состоит жизнь? И разве не глупо выкрикивать повседневную летопись людских ошибок, выдавая их за добрые вести? И разве не стыдно людям выказывать такое равнодушие ко всем этим новостям? Иногда газетчику снилось, что он выкрикивает заголовки новостей со всего мира, но даже во сне, подсознательно, он испытывал лишь презрение к этим вестям; ему казалось, будто он одиноко кричит с высокой башни, а внизу под ним толпы людей погрязли в суете сует, полной ошибок и преступлений… Но вот к ним доносится его громовой голос, они замирают и смотрят на него. А он кричит им: «Назад, вернитесь! Не смейте больше убивать! Лучше сажайте деревья! Сажайте деревья!» Август всегда мечтал посадить дерево.
Когда Улисс увидел Августа Готлиба, страх почти совсем ушел из его сердца; нет, почувствовал он, ему уже не понадобятся годы и годы на то, чтобы снова обрести в этом мире добро и любовь. Мальчик хотел окликнуть Августа Готлиба, но не смог вымолвить ни слова. Он кинулся к газетчику и обхватил его с такой силой, что тот чуть не упал.
– Улисс! – сказал Агги. – Что случилось? Чего ты плачешь?
Улисс жалобно смотрел на газетчика и не мог произнести ни слова.
– Чего ты испугался, Улисс? – спросил Агги. – Не бойся, тебе нечего бояться. Ну, не плачь. Чего тебе бояться? – Но мальчик продолжал рыдать. – Не плачь, – повторял Агги.
Улисс изо всех сил старался не плакать, и скоро рыдания его стихли, и он всхлипывал все реже и реже. Агги сказал:
– Давай-ка пойдем к Гомеру.
При звуке этого имени Улисс улыбнулся и снова всхлипнул.
– К Гомеру? – спросил он.
– Ну да, – сказал Агги. – Пойдем.
Мальчику даже не верилось, что это могло быть правдой.
– Пойдем к Гомеру? – спросил он.
– Конечно, – сказал Агги. – Телеграфная контора тут, за углом.
Август Готлиб и Улисс Маколей завернули за угол к телеграфной конторе. Гомер сидел за столом. При виде брата лицо Улисса преобразилось. Из глаз его исчез ужас – теперь он был дома.
– Что случилось? – спросил Гомер, взяв на руки брата. – Что Улисс делает так поздно в городе?
– Наверно, заблудился, – сказал Агги. – Он плакал.
– Плакал? – сказал Гомер и обнял брата еще крепче, а тот всхлипнул последний раз. – Ладно, Улисс, – сказал он. – Больше не плачь. Я отвезу тебя домой на велосипеде. Не плачь.
Управляющий телеграфной конторой Томас Спенглер наблюдал за тремя мальчиками, а старый телеграфист Уильям Гроген, глядя на них, даже прервал работу. Спенглер и Гроген переглянулись. Гомер опустил братишку на пол. Улисс подошел к столу выдачи телеграмм, и в глазах его сразу же зажглось любопытство; Гомер понял, что мальчик пришел в себя. Улисс всегда был самим собой, когда его что-нибудь увлекало. Гомер положил Агги руку на плечо и сказал:
– Спасибо, Агги. Ну и повезло же нам, что он тебя встретил!
Спенглер подошел к обоим мальчикам.
– Здоро́во, Агги, – сказал он. – Дай-ка мне газету.
– Пожалуйста, сэр, – сказал Агги.
Привычным движением он принялся складывать газету, но Спенглер остановил его и поднес к глазам развернутый лист. Пробежав заголовки, управляющий телеграфной конторой швырнул газету в мусорную корзину.
– Как дела, Агги? – спросил он.
– Неплохо, мистер Спенглер, – ответил Агги. – Заработал сегодня уже пятьдесят пять центов, но я начал продавать газеты только в час дня. Когда заработаю семьдесят пять центов, пойду домой.
– Почему? – спросил Спенглер. – Почему именно семьдесят пять центов?
– Сам не знаю, – сказал Агги. – Просто я решил, что по субботам должен зарабатывать семьдесят пять центов. В центре города почти никого не осталось, но я думаю, что через часок-другой продам и остальные газеты. Ведь скоро многие после ужина снова придут в центр – например, любители кино.
– Знаешь, – сказал Спенглер, – ну их к черту, этих любителей кино. Дай сюда остальные газеты и ступай домой сразу. Вот тебе четвертак.
Хотя газетчик и чувствовал признательность к управляющему телеграфной конторой, сделка казалась ему не совсем справедливой. Газеты полагалось продавать поштучно, разным лицам, стоять на перекрестке, выкрикивать заголовки, привлекая внимание к сегодняшним новостям. Что ни говори, он порядком устал, ему хотелось поужинать, да и таких людей, как Спенглер, он не видывал сроду. Скупить все газеты сразу, чтобы выбросить их в мусорную корзину, показалось ему самой поразительной новостью за сегодняшний день. Но он считал несправедливым, что убыток понесет такой хороший человек, как Спенглер, а не какой-нибудь там уличный шалопай, впрочем, может, и не обязательно шалопай… Газетчик решил, что ему следует отказаться от незаконной сделки.
– Я не хочу наказывать вас на четвертак, мистер Спенглер, – сказал он.
– Ерунда, – сказал Спенглер. – Давай сюда газеты и ступай домой.
– Хорошо, сэр, – сказал Агги. – Но может, я когда-нибудь смогу отработать этот четвертак.
– Ладно, ладно, – сказал Спенглер и бросил газеты в корзину.
Улисс разглядывал ящик с телеграммами до востребования.
– Улисс заблудился, – сообщил Агги мистеру Спенглеру.
– Ну, – сказал Спенглер, – теперь он нашелся… Улисс! – окликнул он мальчика.
Улисс обернулся и посмотрел на управляющего телеграфной конторой. Подумав немного и не найдя ничего более подходящего, Спенглер спросил:
– Как поживаешь?
Подумав немного и не найдя ничего более подходящего, Улисс ответил:
– Хорошо.
Оба они понимали, что им хотелось сказать совсем другое. Зная, что и он говорит совсем не то, что ему хочется сказать, Гомер заявил:
– Он-то поживает хорошо.
А потом и Агги уже от полного смущения повторил те же самые слова, придавая им какой-то совершенно новый, глубокий смысл. Все были смущены, но очень довольны, особенно Спенглер.
Обменявшись столь глубокомысленными замечаниями, все четверо притихли, а телеграфист Уильям Гроген достал свою бутылку, отвинтил пробку и сделал надлежащий глоток.
Агги собрался домой, но Гомер его задержал.
– Подожди минутку, Агги, – сказал он. – Я тебя отвезу на велосипеде. Можно, мистер Спенглер? Мне надо заехать за телеграммой в «Вина Итаки», а это по дороге домой. Если не возражаете, я отвезу Улисса и Агги домой, а потом заеду в «Вина Итаки». Хорошо?
– Конечно, конечно, – сказал Спенглер и вернулся за свой стол.
Он взял крутое яйцо, которое, как он верил, приносило ему счастье – или по меньшей мере оберегало от большого несчастья.
– Вот еще! – сказал Агги Гомеру. – Незачем тебе меня возить. Тащить на велосипеде двоих сразу – это слишком. Я мигом доберусь пешком.
– Я тебя отвезу, – сказал Гомер. – Никуда ты мигом не доберешься. До дому километров пять. Мне ничего не стоит вас довезти. Ты сядешь на раму, а Улисс – на руль. Пойдем.
Трое мальчиков вышли на улицу, где стоял велосипед Гомера. Груз был нелегкий – в особенности для человека с больной ногой, – но Гомер все-таки доставил своих пассажиров домой. Сперва они остановились у ветхого домика рядом с лавкой Ары – там жил Агги. Сам Ара стоял на пороге своей лавки, держа за руку маленького сына. Они смотрели на небо. Дальше по улице, рядом с пустырем, во дворе, под старым ореховым деревом, миссис Маколей снимала с веревки белье. Мэри и Бесс играли и пели в гостиной – оттуда доносились негромкие звуки пианино и голос Мэри.
Агги слез с велосипеда и пошел домой. Гомер постоял на улице, придерживая велосипед и поглядывая то на небо, то на дом Маколеев. На улицу снова вышел Агги; он подошел к лавочнику Аре.
– Как сегодня торговля, мистер Ара?
– Спасибо, Агги, – сказал лавочник. – Не могу пожаловаться.
