– Ну наконец-то. – Дядька затушил сигарету и обмотал шарфом горло. – Пойдем. – Он схватил меня за руку.
Я плелся рядом с ним, высматривая красное пальто. Высматривая мамину улыбку, ее каштановые волосы, ее раскрытые объятья, ее руки – точно крылья ангела.
– Где она? – спросил я, усердно перебирая ногами, чтобы не отставать. – Где?
– Вон, – сказал он.
Я замер на месте. Женщина, которая шла к нам навстречу, не была моей матерью. На ней было черное пальто, из-под коричневой шали выбивались седые волосы. Она зябко обхватила руками плечи и выпятила и без того пышную грудь.
– Это тот самый мальчик? – Она смотрела на меня без улыбки.
Я перевел взгляд с этой неулыбчивой женщины на мужчину. Может, она мамина подруга?
– Вы отведете меня к маме? – спросил я.
Женщина нахмурилась.
– Ты вроде сказал, что у него нет родителей! – рявкнула она.
У нее были маленькие поросячьи глазки – в точности такие, как у Бабы-яги на рисунке в моей книжке со сказками.
– Он совсем малой, – заявил мужчина. – Ничего не знает.
Насупившаяся женщина вздохнула.
– Большинство детей в приюте ничего не знают. По крайней мере, о том, что произошло с их родителями.
Приют. Когда я услышал это словечко, у меня словно холодный камень на дно желудка упал. Однажды я видел в новостях репортаж о городских приютах. В этих приютах дети не улыбались. У них не было мам. Они плакали. И были почти такими же грязными, как мальчик-попрошайка, который подошел к нам сегодня. Почти, но не совсем.
– Мне нельзя в приют, – объяснил я им. – Мама не будет знать, где меня искать.
– Мама и так тебя не ищет, – отрезал злой дядька.
– Нет, ищет! – возразил я.
Женщина в пальто – черном пальто, оно было черным, а не красным, – схватила меня за плечо.
– Пойдем, малыш. Пора идти.
– Нет! – Я дернулся в сторону, но ее пальцы сжимали ткань моей курточки, словно когтистые пальцы ведьмы.
Мне почудилось, будто в этот момент я услышал мамин голос: «Беги, Мишка, беги!»
Мне удалось вырваться, и я лихорадочно закрутил головой. Я искал красное пальто. Вокруг было много людей в зеленых куртках, голубых куртках, серых куртках и много, очень много людей в черных пальто.
Мужчина схватил меня за руку.
– Пойдем, малой.
И тогда я наконец увидел то, что искал. Красное пальто. Я вырвался из его хватки, моя курточка осталась у него в руках. «Беги, Мишка, беги!»
И я побежал. Я бежал со всех ног. Я еще никогда не бегал так быстро. Я видел, как женщина в красном пальто спускается вниз по ступеням вокзала. Я метался в толпе спешащих людей, высматривая красное пальто. И вот я заметил его – женщина стояла перед поездом. Красный цвет направлял меня, точно маяк.
Сжимая пуговицу в кармане, я принялся проталкиваться сквозь толпу – коричневую толпу, черную толпу, серую толпу. Я отчаянно старался не выпустить маму из виду. Коричневая, черная, серая волна внесла меня в поезд.
Я заметил крохотную фигурку в красном пальто. Каштановые волосы выбились из-под синего платка. Она сидела в передней части вагона. Я проскользнул вперед, плутая в густом лесу ног, я коснулся красного рукава, протянул пуговицу и улыбнулся.
Поезд притормозил. Меня отбросило назад, в море коричневого, и черного, и серого.
– Осторожно! – сказал кто-то, поднимая меня на ноги.
Я заглянул в лицо женщины в синем платке. У нее были черные волосы. Черные, а не каштановые. Женщина не улыбалась. Ее пальто даже не было красным.
Это была не моя мама.
Поезд затормозил.
– Ленинградский вокзал, – объявил голос из громкоговорителя.
Я выпрямился, протер глаза и встал с пола в вагоне. Коричневая, черная, серая волна вынесла меня из поезда, и я очутился в ярко освещенном зале. Был тогда день или уже настала ночь? Я не знал этого. В подземном мире туннелей не было никакой разницы.
Я двинулся за толпой вверх по лестнице, миновал турникеты, прошел по коридору и оказался на улице.
Холод ударил мне в лицо. В ночном небе сияли звезды. Я поднял руку, чтобы надвинуть шапку на уши. Но у меня не было шапки. И куртки тоже не было. Мужчина стянул ее с меня, когда я убегал.
Я сунул руки в карманы и оглянулся. Мне хотелось увидеть что-нибудь знакомое. Но я не видел пекарни, не видел мясной лавки, где мама покупала кости для бульона, не видел нашего дома на вершине пологого холма.
Я дрожал на ветру.
Потом я повернулся и спустился на станцию. Там всегда было светло. И не так холодно. Под длинной лавкой я заметил вентиляционное отверстие. Оттуда шел теплый воздух. Я забрался под лавку и свернулся клубочком у решетки, просунув туда пальцы. Я думал о том, как красное пальто оказалось не красным. В какой-то момент я заснул.
* * *
Проснулся я оттого, что кто-то схватил меня за ногу.
– Почти получилось!
Я дернулся, вырывая ногу, и ударился головой о лавку.
Узкое грязное лицо.
Глаза-бусинки.
Огромная крыса пыталась сожрать мою ногу!
Я отпрянул в ужасе и попытался сжаться в комочек.
Ко мне потянулась чумазая рука.
Это была не крыса! Это был мальчишка!
Рядом с первым показалось второе лицо. Огромный кровоподтек оттенял черные глаза.
– Смотри, он похож на медвежонка, устроившегося в своей берлоге! – Этот голос звучал сипло. Девчонка, произнесшая эти слова, протянула мне руку. – Вылезай оттуда, Медвежонок.
Я перевел взгляд с девочки на мальчишку, похожего на крысу. Она назвала меня Медвежонком. Мама называла меня так.
– Ты видела мою маму? – спросил я у девочки. – Она меня ищет.
– Ага, точно, – хохотнул мальчишка, похожий на крысу. – Все наши матери нас ищут.
Девочка пихнула его локтем под бок.
– Заткнись, Витя, – осадила его она. – Ты потерял маму в поезде? – Девочка заглянула ко мне под лавку.
– Я потерял ее раньше. – Я покачал головой.
Девочка кивнула.
– Ты давно ее видел?
– Мама ищет меня! – Я сморгнул слезинку.
Девочка вновь протянула мне руку.
– Мама не найдет тебя, если ты будешь прятаться под лавкой, – сказала она. – Вылезай, Медвежонок.
У лавки стояло четверо ребят. Я не мог понять, сколько им лет. Их мамы одевали их в обветшалую одежку, которая к тому же была им либо мала, либо велика. И все-таки где дети, там есть и взрослые. Взрослые скажут мне, как найти маму.
– Меня зовут Таня, – представилась девочка, назвавшая меня Медвежонком. – А это Витя. – Она указала на мальчика, похожего на крысу.
Девочка в бейсболке ткнула себя пальцем в грудь.
– Я Юля. Я зарабатываю денег больше, чем все остальные. – За ухо у нее была заложена сигарета. – А этот торчок – Паша. – Она указала на смуглого мальчика. Глаза у мальчика были странные, точно затуманенные.
– А меня зовут Миша, Михаил Андреев, или просто Мишка. Мне пять лет. – Я выпрямился, стараясь казаться повыше в своих кроссовках. – И мне нужно найти маму.
Похожий на крысу Витя рассмеялся, махнув рукой.
– Мы все потеряли матерей, глупый.
– Откуда ты знаешь? – возмутилась Таня. – Может, мать его действительно ищет. Если мы приведем его домой, она даст нам денег.
– Я не верю в матерей, – отрезал Витя. – Никакая мать его не ищет. И он слишком маленький, мы не можем взять его к себе.
Я спросил у него, как можно не верить в матерей. У всех есть мамы, даже у самых вредных и самых грязных детей. Я рассказал ему о красном пальто и о черной пуговице, о том, как мама читала мне сказки каждый вечер, как все изменилось, когда бабушка Инна отправилась на небеса, как мама начала забывать, как он появился в нашем доме…
А потом в тени что-то зашевелилось.
– Как всегда, Виктор, твой хилый жалкий мозг ограничивает твое воображение, – медленно процедил кто-то, стоявший в тени.
Мальчик, похожий на крысу, вспыхнул. Его глаза нервно забегали.
– Он полезен нам именно тем, что мал. – Этот кто-то вышел из тени, выдувая из ноздрей сигаретный дым.
Ребята замолчали, отпрянув от меня. Мой палец елозил по черной пуговице в кармане, вновь и вновь.
Затушив сигарету на полу, парень подошел поближе. Взяв за плечо, он рассмотрел меня со всех сторон.
– Сколько тебе лет? – рявкнул парень.
– Пять, – прошептал я.
Кивнув, он ущипнул меня за предплечье.
– Ты мелкий для своих лет. Так даже лучше. А эти твои карие глазищи растопят сердце любой дамочки.
На нем была милицейская шинель. Да, вся истрепанная. На ней отсутствовали пуговицы, зато виднелось много грязи. Его штаны и башмаки были не такими, как у милиционеров. Но мама всегда говорила мне, что милиционеры должны помогать людям.
– Я потерялся, – сказал я. – И я хочу есть.
– И что? – Он прищурился.
– Мне нужно найти маму. Она волнуется за меня.
