– Ты развелся из-за меня?
– Ты, как бы это сказать, замаскировалась под массу других причин. Но самая существенная из них – я ни на ком не хотел жениться, кроме тебя.
Линдси печально улыбнулась:
– Именно так я и поняла, услышав о твоей женитьбе.
– Знаешь, когда ты уехала…
Мы двинулись дальше, Линдси опустила глаза, разглядывала свои туфли.
– Есть у меня одна странность. Инстинктивно не доверяю всему, что легко дается. Не знаю, откуда я такое взяла, но, думаю, расстались мы во многом из-за этого. Ну не могла я примириться с тем, что так просто оказалось встретить своего человека. Как будто моя жизнь – кино, а я кинокритик: если сюжет прост, значит, фильм неправдоподобен.
Линдси тихонько рассмеялась, словно сама с собой:
– А позавчера, когда ты завел этот разговор, случилось то же самое. Я ведь была уверена, что мы расстались навсегда, так сокрушалась… И тут – на тебе! – вопреки всему шесть лет спустя нам представляется второй шанс. Все разрешилось слишком просто, так не бывает.
– Брось, – я повернулся к ней. – Ты не о тех фильмах думаешь. Запутанный сюжет – для Оливера Стоуна или Тарантино, а в романтических комедиях все довольно просто. Будь наша жизнь фильмом Роба Райнера с Мег Райан и Томом Хэнксом, критики бы сказали, что он уже слишком сложен.
– Знаю, – сказала Линдси, и я с удивлением заметил слезы в ее глазах. – Прости меня. За все.
– Ну подожди, ты же делала то, что считала нужным. И я никогда тебя не обвинял.
– Нет, – она приложила указательный палец к краешку глаза. – Однако брак твой развалился.
– Эй, это ведь было частью плана.
– Вот как? И куда же привел тебя твой план?
– Прямо сюда и привел. К этой самой минуте. Вся моя жизнь, развод, проблемы со сном, Джек с кокаином – все вело сюда, к этому озеру, к этой минуте, к тебе.
Мы стояли, глядели друг на друга, а планета продолжала вращение. Мы будто грезили наяву, и эта греза стала средоточием всего. Я почувствовал, как энергия моих слов, подпитываясь мощью окружавших нас гор, насыщает воздух электричеством.
– Это тот самый момент, – сказал я, – когда точно знаешь, что этот тот самый момент.
– Я люблю тебя, Бен, – Линдси засмеялась сквозь слезы. – Правда люблю.
Я не почувствовал движения, но мы внезапно приблизились друг к другу.
Собирался сказать “и я тебя”, но не успел – Линдси уже обнимала меня и целовала так крепко, так самозабвенно, что я даже пошатнулся. Она ведь и так все знала.
Целуясь, Линдси буквально вбирала в себя другого, впивалась языком, прижималась полными губами, словно хотела съесть. Такому, наверное, нельзя научиться. Когда мы оторвались друг от друга, мои колени дрожали, словно я пробежал марафон. Меня трясло.
Я перевел дух и спросил:
– Значит ли это, что ты теперь моя девушка?
Мы поднялись на второй этаж и обнаружили Чака распростертым на полу у двери кабинета. На нем были шорты и футболка с “Голубым ангелом”. Чак читал вслух газету. Пол вокруг усеивали газетные листы, рядом лежала коробка с пончиками и бутылка виски “Бушмилс”.
– Привет, ребята, – он одарил нас пьяной, по-отечески благодушной улыбкой. – Добро пожаловать в нашу программу.
– Ты что делаешь? – поинтересовался я.
– Развлекаю Джека, – Чак театральным жестом указал на дверь. – Весь день болтаем.
В его щетине застряли серые катышки коврового ворса.
– И он с тобой говорит? – не поверила Линдси.
– Ну не то чтобы… – признал Чак и сделал добрый глоток “Бушмилса”. – Скорее, он мой воображаемый друг. Вы где-то целый день болтаетесь, а я тут один…
– Вообще-то мы были на похоронах, припоминаешь?
– Неважно.
Я заметил, что он опорожнил уже четверть бутылки.
– Мне же нужно было с кем-нибудь поговорить, вот в чем дело-то, и я подумал, может, Джеку тоже нужна компания. Мне кажется, мы сблизились.
– А где Элисон?
– Прилегла.
Я спросил, не рановато ли надираться в такой час, но Линдси настойчиво потянула меня к двери спальни.
– Мы, пожалуй, оставим вас вдвоем, – сказала она, ногой открывая дверь.
– Ладно, – несколько обескураженный, Чак нарочито громко зашелестел газетой. – На чем бишь я остановился, Джек? М-м-м… Хрен с ним, почитаю тебе спортивные новости.
Обладать Линдси снова, шесть лет спустя, – сладостный парадокс: щемящее узнавание, будоражащая новизна. Вкус ее тела, излучины груди, запах у корней волос, фруктовую мякоть губ я помнил, но осязал, обонял точно впервые. Я словно вернулся в отчий дом и застал его совершенно тем же, однако непостижимо иным, ибо воспоминание, неспособное сохранить мельчайшую деталь, обобщило его образ. Я то целовал ее, то отстранялся, чтобы рассмотреть, ведь наконец смотреть можно было не таясь. Мы воссоединились нежно, медленно, просто, без затейливых поз, без животной страсти.
После я сидел, прислонившись к стене, она – у меня на коленях, прижавшись спиной к моей груди. Мы наблюдали, как за окном сумерки сгущаются в ночь, как загораются вокруг озера огни. Я прислонился щекой к ее виску, вдыхал ее аромат, будто желая им наполниться.
– Что ж, – Линдси погладила мое бедро. – Это было практически неизбежно.
– Да. Пожалуй, я всегда знал, что рано или поздно мы начнем сначала.
– И я. Начать-то начнем, сможем ли теперь сохранить?
– А ты не боишься, что я с тобой просто горе заливаю после развода?
– Это женился ты с горя, – она прижалась ко мне попой, придавила к дивану, – история началась с меня.
– Как насчет того, чтобы просто получать удовольствие и ничего не усложнять? – спросил я.
Линдси состроила гримасу.
– Получаешь удовольствие? – нескромно поинтересовалась она, прижимаясь ко мне еще сильнее.
– М-м-м… да.
– Не слишком красноречиво.
– Люблю тебя, – сказал я, продевая руки ей под мышки и лаская ее грудь.
Линдси застонала, потянулась по-кошачьи, наслаждаясь прикосновением, прошептала:
– Знаю.
Потом развернулась ко мне одним ловким движением, впилась губами в мои губы. Я опрокинул ее на спину и, целуя в шею, подумал: может быть – и то лишь может быть, – после тридцати мы учимся хранить что имеем, тем и хорош наш возраст.
Позже мы лежали в постели, тихо разговаривали, и тут приоткрылась дверь. Показалась голова Чака.
– Привет, ребята. Я все ждал, когда вы уже перейдете к делу.
– Привет, Чак, – рассмеялась Линдси, натягивая на себя одеяло.
Чак воспринял приветствие как приглашение, вошел, плюхнулся на постель, улегся поперек наших ног.
– Может, хоть теперь вы перестанете пялиться друг на друга за завтраком, обедом и ужином. От вас такое возбуждение исходило, как от Малдера и Скалли.
Он сел и втянул носом воздух.
– Запах свежего секса. Мне его не хватало.
Чак все еще был изрядно пьян. Я пнул его из-под одеяла, чтоб скинуть с постели. Он лежал на спине, глядя в потолок, согнув колени, будто собирался качать пресс.
– Джек говорит, чувствует себя не очень. Попросил меня просунуть под дверь аспирин.
– Просунул?
– Не хочу давать ему вообще никаких лекарств. Но у него, видимо, субфебрильная температура, что обычно при кокаиновой ломке. А еще наверняка упадок сил – тоже обычное дело и снижению температуры не способствует. Надо бы мне осмотреть его. Он говорит, замок починил, так что я смогу войти.
В этот момент в приоткрытую дверь просунула голову Элисон.
– Привет, ребята, – пробормотала она сонно, а потом вдруг осознала увиденное. – Ой!
– Привет, – откликнулся Чак с пола.
– Наконец-то, – она улыбнулась, прыгнула на постель и заключила меня в объятия. Потом дотянулась до руки Линдси. – Ребята, я знала, что рано или поздно вы соберетесь с духом.
– Это так бросалось в глаза? – спросил я.
– Гм, ага, – Элисон усмехнулась. Потом наклонилась вперед, посмотрела на Чака. – А ты тут что, рефери?
– Мы собираемся навестить Джека, – Чак сел. – Желаешь присоединиться?
– Ясное дело.
– Ладно, – сказал я. – Только дайте нам одеться.
– Давайте-давайте, – сказал Чак, не двигаясь с места. – Не спешите!
– Вставай уже, Чак, – Элисон со смехом вытаскивала его из комнаты.
– Ради всего святого! – протестовал он, удаляясь. – Я же врач. Думаешь, я голой женщины не видел?
Линдси перевернулась, поцеловала меня:
– В следующий раз продолжим с этого самого места.
– Когда же?
– Не знаю. Какие у тебя планы на ближайшие лет сорок-пятьдесят?
– “Рокки-2”, – угадал я источник цитаты, попутно натягивая штаны. – Когда он делает Эдриан предложение в зоопарке.
– Одна из моих любимых сцен, – Линдси застегивала рубашку.
– Так это было предложение?
– Лучше, – она быстро поправила пальцами прическу. – Обещание.
Джека лихорадило. Глаза запали, затуманились, губы высохли и потрескались, лицо было мертвенно-бледное. Он слабо улыбнулся нам, а затем вернулся к прежнему своему занятию: трясся, лежа под одеялом, глянцевел от пота. В комнате еще пахло дымом, однако запахи пота и рвоты тоже давали о себе знать.
