Он в задумчивости приложил палец к подбородку.
– Боже милостивый! Цветные хуже прелюбодеев, неверующих и пропойц. Я подозреваю, что вы все прокляты. И обречены на вечные муки.
Притворное изумление промелькнуло на его суровом лице.
– Иисус Христос спасает господ, но ему нет никакого дела до нас. Тот господин, которого вы встречаете на улице, вообще замечает ли, что вы раскланиваетесь и расшаркиваетесь перед ним, или проходит мимо, словно вы всего лишь торчок для коновязи или лошадиный помёт в грязи? Поднимите руки, кто из вас кланяется? На сколько шагов вы отступаете в сторону, пропуская господ?
Мартина завозилась на руках у Руфи.
– Больше всего Господь ненавидит обманщиков!
Головы опустились ещё ниже, словно им больше ничего не оставалось, когда поднялись руки.
– Почти все. Ну-ну… – опять неискренне удивился Веси и покровительственно улыбнулся, словно любящий дядюшка.
Он продолжил читать, погрузившись в себя и шевеля губами, и всё постукивал пальцем по строчке, после чего поднял глаза, будто поражённый, что в его дом набилось столько людей.
– Сколько из вас, «чернокожих джентльменов», притворяется, что он не умнее бессловесной старой коровы, которую белый господин посылает вас доить? Сколько женщин закатывают глаза и вздыхают: «Масса, я всего лишь цветная девушка, мне это слишком сложно понять»?
В комнатке поднялись гул и приглушённый говор, как в гудящем улье.
– Сколько из вас поучают своих детей: «Когда господин что-то спрашивает у тебя, опусти глаза и смотри на свои стопы. Если знаешь, то ответь. Если не знаешь, всё равно ответь! Негров высекут скорее за незнание, чем за ошибку». И вы говорите своим детям: «Не смотри на этого белого человека и, что бы он ни делал, не смей перечить». Сколько из вас?
Он снял очки и потёр переносицу.
– Матери и отцы, многие ли из вас так говорят?
– Детям придётся плохо, если они не послушаются, – сказал Томас Бонно, поднявшись.
– А, мистер Бонно. Рад слышать вашу интерпретацию Библии. Но вы правы, господин может схватить раба и под дулом пистолета отправить его в работный дом повидаться с мистером Кнутом. Но «наступает день Господень», мистер Бонно. Внемлите…
Он сжал большой кулак и пристально посмотрел на него.
– Я долгое время был плотником. Ставил ровные балки, совсем как какой-нибудь белый. Я знаю, как установить отвес или проверить уровень. А вон тот темнокожий, Джеху Глен, лучший строитель лестниц в Низинах, он делает это лучше любого белого. И вы это знаете, и он сам это знает, и белый тоже. Почему тогда Джеху должен кланяться на улице? Вы слышали о Томасе Джефферсоне, белом господине, который был президентом? Так оно и было. Президент всех Соединённых Штатов. На прошлой неделе я чинил веранду господину Би, потому что там стены сгнили изнутри! Белые плотники проложили водосточные трубы внутри стен; внутри, а не снаружи! Полагаю, что и у Томаса Джефферсона всё сделано точно так же. И держу пари на десять центов, что у него стены тоже гниют. Ни один чернокожий плотник в Низких Землях не будет настолько глуп, чтобы засовывать водосточные трубы под стены, где они могут забиться, а прочистить их не удастся. Вот как делает дело белый человек!
Он горестно покачал головой:
– Мне иногда кажется, что это господа должны кланяться нам.
В задних рядах засмеялись, но смех застрял у людей в горле прежде, чем Веси призвал к тишине.
– Я принялся выдирать из стен трубы, намереваясь установить их так, чтобы можно было до них добраться, если они засорятся, но слуга старого массы Би Архимед – ну, вы знаете его: этот темнокожий ходит в Епископальную церковь Святого Филиппа – напустился на меня. «Не стоит так делать. Белые прячут трубы в стены. Так правильней». Значит, если трубу повесил белый человек, она не протечёт? Бог мой! Архимед уставился на меня, совсем как вы сейчас. Он понял, что усвоил эти правила с молоком матери. То, что говорит господин, не подвергается сомнению. А господин говорит Архимеду: «Ты ничего не смыслишь, а тот, кто спорит с хозяином, получит пулю или отправится на порку в работный дом!»
Он сделал многозначительную паузу с видом человека, владеющего истиной, и шёпотом добавил:
– Если ты хозяин, это ещё не значит, что ты всегда прав! А если ты раб, это не умаляет в тебе человека!
Веси поднял глаза к низкому дощатому потолку и продолжил, словно ни к кому не обращаясь:
– Я не буду уступать дорогу ни одному белому. И вам это известно. Меня уже отправляли «отведать сахарку». Я уже знаком с кнутом. Но я не глуп, и не ленив, и давно уже не мальчишка. Я – мужчина в расцвете сил.
И, фыркнув, добавил:
– Ну, может быть, расцвет остался чуть позади.
Все рассмеялись от этого признания. Кто-то сменил позу, разминая затёкшие мышцы, какой-то старик закашлялся.
Веси ткнул в собравшихся пальцем, словно перед ним собрались евреи, бегущие из Египта.
– Не надо притворяться мальчишкой, если ты уже вырос. Не притворяйтесь глупее белого, если это не так. Кем притворяешься, тем и становишься. Негр, который кланяется господину на улице, который ведёт себя как дурак и забывает, кто он на самом деле, – раб.
Он захлопнул Библию.
– Он заслуживает быть рабом!
И прошептал в тишине:
– Близится День Господень.
Собравшиеся начали расходиться по двое-трое. Томас Бонно, едва завернув за угол, схватил Джеху за руку.
– Мы вынуждены притворяться, – проговорил он. – Если мы не будем этого делать, нас высекут или ещё что похуже. Мне иногда кажется, что Денмарк Веси подталкивает нас к смерти.
– Кем притворяешься, тем и становишься, – с уверенностью ответил Джеху, самодовольно, как показалось Руфи.
Томас, выпустив из пальцев рукав Джеху, изучающе посмотрел ему в лицо, а затем медленно, без всякого раздражения кивнул. Больше Бонно с женой не приходили ни на чтения Библии, ни в церковь на Кау-элли, а Гленам уже не пришлось кататься с ними на лодке или вместе обедать, и свой полосатый домик Бонно достраивали без чьей-либо помощи. По воскресеньям после службы Джеху с Руфью и Мартиной обедали на берегу реки, не приближаясь, впрочем, к Уайт-Пойнту, куда вход был разрешён только белым.
Праздничные дни этой зимой принесли одно разочарование. Деньги таяли, цены на рис падали. У Раванелей стало меньше работы для Руфи. Хотя Фрэнсис Раванель рекомендовала её миссис Перье, а та после длительной беседы принялась учить Руфь экономии.
– Не каждый вечер на столе должно быть мясо, – советовала она. – Дырявые носки можно заштопать.
Миддлтон попросил Джеху составить план восстановления Броутонского загородного дома, над чем Джеху просидел несколько недель, но Лэнгстон Батлер не принял проект и, поскольку работа не началась, не заплатил ни цента. Когда Джеху стал возражать, молодой Батлер сказал, что, если Глен прекратит канючить, возможно, он вновь обратится к услугам плотника, когда вырастут цены на рис.
Теперь никакая работа не мешала библейским чтениям, и Джеху часто являлся домой за полночь. К дому Веси приходил и дозор, чтобы знать слушателей в лицо, но не требовал разойтись.
Геркулес не посещал эти собрания.
– Этот Веси слишком много рассуждает, – говорил он Руфи. – То, что он говорит, может быть, верно и в то же время неверно. К тому же мне надо сейчас объезжать жеребца; он будет победителем.
– Геркулес… – начала Руфь.
– Я хочу сказать, что жеребёнок – особенный. Он совсем как я, мы будто близнецы с ним.
В феврале у Перл подошёл срок родов. Руфь, Долли и миссис Раванель помогли малышу явиться на свет, но через несколько часов младенец умер. Близкие отношения Руфи и Перл умерли вместе с бедняжкой. Перл ушла от Раванелей, переехав за реку в их полосатый домик. Больше Руфь не виделась с семейством Бонно.
Поздние занятия у Денмарка были слишком утомительны для Мартины, и Руфь с дочерью перестали на них ходить.
Женщин и так было немного, а Руфь бросила занятия последней. Джеху вздохнул с облегчением.
– Изучение Библии, – изрёк он, – занятие для мужчин.
Когда Джеху возвращался домой, Руфь притворялась спящей. Она делала вид, что не слышит, как муж ходит в другой комнате, бормоча что-то невнятное.
И всё же она была благодарна ему за приход, который нарушал один и тот же извечный сон о том, как она прячется под корзиной для маниоки, а сквозь лозу просачивается кровь.
Солнце стояло высоко в небе, лучший товар был распродан, и рыночные торговцы начали собираться по домам.
Внимание Руфь привлёк крепкий ямс, который более ранние покупатели не заметили. Иногда под товаром похуже скрывался хороший; а порой какой-нибудь торговец, замешкавшись, слишком поздно убирал хороший ямс. Тот, на который Руфь положила глаз, был без единого пятнышка и пореза. Значит, его правильно выкапывали.
– Решай-ка побыстрей, – сказала торговка, укладывая пустые корзины в повозку. – А то пока я до дома доберусь, солнце уж сядет.
