– Глиняный чайник – это тебе не железный, Джеху, – добавила она, смягчившись. – Ты уже свободен. Зачем ты так?
– Я больше не мог притворяться, – ответил человек, которого она любила.
В воскресенье они не пошли в церковь. Руфь приготовила на завтрак овёс, но Джеху есть не стал, и она отложила его порцию на потом.
Он принялся точить стамески и рубанки. Мартина, горячая, потная, напуганная, не слезала с рук Руфи. Когда она наконец заснула, Руфь отправилась в город. На улицах, кроме неё, чернокожих не было. Солдаты милиционной армии с подозрением оглядывали её, но она быстро проходила мимо, не поднимая глаз, и её не останавливали. Свернув на знакомую аллею, ведущую во двор Раванелей, Руфь вздохнула свободнее. Она постучалась в заднюю дверь.
Может, не слышат. Она постучала громче.
Прошла целая вечность, прежде чем послышались шаги, хруст гравия и щелчок курка.
– Кто там?
– Это Руфь, полковник Джек. Мне нужно поговорить с вами.
Дверь приоткрылась на узкую щёлочку, через которую полковник Джек воспалённым глазом оглядел Руфь. Убедившись, что она одна, он открыл дверь и спустил курок.
– Руфь?
– Мне нужно поговорить.
– Правда? О чём мы можем поговорить?
– Думаю, вы знаете.
– Нет, не «думаю», что так. Мне сказали, что слуги замышляют мятеж. А я уверен, что они замыслили убить нас в собственных постелях. Ты, наверно, слышала что-нибудь об этом?
Она оцепенело кивнула и опустила голову под его укоряющим взглядом. Но он лишь вздохнул и, покачав головой, повёл её в дом.
– Чёртовы идиоты. И о чём они только думают, боже праведный?
В гардеробной было полно охотничьих курток и сапог для верховой езды, пахло кожей. Полковник Джек хлебнул из фляги и обдал Руфь винными парами.
– Тайна перестаёт быть тайной, если о ней знает больше одного человека, – назидательно, как ребёнку, изрёк он.
– Что будет…
– А, их повесят. Можешь не сомневаться. Нельзя же ходить и убивать всех господ подряд. Фрэнсис с Пенни вообще не рискуют выходить, а я никуда не высовываюсь без оружия. Отец нашей кухарки, Джарод, был моим слугой во время войны, но я запер её саму в комнате, и мы обедаем всухомятку. Кому мы можем доверять, Руфь? Кому? И почему ты здесь? Цветным опасно бродить по городу…
Полковник ахнул, внезапно догадавшись:
– Боже мой. Только не Джеху…
– Полковник Джек…
Он поднял руку, останавливая её:
– Нет-нет, не говори ничего, что не хотела бы сообщить в суде.
– Но, полковник…
– Руфь, ты очень хорошая няня. Фрэнсис расхваливает тебя на все лады. Да, я знаю, знаю… Не ставь меня в такое положение… Я не могу…
– Господин Джек, что мне делать?
Полковник сделал ещё глоток и, вытерев горлышко фляги, протянул её Руфи.
– Лучшее лекарство.
Руфь сморгнула:
– Я дала зарок не пить, господин. Я трезвенница.
– Ячмень способен на большее, чем мог предположить Мильтон со своим познанием Бога… Руфь, прости, если… Нет! Не говори ничего. Я ничего не могу сделать и не хочу знать!
Он криво улыбнулся:
– Раз уж ты здесь, может?.. Пенни так напугана…
Как только Руфь вошла в душную общую комнату, маленькая Пенни подбежала к ней и прильнула к ногам. Ставни были закрыты на засов, занавески задёрнуты, из горшка, который давно пора было вынести, распространялась вонь. Одежда, грязная и чистая, ворохом свисала с каждого стула, а на столе лежали мушкет и портупея полковника Джека.
– Мой Джеху…
– Больше ни слова, – рявкнул полковник Джек.
– Я…
– Ты, Руфь? Ты, безусловно, к этому непричастна! – выдохнула Фрэнсис.
– Нет, миссас, я не… Я ничего не знаю. Он мне ничего не рассказывал! – разрыдалась она.
Её палец непроизвольно крутил прядь волос Пенни.
– Разве они не христиане? – спросила миссис Фрэнсис. – А я-то уверяла Джека, что они христиане… В эти жаркие месяцы из города столько белых уехало. Семейство Би – в Саузен-Пайнс, мои кузины – в Тейбл-Рок в Северной Каролине, друзья поразъезжались. Как считаешь, эти злоумышленники рассчитывали на их отъезд? Умно! Кто бы мог подумать, что неграмотные чернокожие составят такой заговор? Или у них возникнет такое желание? Неужели всё зародилось в христианской церкви? Я так полагаю, что они старались быть добрыми: если бы они восстали, когда большая часть белых разъехалась из Чарлстона, убивать пришлось бы меньше.
– Миссас…
– Ролла, слуга губернатора Беннета… Ты знаешь Роллу?
– Нет. То есть я видала его в церкви, но мы не говорили.
– Он служит у губернатора Беннета. Если бы всё зависело от Джека, наша жизнь состояла бы только из скачек и Жокейского клуба, но мне иногда так хочется куда-нибудь выбраться, и Джек уступает мне. Ролла прислуживал мне на обедах у губернатора. «Возьмите ещё ветчины, миссас Раванель, вы же её обожаете». Губернатор Беннет любил Роллу. Он считал его частью своей семьи! Когда Роллу арестовали, он сознался в своём участии. Должно быть… – миссис Раванель нахмурилась. – Должно быть, и Ролла любил губернатора, так как он говорил, что никогда бы не смог убить губернатора собственными руками. Он бы попросил это сделать кого-нибудь из бунтовщиков.
Все оцепенели от этой мысли. Подумать только.
– Я никогда… – прошептала Руфь.
Фрэнсис вытерла своим носовым платком щёки Руфи.
– Я жду второго ребёнка. Я не говорила тебе, потому… потому что… Ты не догадывалась?
– Нет, миссас.
– Я уже потеряла двоих. А мне бы так хотелось, чтобы у Пенни появился братик или сестричка. Вот только кому предназначено убить нас с Пенни?
Рука у Руфи бессильно упала вдоль тела, а Пенни, сунув палец в рот, заплакала.
2 июля были повешены Питер Пойас,
Нед Беннет, Ролла Беннет, Бетто Беннет, Денмарк Веси и Джесс Блэквуд.
Дни проходили за днями. Они изнурительно тянулись. Руфь продала обручальное кольцо, чтобы купить еды. Мартина не ныла и не капризничала. Из дому старались не выходить. Переговаривались шёпотом.
– Некоторые и за всю жизнь не поймут, зачем живут. А я счастливец, потому что знаю, – сказал Джеху Руфи.
Она вышла в другую комнату, чтобы он не видел её слёз.
Не заговаривая о надежде, поскольку она была слишком слаба, они всё-таки надеялись на чудо.
Отряды милиции патрулировали улицы, церковь на Кау-Элли закрыли, но на плантациях у реки возобновились работы. Шлюзы открыли, и потоки воды затопили рисовые поля. Рынок вновь открылся. За ним тщательно наблюдали Чарлстонские рейнджеры, и цветные могли покупать и продавать товар, но не бродить без дела.
За Джеху пришли во вторник. Выбив дверь, они прошли через голубой проём, словно он не имел никакой силы. Семь белых мужчин, вооружённых саблями и пистолетами, словно они боялись одного безоружного негра.
– Джеху Глен? – спросил их предводитель.
– Джеху Глен, лестничных дел мастер.
– Какого чёрта сообщать нам об этом?
Джеху гордо вскинул голову, и на какой-то момент он снова стал прежним, её Джеху.
– Потому что так и есть.
Когда его увели, Мартина так беспомощно всхлипнула, что у Руфи чуть сердце не разорвалось от жалости.
– Ты должна улыбаться, – сказала она. – Мир относится к тебе лучше, когда улыбаешься. Нужно скрывать настоящие чувства. Тебя убьют, если ты не будешь улыбаться.
Ночью, когда луна стояла высоко в небе, Руфь, оставив Мартину спать, помчалась через весь Чарлстон к дому Батлеров. Лошади в конюшне фыркали и били копытами. Руфь, скользнув по двору, открыла скрипучую дверь, за которой виднелась узкая лестница, ведущая наверх.
В комнатке, залитой лунным светом, на соломенных тюфяках спали вповалку мужчины.
– Геркулес? – шёпотом позвала Руфь.
Ближайший к ней человек сел, его обнажённая грудь поблёскивала в темноте.
– Вот чёрт, – проворчал он. – Теперь сюда и женщины ходят!
Он с кряхтеньем откинулся на спину.
Геркулес, прикрытый лишь тряпьём на бёдрах, выругался:
– Чёрт возьми, это ты, девчонка?
– Я…
– Я слышал о Джеху. Мне жаль.
– Он просто хотел…
– Мы все этого хотели! – рявкнул Геркулес.
– Прошу тебя! – шёпотом попросила она, указывая на спящих.
Он спустился с ней в освещённый луной двор.
Руфь пыталась разглядеть в лице Геркулеса прежнего дерзкого мальчишку, но он пропал безвозвратно.
– Я ничем не могу тебе помочь, Руфь. Ты должна продать инструменты Джеху…
– Они понадобятся ему, когда он вернётся домой.
Геркулес, надув щеки, с шумом выпустил воздух:
– У меня есть в запасе пара монет. Заработал.
Поднявшись наверх, он прошёл к своему тюфяку.
– Как можно спать в такой суете? – простонал кто-то.
– Да закройте же эту чёртову дверь. А то лихорадка залетит, – добавил другой.
Геркулес, надев драные штаны, спустился вниз.
– Что ты слышал? – спросила Руфь.
– Веси и Питера Пойаса повесили…
– Это я знаю. Всем известно. Что ещё слышно?
