Меж тем оперативные усилия капитана принесли свои плоды, и папка «Дело № 4781-К» заметно располнела и раздалась. История старого Мусы не обросла новыми подробностями, да и откуда бы им взяться: абрек бегал по горам как серый волк, его никто из заслуживающих доверия людей в глаза не видал. За долгие годы странствий он превратился из живого гражданина в летучую легенду, в миф этого края – какие уж тут подробности! Зато в секретную папку стопкой легли истории болезней фигурантов дела о туберкулезном подполье, густо сдобренные донесениями осведомителя Лобова по кличке Хобот, внедренного в самое логово заговорщиков. Кроме того, несомненную следственную ценность представляли собой показания ответственного руководителя санатория «Самшитовая роща» кандидата медицинских наук и члена бюро эпчинского райкома партии Реваза Бубуева. Капитан Зворыкин бывал в гостях у доктора Бубуева в его особнячке не раз и не два и сохранил об этих ночных застольях самые приятные воспоминания.
В последний раз народ в особнячке собрался отборный – человек десять мужиков из районного руководства второго звена. Если б не знать точно, никто и не догадался бы, что компания гуляет в заразном туберкулезном лесу: дом директора стоял на отшибе, чахоточных туда не подпускали близко, да и нечего им там было делать. Харч подавали царский, а о водке и говорить нечего: не местный сучок, а амброзия московского разлива. Хозяин постарался на славу, обо всем подумал: к полуночи появились и девушки. Оглядчивый Зворыкин, дороживший своим здоровьем, поинтересовался: «Откуда девушки?» – и ответ получил удовлетворительный: с турбазы. Это было правдоподобно, это было хорошо.
Знакомство Андрея Зворыкина с девушкой по имени Мара развивалось бурно. Плоская как вобла Мара оказалась молдаванкой из города Бельцы, с подмесом цыганской крови, и это последнее обстоятельство почему-то развеселило и обрадовало капитана. Цыганка, это ж надо! Никто из сослуживцев Зворыкина знакомства с цыганками никогда не водил. Уже под утро, лежа рядышком со своей неожиданной подругой на кочках просиженного дивана, в чуланчике, приспособленном под комнату для гостей, Зворыкин предположил с опаской, что эта тощая Мара никакая не туристка из Бельц, а туберкулезная из хозяйства гостеприимного доктора Бубуева. Но притомившаяся Мара мирно похрапывала через свой горбатый цыганский нос, и усомнившийся было капитан, вздохнув, отогнал тревожные мысли.
Наутро, поправившись после вчерашнего, гости разъехались по домам, и только месяц спустя, оформляя должным образом папку «Дело № 4781-К» о сбросе вождя в пропасть и о причастности к этому преступлению антисоветской туберкулезной группы, капитан Зворыкин вспомнил о застольной шутке доктора Реваза Бубуева. А шутка эта, встреченная дружным смехом гостей, состояла в том, что поднадзорные доктора решили организовать в санатории подпольный профсоюз туберкулезников. Идея действительно была столь же смехотворна, как если б профсоюз решили организовать заключенные на зоне – домушники или щипачи. Но, перебирая оперативные сводки в папке, капитан увидел тот приятный вечер как на картине – и следственное озарение его посетило: пунктир следов вел в туберкулезное логово, в подпольную организацию. И донесение добровольного помощника Лобова с места событий укрепляло предположение следователя.
Не откладывая дела в долгий ящик, озаренный Зворыкин для начала потребовал от Бубуева обстоятельный отчет в письменной форме. Бубуев тоже медлить не стал и сообщил, что знал. А знал он немного. Источником его информации была, наряду с другими больными, которых он всех добросовестно перечислил, приезжая из Молдавии Мара (добежав глазами до этого имени, Зворыкин задержал дыхание и по-снайперски напряг зрение) по фамилии Трахтенберг. Мара Трахтенберг! Вот это да! Такая цыганка, что хоть в табор отдавай! При всей скудости знаний о бродячем веселом племени Зворыкин был убежден, что цыганка по фамилии Трахтенберг не может существовать в природе. Удар получился чувствительным, включая и то, что, как следовало из приложенной Бубуевым истории болезни, эта самая Мара, страдающая хронической формой туберкулеза, успешно прошла курс профилактического лечения и отбыла в родные Бельцы. Ну Бубуев, ну член партбюро! Подвел проклятый чучмек капитана Зворыкина под карусель. Теперь понятно, почему липовая цыганка оказалась такая тощая и костлявая: доска да два соска. Все туберкулезные, черт их подери совсем, такие тощие по болезни. Успешно прошла курс лечения, это ж кому в голову взбредет! Успешно или безуспешно, а капитану надо бежать проверяться на туберкулез. Дай Бог, чтоб пронесло, – а вдруг подцепил! Очень даже может быть, что и подцепил, не в планетарии же устроили гулянку, а в самой что ни на есть берлоге неизлечимой болезни.
С возмущением изложив на бумаге профсоюзную затею своих больных, доктор Бубуев просил разрешения приступить к решительным действиям: с пристрастием провести дознание и сурово наказать, вплоть до выписки из санатория, злостных нарушителей заведенных правил социалистического общежития. Место таким негодяям на капиталистической помойке, а не в советском лечебном учреждении! Приказав перепуганному доктору воздержаться от каких-либо оперативных действий и рта не открывать, капитан Зворыкин прошел в ведомственной поликлинике туберкулезную проверку Пирке и немного успокоился: место надреза не воспалилось, ночное знакомство с Марой Трахтенберг никак не отразилось на состоянии его здоровья. Зато воспалилось желание разделаться подчистую с этим гнездом антинародных придурков, с этим гнойным санаторием, который только засоряет краснознаменный Эпчинский район! Райский край этот Кавказ, фруктовый, тишь да гладь, и вот, пожалуйста, приехали: великий вождь и учитель скинут среди бела дня с пьедестала, а в санатории союзного значения действует контрреволюционное подполье. В профсоюзном санатории! И какие-то чахоточные доходяги хотят организовать подпольный параллельный профсоюз, и это есть самое настоящее государственное преступление. Один профсоюз в стране уже утвержден, и все, кто против него копают, враги коммунизма. И тогда становится понятно, зачем они скинули Ильича в пропасть. Для них нет ничего святого, поставь на горе Карла Маркса – они и его скинут. И получалось, что это все приезжие устроили, чужаки, а местные тут совершенно ни при чем, они в политику не лезут. Порезать друг друга кинжалами или барана украсть – это да, но политика им по барабану. Поэтому все и говорят, что наш Кавказ – это благоухающая клумба и ленинская дружба народов тут процветает.
Добравшись наконец до Эпчика и сидя за служебным столом начальника райотдела майора Гаджимагомедова, уставший с дороги Шумяков выслушал сжатое по-деловому сообщение капитана Зворыкина о горном сбросе и профсоюзном подполье и изрек единственное, что пришло ему на ум: «Профсоюзы – школа коммунизма. Это не я говорю, это Ленин сказал, В. И.». Сославшись на неоспоримый авторитет покойника, полковник замолчал и погрузился в служебные размышления.
Не содержавшие никакой информации приветственные речи Гаджимагомедова, секретаря партбюро отдела и начальника следственной части, полковник выслушал вполуха. В профсоюзном освещении дело приобретало дурную окраску, было бы куда лучше, если б происшествие ограничилось одним, отдельно взятым налетом на вождя. События в санатории тянули на групповое дело и переводили ситуацию совсем в другую плоскость. Налет с грехом пополам можно квалифицировать как злостное хулиганство районного масштаба, тем более что никто не захочет ворошить обстоятельства гибели разбившихся комсомольцев-парашютистов. Это раз. А профсоюзное подполье сразу потянет на союзный масштаб и привлечет внимание высшего руководства. Вся ответственность ляжет на него, Шумякова.
И ему придется вести и раздувать дело: отслеживать московские и другие, по всей стране, связи санаторных подпольщиков, вскрывать преступную сеть, привлекать экспертов, сажать, а потом обеспечивать благополучный, без сучка и без задоринки ход суда над преступниками. В этом случае ему привесят орден на грудь и прицепят генеральские погоны, и все планы о тихом и мирном выходе на полковничью пенсию можно будет выкинуть коту под хвост: прославившегося своевременным раскрытием «Дела профсоюзников» генерала Шумякова оставят в кадрах, завистники начнут его подсиживать, ненавистники – жалить и кусать, и ему придется раз и навсегда расстаться с мечтами о душевном покое и спокойной старости на подмосковной дачке… Оставался, однако, другой подход, более взвешенный и разумный: списать всю эту профсоюзную жеребятину на бедственное состояние физического и душевного здоровья фигурантов и спустить дело на тормозах.
– Начинаем работать, – сухо подытожил Шумяков свои размышления. – Все свободны. Капитан Зворыкин, останьтесь.
