Он повернулся ко мне, а вместе с ним повернулось ружье и нацелилось прямо на меня. Стрелять он, по всей видимости, не собирался, однако бывать под дулом ружья мне еще не приходилось, поэтому внутри у меня все похолодело. Я беспомощно огляделся, но не увидел ни единого прохожего. Только полный придурок мог выйти погулять в такой ливень.
– Небольшая размолвка, – передразнил меня мужик. – Уж не знаю, откуда вы приперлись, но точно не тутошние.
– Не тутошние.
– Ну и откуда?
– Вы не могли бы опустить ружье? – попросил я.
– Ружья у меня нет, а есть винчестер двенадцатого калибра со стволом двадцать четыре дюйма, и бьет, скажу я вам, без промаха.
– Не могли бы вы отвести его в сторону?
– Вы мне не ответили, – мужик передернул затвор, ружье опасно щелкнуло.
– Из Нью-Йорка, – сказал я. – С Манхэттена.
– А вот это ты зря, – пробормотал Чак еле слышно.
– Ты что-то сказал? – переспросил человек с ружьем, которое теперь смотрело на Чака.
– Нет, сэр.
Пол Баньян разглядывал меня и Чака, да так внимательно, что нас, промокших, затрясло.
– Значит, вы, сопляки из города, думаете, что можно вот так запросто явиться в деревню и вытворять такое у приличного заведения?
– Нет, сэр, – ответил Чак. – Мы не хотели. Правда не хотели. И если только позволите нам подняться, мы тут же уберемся отсюда, и вы никогда нас больше не увидите.
От холода зубы Чака принялись выбивать чечетку.
Некоторое время мужчина изучал нас задумчиво.
– Сейчас я вернусь обратно в кафе, – наконец сказал он. – А вы оба посидите-ка здесь маленько и поразмыслите над своим поведением. Буду следить за вами из окна. Если хоть один надумает уйти, прежде чем я разрешу, получит полные портки дроби. Вопросы есть?
Мы поглядели на него недоверчиво.
– Это что, наказание? – поинтересовался Чак.
– Точно так, – Пол Баньян спокойненько повесил винчестер на плечо. – Нау́читесь вести себя прилично там, где другие работают.
С этими словами он вернулся в закусочную. Сел на табурет за стойкой и хмуро поглядывал на нас в окно.
– Поверить не могу, – возмутился я. – Какой-то деревенщина вздумал нас воспитывать. Хохма.
– Встанешь первым? – спросил Чак.
– Только после тебя.
Ни один из нас не двинулся с места. Вдвоем испугаться одного, конечно, унизительно, но, пригвожденные страхом к тротуару даже сейчас, когда Пол Баньян уже не стоял перед нами, могли ли мы вообще считаться мужчинами?
– Тебе как-то неуютно, по-моему, я поэтому спросил, – съязвил Чак.
– Дерешься ты, между прочим, как девчонка.
– А ты – как немощный старик, – усмехнулся Чак. – Знай я, какой дерьмовый ты боец, давно бы уже намылил тебе шею.
Дождь хлестал по-прежнему, но уши привыкли к его шуму, как глаза привыкают к темноте. Дождь звучал теперь фоном, и можно было не орать, а говорить спокойно.
– Чак, извини, – сказал я мягко.
– Ладно уж, – он потер нос. – Я ведь сказал, что дерешься ты как старикашка.
– Да нет, правда. Ты действительно многое поставил на карту, а я как-то об этом не думал. Мне-то и в самом деле терять нечего.
– Эй, ты же знаешь, я это говорил не всерьез.
– Да нет, ты прав. – Я отклонился назад, оперся на локти, вытянул ноги перед собой и, запрокинув голову, поймал ртом несколько капель. – Перед тем как мы приехали сюда, я и правда был на самом дне.
– Все у тебя в порядке. – Чак принял такую же позу. – Просто ты впал в депрессию, со всеми случается.
– Ладно. В любом случае прости.
– Забудь. В конце-то концов, я ведь сам все это выдумал. Знал, во что ввязываюсь. В основном.
– Точно. Это же ты выдумал, сукин сын. Я и забыл. Ты во всем виноват. А я-то извинялся.
Мы полежали еще на тротуаре, и наконец я рассмеялся вопреки всему, рассмеялся нелепости этой истории. Чак повернулся ко мне с улыбкой:
– Прости, что врезал тебе. Видимо, после того как сам дважды огреб, просто необходимо было кому-нибудь врезать.
– Ну, если считать сегодня, огреб ты уже трижды.
– Сегодня? Позвольте с вами не согласиться. Сегодня перевес был явно на моей стороне.
– Явно не на твоей, крутыш.
– Да я надрал твою жалкую задницу.
– Нет уж, извините. Это твою задницу надрали, я знаю точно, поскольку при сем присутствовал.
– Говнюк.
– Мудак.
Дверь закусочной отворилась, на крыльце показался Пол Баньян, уже без винчестера. Мы непроизвольно вжали головы в плечи.
– Суп стынет, – позвал он.
– Что?
– Минестроне. Желаете?
– Шутите? – оторопел Чак.
– С обедом никогда не шучу, – и мужик вернулся в закусочную.
Мы поднялись на ноги, в ботинках у меня бурлили реки.
– Что думаешь? – спросил я.
– Суп был бы очень кстати, – Чак дрожал. – Угощаешь?
Я пожал плечами:
– Идем.
В дом Шоллингов мы вернулись к полудню, шли, оставляя за собой лужи на каждом шагу. Линдси уставилась на нас изумленно:
– Ребята, куда вас занесло?
– Принесли вам супа, – Чак протянул ей бумажный пакет.
– Спасибо, – поблагодарила она рассеянно, все еще не сводя с нас глаз, в которых застыл немой вопрос.
– Как я понимаю, новостей нет? – спросил я, стягивая через голову и бросая на кухонный пол толстовку, весившую, кажется, килограммов десять.
– Никаких, – сказала Элисон. Лицо ее было изможденным, глаза безумными.
– Идите-ка поскорее в теплый душ, – Линдси положила руку мне на грудь. – Промокли насквозь.
Чак пошел в ванную в холле, а я в хозяйскую. Оказалось, родители Элисон относились к принятию душа весьма серьезно. Душевая кабинка представляла собой отдельную маленькую комнатку внутри ванной с матовой стеклянной дверью. На каждой стене – дополнительные душевые насадки, так что тебя поливало из пяти точек сразу. Я встал в центре, склонил голову к груди, наслаждаясь хлещущим штурмом горячих водяных струй. Записал бы себе в судовом журнале этой душевой не один час, знай я раньше о ее существовании.
Пятнадцать минут спустя я все еще стоял в той же позе, подставив грудь и голову под удары воды, напевая себе под нос старую песенку Thompson Twins, и тут услышал, как открылась и закрылась дверь ванной. Поднял голову в надежде, что это Линдси решила присоединиться ко мне, но в приоткрытой двери душевой показался Чак.
– Эй, чувак, ты что тут застрял? – спросил он.
– Твое какое дело? – я захлопнул дверь, чуть не прищемив ему руку.
– Не будь таким скромником, – хихикнул Чак. – Уверен, когда ты возбужден – это впечатляющее зрелище.
– Пошел бы ты на…
– На который, на твой, что ли? Да я его вряд ли и замечу.
Исчерпав на время свой запас шуточек ниже пояса, Чак присел на крышку унитаза.
– Слушай, я, конечно, слегка перегнул палку, но от своих слов не отказываюсь, – сказал он.
– От каких именно?
– Насчет того, что все это слишком далеко зашло и пора нам во избежание дальнейших потерь сматывать удочки.
– А, вот ты о чем.
– Ну да. Короче, я думаю, мы должны все вместе это обсудить. Пусть каждый выскажется, и посмотрим, как говорится, куда фишка ляжет.
– Согласен. Только на этот раз без кулаков.
– Идет. Лучше сделать это прямо сейчас.
– Прямо сейчас я маленько голый.
– Ключевое слово – “маленько”, – фыркнул Чак, встал, поднял сиденье унитаза. – Я хотел сказать, когда ты выйдешь. Ты же намереваешься выйти отсюда в ближайшем будущем? А то уже полчаса тут плещешься.
Я услышал, как он расстегивает пряжку на ремне.
– Ты ведь не собираешься при мне писать, правда? – заорал я ему.
– Радуйся еще, что я не решил покакать, чувачок.
Я сунул голову под душ, чтобы не слышать, как Чак мочится. Вода стекала по лицу, я закрыл глаза и, прислонившись к холодному кафелю, водил ногтем по швам между плитками.
– Так у вас с Линдси дело пошло на лад, м-м-м?..
– М-м-м… да.
– Отлично. Рад за тебя, старик. Она тебе, конечно, больше подходит, чем Сара.
– Спасибо.
– Да и посимпатичней будет.
Чак поплясал, стряхивая, и натянул штаны.
– Спасибо еще раз. – Я неохотно закрутил кран, Чак тем временем слил воду в унитазе.
– Вообще-то мы с Сарой никогда не находили общего языка. Не знаю почему, – сказал Чак, энергично намывая руки.
Он скреб их, как, вероятно, учат делать студентов-медиков перед операцией. Раньше я этого не замечал.
– Сара тебя терпеть не могла, – сообщил я, выходя из душевой кабинки.
– Что ж, вероятно, это и было одной из причин, – согласился Чак, подавая мне полотенце. – Держи, салага, – добавил он, с преувеличенным вниманием разглядывая мой пах.
В этот момент вошла Линдси, недоуменно вытаращила глаза, спросила с насмешливой улыбкой:
– Ничему не помешала?
Я спокойно мог раздеться при Чаке и спокойно мог раздеться при Линдси, но стоять голышом перед ними обоими почему-то не мог. Поспешно обмотав бедра полотенцем, подумал, что не так уж и редко жизненные ситуации напоминают сценки из сериала “Трое – это компания”.
