– Следовательно, у вас недостаточно оснований для официального обвинения, – заключила Элисон. – То есть все вами сказанное не более чем гипотеза. Да, мы уже некоторое время обеспокоены судьбой нашего друга. Он борется с наркозависимостью, и мы предложили ему помощь. Возможно, Джек как раз направлялся к нам, а по пути что-то случилось.
При этих словах голос Элисон едва заметно дрогнул: без сомнения, она в очередной раз задалась вопросом, что же случилось с Джеком.
– И вместо того, чтобы сидеть здесь и строить догадки, советую вам заняться своей работой. У вас человек пропал. – Она подняла бумажник Джека повыше, подержала немного, а потом бросила на стол перед Салливаном. – Так ищите его.
За тирадой Элисон последовала почти осязаемая тишина. Никому из нас не доводилось еще видеть ее такой напористой. Мы обернулись к шерифу: как-то он отреагирует? Салливан продолжал глядеть на Элисон с проницательной улыбкой – напускной, как я сейчас понимаю, а вовсе не означавшей, что ему известны некие достойные улыбки обстоятельства. Затем шериф взял бумажник, посмотрел на него еще немного и сунул обратно в пакет.
– Ну а что вы скажете насчет той комнаты?
– Положа руку на сердце, не знаю, что и сказать, – пожала плечами Элисон. – Вам бы спросить моих родителей. Это ведь их дом.
– Где найти ваших родителей?
– Они в Европе, легко ли на них выйти – не знаю.
Шериф встал, прошелся по комнате, нам пришлось повернуть головы, чтобы не потерять его из поля зрения.
– Вы, видно, думаете, я эдакий надоедливый деревенский недотепа, шериф захолустного городка, который собственную задницу не отличит от локтя. Он посмотрел на нас, словно ожидая от кого-нибудь подтверждения: да, мол, вывод напрашивается именно такой, – но мы не проронили ни слова.
– Тогда я расскажу вам, как собираюсь действовать дальше. Не хотелось до этого доводить, но придется позвонить в ФБР, – Салливан махнул в нашу сторону пакетом с бумажником. – Они пришлют сюда кого-нибудь, и этот кто-нибудь будет задавать очень много вопросов. Не сомневаюсь, вы четверо их очень заинтересуете.
Он обернулся и впился глазами в оставшуюся стоять Элисон:
– И ваши разговоры о надлежащей юридической процедуре с ФБР не прокатят, помяните мои слова. Они с вами по-своему разберутся, если уж захотят.
Далее шериф обратился ко всем:
– А тем временем мы имеем двух пацанов и их матерей, которые принесли бумажник в полицию. Бьюсь об заклад, к утру каждый фермер и каждая корова в округе будут в курсе: из Хорнз-крик выловили бумажник Джека Шоу. Догадываетесь, что это значит?
Салливан помрачнел, сузил глаза, можно подумать – попробовал на вкус нечто чрезвычайно отвратительное.
– Это значит пресса, друзья мои. Фургоны со спутниковыми тарелками, наглые репортеры и фотографы примутся носиться здесь как у себя дома, – он прислонился к стене, подложив руки с бумажником в пакете под спину, как подушку. – Фэбээровцы, журналисты и бог знает какие еще захребетники нагрянут сюда, перевернут весь город вверх дном в поисках своей пропавшей кинозвезды. Мне это надо, – он взял шляпу со стола, – как зайцу пятая нога.
Завершив свою речь, Салливан отработанным движением, задуманным так, чтобы не помять уложенные в аккуратную прическу остатки волос, водрузил шляпу на голову. Мы глядели на шерифа во все глаза, несколько изумленные откровенной ненавистью в его голосе. Он, по-видимому, с искренней неохотой вызывал ФБР, но, как мне казалось, вовсе не по тем причинам, о которых заявлял. Салливан хотел сам расколоть это дело, хотел быть героем, вычислившим местонахождение Джека Шоу. И если бы ему это удалось, он вряд ли был бы против вмешательства СМИ. Встретил бы репортеров с улыбкой, в свежевыглаженной форме, повернулся бы к камере самой выгодной своей стороной. Если, конечно, таковая имелась.
– Мы можем идти? – спросила Линдси, уже готовая вскочить.
– Вы свободны, – Салливан кивнул с сожалением. – Но не советую уезжать из города. Как я уже говорил, фэбээровцы захотят с вами побеседовать.
– А мы никуда и не собираемся, – сказал я.
– Я за этим прослежу. Попрошу своего помощника присмотреть за домом. И буду весьма признателен, если перед уходом вы дадите Роде свои права, она снимет копии, а я потом приложу их к докладу. Если, конечно, – он невесело ухмыльнулся, глядя на Элисон, – ваш юрист не возражает.
Через несколько минут мы вышли на свет божий дожидаться такси, которое вызвала для нас Рода.
Солнце поднялось высоко, но воздух с утра особенно не прогрелся. Угрюмой стайкой стояли мы на парковке, думая о Джеке, о том, как же его бумажник мог очутиться в ручье. В моей голове роились всевозможные сценарии, более или менее фантастичные, но ни одного оптимистичного.
– Нет, это уж слишком! – Чак хмурился. – Похоже, домой я все-таки не еду.
Линдси сунула руки в карманы, попрыгала немного, пытаясь согреться, спросила:
– Что будем делать?
– Ничего мы не можем сделать, – вздохнул Чак. – Знаете, бывает, операция проходит гладко, бывает, трудно. В обоих случаях делаешь все возможное, потом зашиваешь пациента, но никогда не знаешь – не знаешь сразу, – решена проблема или нет. Могут ведь быть послеоперационные осложнения. Приучаешься не хвалить себя раньше времени, пока пациент действительно не выкарабкается.
Мы уставились на Чака: о чем он толкует?
– И как все это связано с нашей историей? – поинтересовался я.
– Мы, можно сказать, тоже провели операцию. Оперировали Джека. Сделали все возможное. И пока еще не знаем, выкарабкался он или нет.
– Ты стал философом? – уточнил я.
– Иди ты. Просто удачная метафора.
– Сравнение.
– Какая разница. А философом я вполне могу стать. Если ФБР арестует меня за похищение, врачом все равно уже не буду.
Заметив приближающийся “бьюик”, мы подняли головы: не наше ли это такси? Но автомобиль проехал мимо, повернул на заправку. Из кабины вышел юноша, вынул из гнезда колонки заправочный пистолет, изучая собственное отражение в лобовом стекле.
– Джек мертв, – тихо сказала Элисон.
Все обернулись к ней.
– Нам это неизвестно, – одернула ее Линдси. – Едва ли есть причины даже думать так.
– Просто захотелось произнести. Послушать, как звучит.
– Звучит жутко, вот как звучит, – оборвал ее Чак. – Боже ты мой, Элисон!
– Да ладно. Вы ведь тоже об этом думаете.
– Я нет, – возразил я.
– Почему?
– Мне нельзя волноваться, – пояснил я брюзгливо, прикидывая, не рановато ли для очередной дозы кодеина. Подъехал другой автомобиль, притормозил, на сей раз я увидел пластиковую табличку на крыше. – Наша тачка.
Мы забрались внутрь, Чак на переднее сиденье, остальные назад.
– Куда путь держим? – Водитель потушил сигарету.
– А вот это большой вопрос, – заметил Чак.
Часа в три дня явилась первая репортерша. Поднялась на крыльцо, постучала в дверь. Оператор ждал внизу.
– Кто там? – спросил я, хотя мы вместе наблюдали из окна гостиной, как она подходила к дому – симпатичная девушка до тридцати, с шелковистыми светлыми волосами, в костюме шоколадного цвета с юбкой, достаточно короткой, чтобы длинные изящные ноги не остались незамеченными. Уверенно, с безразличным видом – это у репортеров профессиональное – журналистка прошагала по газону. Она показалась нам знакомой, но действительно ли мелькала по телевизору или выглядела так, будто должна была мелькать, мы так и не поняли.
– Меня зовут Салли Хьюз, “Фокс ньюс”, – репортерша тщательно интонировала слова, чтобы не превратиться случайно в двустишие.
Я открыл дверь, словно бы ненароком встал так, чтобы не попасть в камеру, сказал:
– Здравствуйте. Чем могу помочь?
– Это шоссе Озера Кресчент, 32?
– А как вы догадались? – я многозначительно посмотрел на золотистую табличку с номером дома на двери.
– Дом Шоллингов, верно?
– Нет, – я попытался изобразить недоумение как можно правдоподобнее. – Шоллинги живут в доме сорок два, на той стороне озера.
– Да? – она была, конечно, раздосадована. Достала из кармана пиджака свернутый вдвое листок бумаги, глянула на него, сдвинула брови. – А мне сказали – тридцать два.
– Ошиблись, значит. Бывает, – я улыбнулся миролюбиво и закрыл дверь.
Мы наблюдали, как репортерша устремилась вниз по подъездной аллее – оператор несся в ее кильватере – и вскочила в припаркованный на обочине голубой фургон.
– Ужасно спешат, – заметила Линдси.
– Гонятся за сенсацией, – сказал Чак. – Она скоро вернется.
Салли Хьюз вернулась через десять минут, покрыв улыбку, еще более фальшивую, чем в первый раз, свежим слоем помады. Оператор еще не успел вылезти из фургона, а она уже торопливо шагала к парадному входу. Дверь открыл Чак.
– Привет, – поздоровалась Салли. – Я хотела бы взять у вас интервью, не возражаете?
– Для какого канала? – осведомился Чак.
