– Так как мы это провернем? – поинтересовался я.
Элисон рассказала, что через несколько дней после инцидента в “Торре” Джек звонил ей, извинялся, собирался во вторник приехать в Нью-Йорк на премьеру, пробыть неделю и пригласил на ужин.
– И я попрошу его проводить меня до квартиры, – заключила Элисон.
– А там мы, – подхватила Линдси.
– Именно.
– Да он взбесится.
– Пусть бесится, – сказал я.
– К тому же ему будет стыдно, – добавила Линдси. – Вообще недобрая какая-то затея. Будто заговор против него.
– Но мы же делаем это потому, что тревожимся о нем, любим его. Должен же он понять, – возразила Элисон.
– Линдси где-то права, – вступил Чак. – Может, не стоит нам всем приходить. Вдруг для него это будет чересчур.
– Если не хочешь… – начала Элисон.
– Я этого не говорил, – Чак горячился. – Но ты не представляешь, с чем мы имеем дело, поэтому послушай меня. Кокаин разрушает эндокринную систему. Он стимулирует гиперсекрецию норадреналина в мозгу и часто вызывает у наркомана галлюцинации, психозы, самый распространенный из которых – крайние формы паранойи. Это классический симптом. Линдси права: скорее всего, он неверно истолкует наши намерения.
– Извини, Чак. Я как-то об этом не подумала.
– Ладно, проехали.
– Слушайте, – сказала Линдси, – у нас есть еще время подумать над другими вариантами. Пока давайте договоримся, что поможем Джеку сообща.
Все согласно загудели.
– Но мы должны понимать: последствия могут быть тяжелыми, – продолжила она.
– В каком смысле? – не понял я.
– Мы можем его потерять, – тихо пояснила Линдси. – Вдруг Джек сильно разозлится или, если дело зашло достаточно далеко, не сможет трезво взглянуть на ситуацию, тогда он просто хлопнет дверью, и мы больше его не увидим. – Линдси сказала “мы”, но все понимали: на самом деле она обращается к Элисон. – Сработает это или нет, мы и через месяц будем ему друзьями. Но последствия неизбежны.
– Согласен с Линдси, – сказал Чак. Элисон глубоко вздохнула.
– Слушайте, он постепенно убивает себя, в этом я убеждена. Мы не можем сидеть сложа руки из страха, что Джек перестанет с нами дружить. Какой смысл оставаться друзьями, если он умрет через полгода?
– Все действительно настолько серьезно, Чак? – спросил я.
– Кокаин – идиосинкразический наркотик, – ответил Чак, – на всех воздействует по-разному, а я даже не знаю, какой у Джека стаж. Он может протянуть еще год, а может, у него уже отек мозга, и завтра он умрет от кровоизлияния.
На минуту воцарилось молчание, только статическое электричество свистело в проводах. Кто-то нервно постукивал карандашом по столу. В студенческие времена мы все покуривали травку, купленную в пакетиках за двадцать и пятьдесят долларов у растаманов, рыскавших по парку Вашингтон-сквер, но совершенно ничего не знали о серьезных наркотиках. Нэнси Рейган убеждала: “Просто скажи “нет”, – нам внушили подсознательное отвращение к наркотикам, но это вовсе не означало, что мы осознавали их опасность. Слова Чака, четкие медицинские термины, возможность летального исхода сделали ее реальнее, ближе. Я вспомнил ту социальную рекламу с яйцом и сковородкой: “Это ваш мозг. Это ваш мозг под воздействием наркотиков. Есть еще вопросы?”
– Он наш друг, – проговорила наконец Элисон. – И мы должны делать что считаем нужным, пусть это и неприятно.
Судя по голосу, она пыталась убедить не столько нас, сколько себя.
– Значит, так и сделаем, – заключил я. – Все согласны?
Все были согласны.
В тот день по дороге домой я, верите ли, истратил шестьдесят пять баксов на маску Дарта Вейдера – полноразмерную, ее можно было надеть на голову. Спроси меня зачем – не ответил бы. Просто увидел в витрине магазина “Стар мэджик”, зашел и купил. Она так восхитительно пахла новеньким пластиком – ароматом детства. Когда Люк Скайуокер в “Возвращении джедая” снял маску с Дарта Вейдера, у меня будто украли что-то, и это что-то уже нельзя было вернуть. Отступив от темной стороны Силы, Вейдер навсегда скомпрометировал свою роль олицетворенного зла в первых двух эпизодах. “Новая надежда” и “Империя наносит ответный удар” из-за такого финала потеряли прежнее очарование, а значит, порвалась еще одна нить между мной и маленьким мальчиком, которым я был когда-то.
В бурях прошедших лет Вейдер, однако, выстоял и упрочил свои позиции самой знаменитой фигуры кинотрилогии. Я находил в этом некоторое утешение, но все же конфузился из-за своей покупки, протягивая молоденькой продавщице, совсем еще подростку, “Америкэн экспресс”. Я шел домой охваченный ностальгией, смущенный, непокорный. Придя, вынул маску из пакета, поставил на кухонный стол, и некоторое время мы смотрели друг на друга, как будто каждый из нас не вполне понимал, что здесь делает этот другой.
Тридцатник… блин.
Безмолвная мантра, которую я повторял несколько недель до дня рождения и продолжал твердить после. Количество часов в сутках, дней в году, насколько мне известно, не менялось, и все же этот рубеж настиг меня неожиданно, как гигантская беззвучная волна, вырастающая за спиной, пока разглядываешь берег. Уж слишком быстро наступило тридцать. Еще вчера я чувствовал себя девятнадцатилетним и – бах! – состарился больше чем на десять лет.
“Звездные войны” вышли двадцать с лишним лет назад. Я до сих пор помню, как ходил смотреть их в кинотеатр. Четыре раза ходил. В 1977-м видеомагнитофоны только-только появились. Ты смотрел фильм и не знал, сможешь ли увидеть снова, поэтому старался впитать его.
Тридцатник… блин. Глупый список вроде тех, что я составлял для “Эсквайра”. Мик Джаггер, Роджер Долтри, “Битлз” – всем за пятьдесят. Билли Джоэл и Элтон Джон примерно в той же категории, Харрисон Форд и Сильвестр Сталлоне – тоже. Гэри Коулман и все детишки Брэди давно выросли. Мэджик Джонсон и Ларри Берд ушли на покой, Джордан уже дважды ушел на покой, а Шакил О’Нил младше меня на шесть лет. Я окончил университет восемь лет назад. Моим родителям за шестьдесят, в таком возрасте полагается быть бабушками и дедушками, но не родителями. Я того и гляди войду в кабинет к врачу и обнаружу, что он моложе меня.
Будь я спортсменом, мои лучшие годы уже миновали бы. Будь собакой – давно бы умер.
Тридцатник… блин.
Хорошее такое кругленькое число, если подходишь к нему, имея успех, любовь, семью и полную уверенность, что по праву занимаешь место на этой планете. Если все это у тебя есть, можешь спокойно принять свои тридцать. Но если нет, возникает чувство, будто не уложился в срок и шансы все исправить или когда-нибудь достичь истинного счастья и удовлетворения вдруг начинают таять с каждой секундой. Понимаешь, что надежды и мечты так и не осуществились, но превратились в отчаянные молитвы Богу, в которого, как тебе казалось, ты уже больше не веришь. Дай мне идти по жизни с легким сердцем, красивую девчонку за руку вести, или как это в песне поется… Что я, многого прошу?
Тридцатник… блин.
В моем возрасте уже и сорок, время прозака, маячат на горизонте в зеркале заднего вида, как поблескивающее металлом пятнышко, и неуклонно приближаются. В моем возрасте замечаешь едва уловимые приметы зрелости на лицах друзей и в зеркале. Не говоря о том, что в моем возрасте уже имеешь друга-кокаинщика и не исключаешь возможности печального исхода.
Тридцатник……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………… блин…
Элисон жила на Централ-Парк-Вест, на пять кварталов ближе к центру и на три восточнее меня, но все равно что на другой планете. Я обитал в доме без лифта на Девяносто второй улице между Риверсайд-драйв и Вест-Энд-авеню. Этот район, днем вполне себе симпатичный, ночью становился зловещим: наркоторговцы и рябые анорексичные наркоманы втихаря обделывали свои делишки на крылечках и тротуарах. Всякий раз по дороге домой или из дома я нервничал, шагал будто сквозь строй, чувствовал себя непрошеным гостем, привлекающим всеобщее внимание, и молился уже не о счастье и удовлетворении, а просто о том, чтобы меня не тронули.
А на Централ-Парк-Вест такого не было и в помине. Этого не потерпели бы в правлениях жилищных кооперативов. В холле каждого здания имелось как минимум два швейцара, которые следили за порядком в окру́ге и за тем, чтобы на тротуарах не ошивалась всякая шваль, находившая мой район столь привлекательным. По соседству с Элисон жили Миа Фэрроу, Дайан Китон, Тони Рэндалл, Карли Саймон, Мадонна и еще сонм знаменитостей, часто мелькавших между портиками зданий и дверцами такси. Такси для них ловили швейцары в ливреях, посвистывая в серебристые свистки. В лифте дома Элисон даже была специальная кнопка с изображением автомобиля – подать швейцару сигнал, что тебе нужно такси. Тот выходил на улицу и, пока ты спускался, ловил машину. Обитателя пентхауса, например, когда он оказывался на первом этаже, такси могло уже ждать. Вполне справедливо. Мне, чтобы сесть в такси, нужно было дойти до Вест-Энд-авеню и поймать его самому, но чаще всего я просто топал до Бродвея и садился в метро.
