– Позволь мне слегка подвинуть тебя, Тонтон, – произнес Сильван, протягивая руку к своему ножу. – Мне нужно нарезать лимоны для лосося. Ах да… будь добр, загляни, пожалуйста, в погреб, посмотри, нет ли там еще crème fraîche?[153] В холодильнике я не нашел.
Дядя Тонтон удалился, выразительно взглянув на племянника, а Кэйд, приподняв бровь, удивленно посмотрела на Сильвана.
– С тобой часто ведут подобные разговорчики на вечеринках? – тихо спросил Сильван, чтобы не ставить своего дядюшку в неловкое положение перед остальной родней.
– Какие именно?
– Часто ли незнакомцы пытаются склонить тебя к финансированию их проектов?
– Конечно. А о чем еще могут говорить люди с незнакомцами на вечеринках?
– Ну, во Франции обычно о еде.
Кэйд рассмеялась.
– Что ж, понятно, тогда я соединила обе темы в одном разговоре. – Она закончила резать грибы и стала мыть руки. – Однако он поднял интересный вопрос, – продолжила Кэйд. – Boulangers, fromagers[154], шоколатье – вероятно, кустарное пищевое производство нуждается в том же, в чем нуждаются другие, – людям хочется вкладывать деньги в таланты ради процветания искусства. Быть спонсорами.
– Спонсорами? Ты имеешь в виду нечто вроде того, что noblesse oblige?[155]
– Спонсоры помогают развитию искусства.
– Меня лично никто не опекал, – заметил Сильван. – И я тоже не испытываю в этом потребности по отношению к кому-либо.
– Тебе и не нужно, – раздраженно произнесла Кэйд, не понимая, что ее раздражение – признание его таланта.
Сильван подавил улыбку, сжав зубы, чтобы никто не заметил, как распирает его дурацкая гордость. Но его отец, проходивший мимо и услышавший слова Кэйд, многозначительно улыбнулся.
– Не могу поверить, что ты привез ее сюда! – возмущенно заявила Маргерит Маркиз сыну, позвав его во двор покурить.
Сильван не курил. В то время, когда начинали курить все подростки, он увлекся шоколадом. Он слишком дорожил своим тонким обонянием.
– Ты не забыл, что эта женщина обокрала тебя? И мне, видите ли, нужно любезничать с ней?
В гостиной присутствующие еще толпились вокруг закусок, но Натали уже пыталась включить музыку.
– Хотя бы постарайся, мама.
На самом деле Кэйд внешне восприняла спокойно едва прикрытую враждебность матери Сильвана. Означало ли это, что ей наплевать на то, как его мать относится к ней, или просто она ожидала худшего?
– А мне она понравилась, – неожиданно заявил его отец.
Маргерит бросила на мужа негодующий взгляд.
– Juste parce qu’elle est jolie?[156] У него бывали подружки и посимпатичнее, тебе не кажется? Но они не вспыхивали как маков цвет от его взглядов, добиваясь желаемого, а просто флиртовали в приличной манере. Не похищали его сердце.
– Мне нравится, что она высокого мнения о нем, – спокойно ответил Эрве.
– Tu penses![157] – Сильван пристально глянул на отца, удивляясь, как его отец мог заметить то, что ему не удалось.
Сильван почувствовал, что краснеет. Вот черт, этого еще не хватало. На глазах родителей.
– И мне нравится, что она так рисковала из-за него. Тюрьмой, публичным скандалом. Что она говорила тебе, Марго? Что иначе она не могла никак привлечь его внимание?
Сильван вздрогнул, точно его ударило током.
– Верно, – признала Маргерит, склонив голову. – Откровенное преступление – безусловно, мелодраматический поступок, – произнесла она с видом римской императрицы. – Хотя и грубоватый. Неужели в ее стране женщинам некому преподать науку флирта?
– Она стремилась завоевать меня, – весело заметил Сильван. – А что, она правда говорила, что сделала это для привлечения моего внимания? А не ради моего шоколада?
Мать с досадой посмотрела на него.
– Тебе хочется жить с разбитым сердцем?
– Нет. Не хочется.
– Ты понимаешь, что сам во всем виноват? – обратилась Маргерит к мужу.
– Я раз двадцать говорил ему, что необходимо повысить охрану его кондитерской.
– Да при чем тут кондитерская? В том, что он остался таким naïf[158] в восприятии женщин! Ты и сам такой же.
– Знаешь, – сказал Эрве сыну, – я не хотел рассказывать тебе кое-что о твоей матушке, пока ты не повзрослеешь, но она была и остается… весьма difficile[159].
– Я и не думала привередничать, – возразила Маргерит. – Все получалось само собой.
– Может, я и наивен, но мне нравится твоя Кэйд, – произнес Эрве.
Его Кэйд… Сильван задумался, как сама Кэйд может отнестись к такому притяжательному местоимению.
– Она поняла, как дипломатично обойтись с твоей матерью, легко поддерживала разговоры о международных сделках, а пару минут назад спокойно спустилась в кишащий пауками погреб, чтобы помочь нам достать шампанское, и она умеет вовремя вставить нужное слово. Отличный набор качеств. По-моему, нашей семье удалось освоить только одно из них – смелость в извлечении шампанского.
– Как раз я обошлась с ней дипломатично, – раздраженно заявила Маргерит. – Просто на всякий случай.
Сильван, перехватив взгляд матери, слегка улыбнулся.
– На какой, интересно, случай?
Мать негодующе фыркнула, недовольная дотошностью ближайших родственников.
– На тот случай, если она окажется… достойной. – Обиженная тем, что ее вынудили признаться в том, что она практично рассматривала некоторую возможность, Маргерит погасила окурок и гордо удалилась, намереваясь найти собеседников, чьи вопросы не будут вызывать у нее досады и раздражения.
Отец и сын посмотрели ей вслед.
– Разве я кажусь тебе наивным? – спросил Эрве у сына.
– По мнению матери, а самому-то мне откуда знать? – отозвался тот.
– Ладно… Не смогу гарантировать, что твое сердце не будет разбито, но по крайней мере на сей раз это будет взаимным. Вынужден признать, Похитительница Шоколада достойна тебя.
В гостиной Натали подключила динамики, и музыка загремела во всю мощь. Сильван рассмеялся и, взяв Кэйд за руку, повел ее в танцевальный зал с выложенным белыми мраморными плитками полом, расставленными вдоль стен диванчиками на изящных ножках и обитыми парчой мягкими креслами.
Натали включила в музыкальное меню популярную музыку последних пятидесяти лет. Она гудела басами из одного динамика и потрескивала писклявыми помехами из другого, что не мешало танцевать под нее в ритме сменяющихся мелодий и поднимать воротники воображаемых кожаных курток, разыгрывая, к примеру, песни героев из мюзикла «Бриолин». Сильван и Кэйд танцевали без передышки.
Около часа ночи они выскользнули в затихший двор, где под звездным небом слышалось лишь шуршание гравия под их ногами. Сильван повел Кэйд в раскинувшийся за особняком сад, который полого спускался к берегу Марны. Они проскользнули в калитку рядом с конусообразным, почти сказочным домиком, который когда-то служил часовней, и оказались на грязной тропинке, бегущей вдоль берега живописной и широкой реки.
– Морозно. – Сильван подтянул шарф Кэйд, убедившись, что укрыл шею. – Но мне хотелось, чтобы ты увидела окрестные красоты.
Озаренные сиянием полной луны темные воды Марны текли обманчиво медленно, ее волны переливались отраженным светом. Они остановились на берегу рядом с плакучей ивой, помахивавшей по-зимнему оголенными тонкими ветвями. Прижавшись к Сильвану, Кэйд завороженно смотрела на воду.
Может, ей захотелось близости или просто согреться от холода? Может, у нее заболели от танцев ноги? Сильван ни о чем не спрашивал, да ни о чем и не думал, ему просто нравилось согревать, поддерживать ее, давая возможность отдыха.
А ведь пару недель назад Сильван воспринимал жизнь по-иному. Жизнь казалась ему прекрасной. А сейчас, когда он, оглядываясь назад, вспоминал ту жизнь без Кэйд, то думал, что жизнь он в этом мире вел самую несчастную и никудышную.
– Мне понравилась твоя родня, – произнесла она.
Он вскинул брови.
– Неужели? Даже моя мать?
– Да. Она совсем не пыталась понравиться мне.
– И ты сочла это подкупающей чертой?
Кэйд кивнула.
– Большинство матерей с ходу начинают проявлять ко мне симпатию вне зависимости от того, смогут ли их сыновья быть счастливы со мной.
– Так ты умеешь подкупать даже чужих матерей?
Она пожала плечами.
– Не удивительно, что ты так упорно считаешь, будто сможешь купить весь Париж.
– На самом деле, – вздохнув, отозвалась Кэйд, – горю желанием заполучить хоть одно местечко в нем.
Сильван не знал, что на это ответить. Сам он не продается, но с удовольствием в любой момент предоставил бы ей местечко в своем доме, если бы она попросила. Неужели теперь это так очевидно?
Господи, он не мог больше выносить неопределенность, страх того, что Кэйд может бросить его. Но как он мог попросить человека, которого знал менее двух недель, обещать ему отказаться от привычной роскоши ради жизни с ним?
Сильван покрепче обнял Кэйд и загляделся на реку, призывая себя к терпению. «Так же терпеливо надо темперировать шоколад, – мысленно сказал он себе. – Твое время еще впереди». Может, он сумеет сделать ей смелое предложение после трех недель? Достаточно ли такого срока для положительного ответа?
