Сильван покрепче обнял Кэйд и загляделся на реку, призывая себя к терпению. «Так же терпеливо надо темперировать шоколад, – мысленно сказал он себе. – Твое время еще впереди». Может, он сумеет сделать ей смелое предложение после трех недель? Достаточно ли такого срока для положительного ответа?
Легкое облачко набежало на лунный лик, создав на речных волнах причудливые переливы света и тени. Сильван почувствовал, как глубоко вздохнула прижавшаяся к нему Кэйд. Она мягко взяла его за руку.
– Нет, серьезно, неужели я не смогу убедить тебя отдать мне твое имя?
Сердце успело дважды гулко ухнуть, пока Сильван размышлял, о чем именно она говорит. Он едва не ответил согласием. Но промолчал, вспомнив, чего именно Кэйд добивалась от него.
– Ты имеешь в виду, не продам ли я тебе свое имя для выпуска новой коллекции дурацкого шоколада? – Сильван резко отстранился от нее, шагнув к кромке темной, позолоченной воды. Его вдруг пробрала дрожь, особенно остро ощущалась внезапная потеря близости с Кэйд.
Она нахмурилась, когда до нее дошел смысл этого уточнения. Вероятно, осознала возможность двусмысленности собственного вопроса. Кэйд смутилась, опустила голову и ухватилась за ивовые ветви.
– Да.
Его рука еще хранила память о ее мягком пожатии, но он засунул ее в карман.
– Ты хоть о чем-нибудь еще можешь думать? Неужели мы не можем здесь просто наслаждаться жизнью? Почему это дело так много значит для тебя? Тебе же не нужны деньги. Не нужна Европа.
Кэйд отступила за ветви плакучей ивы. Весной или летом ей удалось бы спрятаться за массой узких стрельчатых листиков, но глубокой осенью листва уже опала.
– Ты не хочешь, чтобы я осталась в Европе?
– Ты знаешь, чего я хочу.
– Или ты…
– Кэйд… Ты способна не смешивать личные отношения с деловыми?
Внезапно ему пришло в голову, что сам он, родившись в обычной семье, рос предоставленный самому себе и лишь в юности решил стать шоколатье. Она же родилась в деловом мире и, вероятно, сейчас впервые пыталась проанализировать свои личные интересы.
– Ты хочешь, чтобы я уехала домой? – тихо спросила она.
Иногда откровенность бывала единственным достойным выходом, неважно, насколько он мог быть опасным.
– Нет.
Кэйд стояла поодаль, настороженно глядя на Сильвана, держась рукой за голые ветки, точно смущенная испуганная нимфа, случайно пробудившаяся до прихода весны.
– Видишь ли, ты можешь приобщиться к тому, чем не владеешь. – Он не сводил с нее глаз. – В любой угодный тебе момент ты можешь, ничего не покупая, стать частью моей жизни.
Ее глаза расширились. Она пристально смотрела на него.
– Я не понимаю тебя, – произнес Сильван. – Разве ты не можешь поступить так, как хочешь?
Ее брови сошлись у переносицы.
– С полной беспечностью, следуя внезапному капризу? Нет. А сколько людей могут пострадать от последствий моего необузданного решения? Думаешь, я просто позволю себе расслабиться и отдаться на волю собственных прихотей?
– Речь не об этом. Я имел в виду, можешь ли ты решить, чего желаешь от жизни, и исполнить свое желание? До сих пор, по-моему, тебе это удавалось. Неужели ты не можешь продолжать в том же духе?
Кэйд нахмурилась.
– В школе нас учили тому, что представляет собой некая американская мечта – погоня за успехом или… счастьем. – Сильван неловко, по буквам произнес это английское выражение, излишне хрипя и грассируя. – Я даже не знаю, как это адекватно перевести на французский.
– На французский лад это звучит скорее эгоистично, – усмехнулась она. – И в том-то все дело. От меня зависят судьбы людей.
– А я и не говорил, чтобы ты поступала безответственно.
Но Кэйд именно так и поступала. Что весьма интересно, учитывая то, как упорно она сопротивлялась проявлению собственного легкомыслия.
– Хотя я лично не против того, что ты тайно проникла в мой бизнес, дала шанс любителям скандалов пополоскать ваше имя в прессе, подвергаясь риску тюремного заключения, – улыбнулся Сильван.
– И, вероятно, этим я истощила фонды безответственного поведения на следующие двадцать четыре года жизни, – промолвила Кэйд.
Сильван вздрогнул.
– Не говори так. Это я вырос на задворках жизни, а ты живешь как принцесса, пойманная в ловушку собственного королевства и не осмеливающаяся осознать своих собственных мечтаний. Кэйд, по-моему, тебе вовсе не нужно покупать Европу или внедряться в европейский бизнес. Наверное, ты просто решила позабавиться, но могу поклясться, что тебе нравится бывать в моей лаборатории, ощущать жизнь во всей ее полноте. Похоже, ты наполовину подавляешь собственную натуру, сосредотачиваясь на фабриках и финансах.
А вторая половина заполнена радостью и страстью. Если она не могла остаться в Париже ради Сильвана, то могла бы ради его шоколада.
Кэйд внимательно посмотрела на него. Потом перевела взгляд на реку, устремив его на дальний берег широкой Марны.
– Моему дедушке уже восемьдесят два года, – вздохнула она.
Сильван мог уговаривать Кэйд выбрать Париж, забыв о жизни в компании, производящей проклятый ширпотреб, но он не в силах убедить ее выбрать его, отказавшись от того, кого она любила. Даже если она позволит себе отдаться чувству любви к нему, он не в силах так поступить с ней. Не вправе сказать, что ей предстоит выбор между ним и кем-то, кого она любила с детства.
– И… я могу сделать многое. Очень многое, – произнесла Кэйд с таким отчаянием, словно это стало ее проклятием, а не подарком судьбы. – Я могу спасать людей. Менять их жизни. Улучшать условия труда целых стран. Работая над шоколадом в Париже… я стану бесполезной. Я просто… полюбила его. Но это не имеет значения ни для кого, кроме меня.
– А ты когда-нибудь делала что-нибудь только ради самой себя?
Брови Кэйд сошлись на переносице, словно вопрос ее озадачил. Сильван понимал, что она размышляет над его словами.
– Я тайно проникла в твою лабораторию, – наконец произнесла Кэйд.
– Мне кажется, что ты преуспела на этом пути, – усмехнулся он. – Может, тебе следует попробовать пойти еще дальше? Перестать думать обо всем, что ты должна делать. Наслаждайся моментом, прочувствуй то, что тебе хочется делать. Безусловно, тебе позволят пару лет просто пожить в свое удовольствие.
Она положила голову ему на плечо и задумчиво посмотрела на струящуюся речную гладь.
– А ты живешь тем, что доставляет тебе удовольствие? – вдруг спросила Кэйд.
Сильван вглядывался в ее лицо, такое бледное на фоне ночи, ощущал приятную тяжесть прижатого к нему тела, стремившегося к его душе. Единственного, чего недоставало этому моменту для полного счастья, так это гарантии, что он сумеет удержать ее.
– Да. – Он ласково убрал с ее лица непослушные волосы, именно так, как ему захотелось в то первое утро в пекарне. – Je suis très content[160].
В понедельник Кэйд, ощущая похмелье после семейных празднеств и мысленно ругаясь, поливала себя хилой струей в неудобном душе ванной съемной парижской квартирки, когда вдруг услышала звонок своего мобильного телефона. Одновременно к этому звону подключился колокольный сервис лэптопа, сообщая, что множество посланий начали поступать одно за другим. Телефон сдал на время позицию голосовой почте, но незамедлительно затрещал снова, когда Кэйд, завернувшись в полотенце, подбежала к нему, дрожа от холода.
– «Тотал фудс» сделала враждебный выпад, предложив покупку контрольного пакета акций «Девон канди», – сообщил отец, и Кэйд охватило возбуждение. Адреналин взыграл так, словно, выйдя из душа, она обнаружила в комнате разъяренного, готового к прыжку тигра.
– Вот мерзавцы! – бросила она. – Я вылетаю.
Прижав к уху телефон, Кэйд спешно бросила вещи в сумку, одновременно поручая служащему в Мэриленде забронировать ей место на первый же рейс частного самолета. Плюшевого медвежонка она спрятала в сумочку. Оставив большинство вещей в съемной квартире, Кэйд вышла на улицу и поймала такси.
– Attendez[161], – велела она водителю. – Я все оплачу, не волнуйтесь.
Адреналин перехлестывал через край, ее мысли сосредоточились на разъяренном тигре. Но ей нужно повидать Сильвана. Он был ей необходим как воздух. Но Кэйд не могла увезти его с собой. Не могла никакими силами оторвать его от стильного демонстрационного стола, соблазнить богатством и увезти в Америку. Даже если бы ей удалось забрать Сильвана из его кондитерской и его города, то она поступила бы как палач, топором отрубивший ему конечности.
«Ты можешь приобщиться к тому, чем не владеешь. В любой момент можешь, ничего не покупая, стать частью моей жизни…»
– Упакуйте мне… десять коробок, – обратилась Кэйд к продавцу.
Она знала свой деловой мир, знала, что будет происходить в следующие несколько недель. Они станут бодрствовать сутками, питаться урывками, упорно добиваться цели, изредка посылая кого-нибудь за закусками и кофе. В холодильнике у нее было двадцать коробок от других шоколатье. Но она не положила ни одну из них в дорожную сумку. Ей хотелось ежедневно иметь в своем распоряжении лишь эти замечательные маленькие шедевры, вместившие в себя частицы души Сильвана Маркиза. Возможно, даже одних конфет окажется мало, если вдали от него ей станет совсем плохо.
