Питер напрягается.
– Приди в себя! Ты ей больше не нравишься. Все кончено. Двигайся дальше.
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – произносит Джош.
– Без разницы, чувак. Она рассказала мне, что ты пытался ее поцеловать. Попробуй снова, и я надеру тебе задницу.
Джош испускает короткий смешок.
– Валяй.
В моей груди поднимается паника, когда Питер делает целенаправленное движение к Джошу. Я тяну Питера за руку.
– Прекрати!
И вот тогда я вижу ее. Марго, стоящую в нескольких футах позади Джоша, держащую руку у рта. Музыка замолкла, мир прекратил вращаться, потому что Марго все слышала.
– Это неправда? Пожалуйста, скажите мне, что это неправда.
Я открываю и закрываю рот. Мне не нужно ничего говорить, потому что она уже знает. Марго знает меня слишком хорошо.
– Как ты мог? – спрашивает она, и ее голос дрожит. При виде боли в ее глазах мне хочется умереть. Я никогда прежде не видела такого взгляда.
– Марго, – начинает Джош, но она качает головой и отступает.
– Убирайся, – произносит она, и ее голос срывается. Затем она смотрит на меня. – Ты моя сестра. Ты человек, которому я доверяю больше, чем кому-либо.
– Гоу-Гоу, подожди… – но она уже ушла. Я слышу звук ее шагов, бегущих по лестнице. Слышу, как закрывается, а не захлопывается, ее дверь.
И тогда я начинаю рыдать.
– Мне очень жаль, – говорит мне Джош. Грустный, он добавляет: – Это моя вина. – Он уходит через заднюю дверь.
Питер делает движение, чтобы обнять меня, но я останавливаю его.
– Можешь просто… можешь просто уйти?
Боль и удивление появляются на его лице.
– Конечно, я могу уйти, – отвечает он и выходит из кухни.
Я отправляюсь в ванную по соседству, сажусь на унитаз и плачу. Кто-то стучится, я перестаю плакать и отзываюсь:
– Минуточку.
Миссис Шах говорит радостным голосом:
– Извини, дорогая! – и я слышу, как ее каблуки, цокая, удаляются.
Затем я поднимаюсь и плескаю холодной воды себе в лицо. Глаза все еще красные и опухшие. Я смачиваю полотенце водой и промокаю им лицо. Мама, бывало, так делала, когда я болела. Она клала ледяную салфетку мне на лоб и заменяла ее на свежую, когда та нагревалась от моего жара. Хотелось бы, чтобы мама была здесь.
* * *
Когда я возвращаюсь на вечеринку, мистер Чой сидит за пианино, играя «Устройте себе веселое Рождество», а мисс Ротшильд зажимает папу в угол на диване. Она опрокидывает бокал шампанского, и у него на лице появляется слегка испуганное выражение. Как только он меня видит, то соскакивает с дивана и подходит ко мне.
– Ну, слава богу, – произносит он. – Где Гоу– Гоу? Мы еще не все спели.
– Она не очень хорошо себя чувствует, – отвечаю я.
– Хм. Пойду проверю.
– Думаю, она хочет побыть одна.
Папа морщит лоб.
– Неужели они с Джошем поссорились? Я только что видел, как он ушел.
Я сглатываю.
– Может быть. Я пойду и поговорю с ней.
Он похлопывает меня по плечу.
– Ты хорошая сестра, родная.
Я выдавливаю улыбку.
– Спасибо, папочка.
Я поднимаюсь по лестнице. Дверь Марго заперта. Я стою около нее и спрашиваю:
– Можно войти?
Нет ответа.
– Пожалуйста, Марго. Пожалуйста, просто дай мне все объяснить…
По-прежнему ничего.
– Извини. Марго, мне так жаль. Пожалуйста, поговори со мной.
Я сажусь возле двери и начинаю плакать. Моя старшая сестра знает, как сделать мне больнее.
Ее молчание, быть отвергнутой ею – самое страшное наказание, которое она могла бы придумать.
ДО ТОГО КАК УМЕРЛА МАМА, МЫ С МАРГО БЫЛИ ВРАГАМИ. Мы постоянно дрались главным образом из-за того, что я всегда портила что-нибудь из ее вещей – какую-то игру, какую-нибудь куклу.
У Марго была любимая кукла по имени Рошель. У Рошель были шелковистые каштановые волосы, и она носила очки, как и Марго. Мама с папой подарили эту игрушку на ее седьмой день рождения.
Рошель была единственной куклой Марго. Она обожала ее. Помню, как я умоляла Марго дать мне ее подержать хотя бы секундочку, но Марго всегда отвечала «нет». Как-то раз я простудилась и не пошла в школу, а осталась дома. Я пробралась в комнату Марго и взяла Рошель. Играла с ней весь обед, притворяясь, что мы с Рошель были лучшими подружками. Я вбила себе в голову, что ее лицо было каким-то невзрачным и она лучше будет смотреться с помадой на губах. И, сделав Рошель красивее, тем самым оказала бы Марго услугу. Я достала из ящика в ванной одну из маминых помад и накрасила кукле губы. И сразу же поняла, что это было ошибкой. Я нанесла ее, выйдя за линию губ, поэтому она выглядела по-клоунски, а не изысканно. Тогда я попробовала смыть помаду зубной пастой, но она стала выглядеть так, словно у нее было заболевание рта. Я пряталась под одеялами до возвращения Марго. Когда она увидела, в каком состоянии была Рошель, я услышала ее крик.
После смерти мамы нам всем пришлось измениться. Теперь у всех были новые роли. Мы с Марго больше не дрались, потому что обе понимали – мы должны заботиться о Китти.
– Приглядывайте за сестрой, – всегда повторяла мама. Когда она была жива, мы делали это с неохотой. После того, как ее не стало, мы занимались этим, потому что сами хотели.
* * *
Прошли дни, и по-прежнему ничего. Марго смотрит сквозь меня, говорит со мной только по необходимости. Китти наблюдает за нами с обеспокоенным взглядом. Папа в недоумении и интересуется тем, что с нами происходит, но не принуждает меня к ответу.
Теперь между нами стена, и я чувствую, как Марго отдаляется от меня все дальше и дальше. Сестры должны ссориться и мириться, потому что они сестры, и они всегда найдут путь обратно друг к другу. Но главное, что меня пугает, – мы, возможно, не найдем.
ЗА МОИМ ОКНОМ ХЛОПЬЯМИ ВАЛИТ СНЕГ, похожий на вату. Двор начинает напоминать хлопковое поле. Надеюсь, снег будет идти весь день и всю ночь. Пусть начнется пурга.
Раздается стук в мою дверь.
Я поднимаю голову с подушки.
– Входите.
Входит папа и садится за стол.
– Итак, – произносит он, почесывая подбородок, как всегда делает, когда чувствует себя некомфортно. – Нам нужно поговорить.
У меня все внутри падает. Я сажусь и обхватываю руками колени.
– Марго рассказала тебе?
Папа откашливается.
– Рассказала, – я не могу даже глядеть на него. – Неловко. Мне никогда не приходилось делать этого с Марго, так что… – Он снова откашливается. – Можно подумать, что я буду лучше в этом вопросе, так как являюсь специалистом в данной области. Просто скажу, я считаю тебя слишком юной, чтобы заниматься сексом, Лара Джин. Не думаю, что ты уже готова. – Он говорит так, словно вот-вот заплачет. – Он. Питер каким-нибудь образом принуждал тебя?
Я чувствую, как вся кровь бросается мне в лицо.
– Папочка, у нас не было секса!
Папа кивает, но не думаю, что он верит мне.
Я твой папа, поэтому, конечно, я бы предпочел, чтобы ты подождала, пока тебе не исполнится пятьдесят, но. – он вновь откашливается, – я хочу, чтобы ты была в безопасности. Поэтому назначу встречу с доктором Худец на понедельник.
Я начинаю плакать.
– Мне не нужно записываться на прием, потому что я ничем не занимаюсь! У меня не было секса! Ни в горячей ванне, ни в любом другом месте. Кто-то все выдумал. Ты должен мне поверить.
У папы страдальческое выражение лица.
– Лара Джин, знаю, нелегко разговаривать об этом с папой, а не с мамой. Хотелось бы мне, чтобы мама была здесь, она смогла бы помочь справиться нам со всем этим.
– Мне бы тоже хотелось, чтобы она была здесь, потому что она бы мне поверила. – Слезы бегут по щекам. И без того плохо, когда посторонние думают самое худшее обо мне, но я никогда не думала, что моя сестра и папа поверят в это.
– Прости. – Папа обнимает меня. – Извини. Я верю тебе. Если ты говоришь, что не занималась сексом, значит, ты не занималась сексом. Мне просто не хочется, чтобы ты слишком быстро повзрослела. Когда я гляжу на тебя, для меня ты такая же, как и Китти. Ты моя маленькая девочка, Лара Джин.
Я обмякаю, прислонившись к нему. Нет места надежнее, чем папины руки.
– Все кувырком. Ты мне больше не доверяешь. Мы с Питером расстались. Марго ненавидит меня.
– Я верю тебе. Конечно, я доверяю тебе. И, конечно же, вы с Марго помиритесь, как и всегда. Она лишь беспокоилась о тебе, вот почему она ко мне пришла. – Нет, не так. Она сделала это назло. Из-за нее даже папа на секунду подумал обо мне такое.
Папа поднимает мой подбородок и вытирает слезы с лица.
– Должно быть, тебе действительно нравится Питер, да?
– Нет, – всхлипываю я. – Может быть. Не знаю.
Он убирает волосы мне за уши.
– Все будет хорошо.
* * *
Существует особенный вид боя, который можно вести только с сестрой, – когда говоришь слова, которые не можешь взять обратно. Ты произносишь их, потому что не можешь удержаться, ты так зол, что они сами прут из горла и из глаз. Ты так зол, что не можешь мыслить ясно. Все, что видишь, – это кровь.
