– А болота как же?
– А болота легко осушить и тоже отдать под пахотные земли.
Тяжелый плуг был известен в Британии уже несколько десятков лет. Племена белгов привезли его с собой из Галлии и с успехом пользовались им для пахоты, но жители Сарума и западной оконечности острова, где преобладали плодородные меловые почвы, неохотно расставались с привычной легкой сохой, а повышение урожайности их не волновало.
– В империи всегда существует спрос на зерно, – настаивал Портий. – Чем больше продавать, тем выше наши доходы.
В осушении заболоченных земель римляне не знали себе равных. В южной и восточной оконечностях Британии уже возводили защитные дамбы, прокладывали гати и создавали сеть открытых осушительных систем, а топи на востоке острова превратили в плодородные пашни и луга. В сравнении с этим замысел Портия был весьма скромным.
– Болота легко осушить, – сказал молодой человек Нумексу, имея в виду заболоченные земли к северу и западу от Сорбиодуна.
– Конечно, – обрадованно закивал Нумекс, который многому научился у римлян на строительстве дорог. – Только местным эти земли ни к чему. Не станут они их обрабатывать.
– Ничего, привыкнут, – уверенно заявил Портий.
Увы, в этом он ошибся.
За несколько лет Нумекс вырыл сеть отводных каналов и канавок, по которым вода с заболоченных земель в низине стекала в реку, и проложил деревянные желоба, позволяющие регулировать отток воды. Портий отвел под пахоту несколько акров плодородной земли у реки и купил два тяжелых плуга.
– Теперь дело пойдет на лад, – сказал он Тосутигу.
Однако весенним половодьем затопило заливные луга, и жители окрестных селений обрадовались – им не хотелось пахать в низине. Нумекс и Портий терпеливо восстановили осушительные сооружения и укрепили речной берег, так что на следующий год можно было приступать к пахоте.
Увы, опасения Нумекса подтвердились, а надежды Портия не оправдались. Землепашцы неохотно вывели на поля упряжки волов с тяжелым плугом, но странным образом постромки рвались, волы упрямились или возникала еще какая-то важная причина, по которой обработка полей в низине откладывалась. Все наперебой жаловались Тосутигу. На третий год правитель Сарума не выдержал и попросил зятя отказаться от затеи.
– В низине они никогда не пахали и пахать не станут, – объяснил Тосутиг.
– А римляне низины веками распахивали, – напомнил ему зять.
– Так то римляне! – отмахнулся тесть. – А это – кельты. Они упрямые.
– Римляне тоже упрямые, – буркнул Портий.
Еще лет двадцать поля в низинах обрабатывали, но кое-как, а потому урожаи с них снимали посредственные. Даже Нумекс разочаровался в нововведении, и впоследствии осушительную систему забросили, а тяжелые плуги ржавели без дела. Сарумское земледелие продолжало процветать на взгорье.
Впрочем, кое в чем Портий преуспел.
Рядом с виллой он разбил небольшой сад, огороженный высокой каменной стеной, и посадил там персиковые и абрикосовые деревья, привезенные из Галлии. Абрикосы не прижились, а вот персики укоренились и вскоре принесли урожай румяных сочных плодов, дотоле невиданных в Саруме.
Однажды Портий спросил у Мэйв, где местные жители собирают мед.
– В лесу, – ответила она.
Портий удивленно покачал головой и велел Нумексу установить шесть небольших глиняных горшков на солнечном склоне, у каменной стены сада, и провертеть в стенках каждого горшка шесть дырочек.
– А это еще зачем? – удивленно спросил Нумекс.
– Для пчел, – объяснил Портий.
Никто не верил, что пчелиный рой можно заставить жить в горшке.
– Вам, римлянам, во всем порядок нужен, – возмутилась Мэйв. – Вот увидишь, пчелы тебе подчиняться не станут. Знаешь, сколько они летают, бедняжки, пока удобное местечко в лесу не найдут?
Портий только улыбнулся. На следующий год несколько пчелиных роев поймали и перенесли в горшки. К удивлению местных жителей, пчелы никуда не улетели.
– Вот что значит римская смекалка, – сказал Тосутиг Мэйв.
Бальба-красильщик вызвался стать пасечником.
– Я красками насквозь пропитался, пчелы меня не тронут, – заявил он Портию.
И в самом деле, пчелы красильщика не жалили: то ли их отпугивал едкий запах мочи, применяемой для окрашивания и отбеливания шерсти, то ли Бальбу сделала неуязвимым продубленная красителями кожа.
– Пчелы вони не любят, – серьезно объяснил Нумекс.
Но больше всего Тосутигу понравились фазаны – необычные длиннохвостые птицы с маленькой головой и золотисто-коричневым оперением.
– А что с ними делают? – спросил тесть.
– На них охотятся. У фазанов очень вкусное мясо, но их надо несколько дней провешивать, – объяснил Портий.
Двести фазанов, привезенных из Галлии, выпустили в лес, и они быстро обосновались в окрестностях Сарума.
– Надо же, мой зять даже охотничьи угодья улучшил! – восторгался Тосутиг.
Однако самых больших перемен Портий добился на взгорье. Его нововведение существенно повлияло на жизнь Сарума в последующие полторы тысячи лет.
Овец в Саруме было много, Портий заметил это сразу. В то время на острове существовала всего одна, древняя порода – соай: мелкие, худые и выносливые животные с короткими хвостами и гладкой бурой шерстью, прекрасно приспособленные к жизни на взгорье. Римляне считали их примитивными, потому что в имперских провинциях разводили много разных пород: в испанской провинции Беатика и в Малой Азии – рыжих, в Иберии – черных, но самое драгоценное, белое руно получали от тарентских овец из Южной Италии.
– Надо улучшить породу, – заявил Портий.
– Неужели всех наших овец придется заколоть? – ужаснулся Тосутиг.
– Нет, что ты! Мы их скрестим с тарентскими.
Портий, хоть прежде и не предполагал заниматься разведением скота, внимательно изучил трактат Марка Терренция Варрона о сельском хозяйстве. Труды великого философа натолкнули молодого человека на кое-какие мысли, а потому он выписал из Италии полдюжины лучших тарентских овец.
Через несколько месяцев к дуну подъехал крытый возок. Местные жители, прослышав о невиданных овцах, с любопытством следили, как Портий и Тосутиг выгружают животных. Портий откинул полог возка и по сходням бережно вывел первую овцу.
Все вокруг расхохотались, а Тосутиг побагровел от стыда – овца была плотно обернута кожаной попоной.
– Римские овцы плешивые! Их попонами накрывают, чтоб не мерзли! – выкрикивали в толпе.
Портий невозмутимо развязал кожаные ремни, удерживающие попону на месте, и объяснил:
– Попоны надевают для того, чтобы шерсть не путалась и не пачкалась.
Он сдернул попону, и смех немедленно умолк. Жители Сарума изумленно ахнули, впервые увидев тонкорунную овцу. Тончайшая белоснежная шерсть волнами ниспадала до самой земли и сияла в лучах солнца. К овце со всех сторон потянулись руки, люди с восхищением гладили шелковистые завитки, возбужденно переговаривались.
Когда Портий вывел из возка всех животных и снял с них попоны, Тосутиг недоуменно спросил:
– А где же бараны?
– Нам бараны не нужны, – ответил Портий. – У нас свои есть.
Улучшение, точнее, выведение новой породы заняло несколько лет. Портий терпеливо скрещивал тарентских овец с местными баранами. Первый помет дал овец разных цветов и с жесткой шерстью.
– Говорил же я тебе, бараны нужны, – удрученно вздохнул Тосутиг.
– Не торопись, овец нужно еще раз скрестить, – успокоил его Портий.
Из первого помета он выбрал баранов с белой шерстью и снова скрестил их с тарентскими овцами. Потомство удалось на славу – все с длинным белым руном, хотя и не таким шелковистым, но вполне подходящим для холодных зим Сарума.
Местные жители прониклись уважением к римлянину.
Портий объяснил, что овец лучше не ощипывать по весне, а стричь, потому что иначе при осенней линьке пропадает много шерсти. Он показал Тосутигу железный гребень и бронзовые ножницы для стрижки овец и заверил тестя, что количество собранной таким способом шерсти увеличится вдвое, а гребнем удобно отделять длинные волокна от коротких.
Вскоре на взгорье рядом с отарами бурых овец паслись и белые овцы – выносливые, ловкие и привычные к непогоде, так что попоны им не требовались. С них состригали прекрасное тонкое руно.
– Твой муж не только научил нас жить как истинные римляне, но и приумножил наше богатство.
После пяти лет семейной жизни Портий решил, что все-таки чего-то достиг. Мэйв родила ему двух сыновей и дочь. Мальчики получали римское воспитание, и Портий подумывал нанять им наставника. Имение процветало. Молодой человек с таким усердием предавался заботам о хозяйстве, что даже не вспоминал об отъезде из Сорбиодуна. Долгая судебная тяжба лишила его родителей имения в Галлии, однако деньги, посылаемые Портием, обеспечивали им скромное существование. В общем, жаловаться было не на что – ну или почти не на что.
