– И стручки у них совсем как у ванили, да?
– Клем выращивает из семян цветы, чтобы посмотреть, как они выглядят. По-моему, она снимает об этом фильм. А Чарли отдал свой стручок на идентификацию ботаникам в Кью. И получил ответ: это либо ваниль, либо нечто такое, чего не существует в природе. Ботаники не сошлись во мнении, который из вариантов предпочесть.
– Клем выращивает цветы из тех семян, что были в ее стручке?
– Да.
– Интересно.
– Почему?
– Ты знаешь, что стручки, которые достались в наследство тебе, отличаются от стручков растений, которые разводит Пророк, и от тех, которые теперь выращивает Клем?
Флёр мотает головой:
– Нет.
– Они хотя бы с Затерянного острова? – уточняет Скай.
– Да, – говорит Ина. – Оттуда. И они намного более мощные.
– Почему специалиста по оленям пригласили на педагогическую конференцию?
– Почему же?
– Потому что один из выступающих наметил сделать доклад на тему “О лени и трудолюбии”!
– Дядя Чарли, у тебя получается все смешнее и смешнее, молодец!
– Вы знаете, что такое мимикрирующие орхидеи?
Флёр задумывается.
– Это те, которые похожи на пчел?
– Да, именно. Но есть и другие. Многие орхидеи обладают свойством мимикрии. Орхидея, похожая на пчелу, относится к роду Ophrys – все растения этого рода принимают вид насекомых. А еще есть род Dracula, в который входят цветы, похожие на вампиров, обезьян или грибы. Это легко объяснимо. Цветы хотят, чтобы их опыляли, вот и обманывают насекомых, приманивая их разными уловками. Но наша орхидея, затерянная орхидея…
– …принимает форму религиозных символов, потому что…
– …потому что религиозные символы привлекают людей, стремящихся к просветлению. Она, собственно, и сулит просветление, правда, с неудачным побочным эффектом – смертью. Вы видите цветок, похожий на Иисуса. Конечно, вам хочется вкусить его плода, и вот вы его опыляете, а растению только того и надо, ведь затерянную орхидею опыляют только люди…
– Как это?
– Она рассчитывает только на людей, больше ее никто не опылит. Вы видите цветок, похожий на Ганешу или на Деву Марию, и прикасаетесь к нему, присматриваетесь, заботитесь о том, чтобы он принес плоды, съедаете плод и, весьма вероятно, умираете. Семена хоронят с вами вместе. Но прежде, чем это произойдет, затерянная орхидея напоследок изображает кое-что еще.
– Что же?
– Если тебе суждено, съев ее плод, умереть – неважно, в ближайшие пять минут или в ближайшую тысячу лет, – цветок орхидеи принимает образ… Одним словом, орхидея становится похожей на тебя.
– Серьезно?
– Серьезно.
– И это не какая-нибудь там полная…
– Нет.
– Ладно. Про медведей. Вот этот вам понравится. Классный. Не совсем анекдот, скорее – история из жизни.
– Ну хорошо, давай уже.
– В общем, два парня разбили лагерь в лесу: в Канаде или еще где-то. Где водятся медведи.
– А в Шотландии водятся медведи?
– Нет. Короче, как только эти два типа уснули, их разбудили странные звуки – как будто кто-то хрюкает и шаркает ногами. Это пришел огромный медведь гризли, он ищет еду.
– А гризли едят людей?
– Ага. Еда – в палатке, она проснулась, и…
– Чарли, может, не надо такие ужасы прямо перед сном?
– …и один из парней выглядывает из палатки, ахает от ужаса и говорит второму: “Как думаешь, ты бегаешь быстрее, чем гризли?” А тот отвечает: “Мне необязательно бегать быстрее, чем гризли. Главное – бегать быстрее тебя”. Дошло?
– Вот.
Настал новый день, и все снова стало странным, как тогда у Сильвии с ее салфеточками и розовыми вафлями. По стеклам хлещет дождь. Флёр с утра мутит так, как будто накануне она выпила гораздо больше, чем просто несколько стаканчиков виски. Ина протягивает ей фотоальбом. Кто вообще в наши дни заводит фотоальбомы? А этот еще и выглядит дешевкой: обложка – темно-бордовая клеенка, местами потрескавшаяся, а внутри, в пластиковых облезлых кармашках, – распечатанные на принтере картинки, похожие, скорее, на плохие ксерокопии.
– Что мне тут нужно найти? – спрашивает Флёр.
– Просто смотри – и увидишь,
– Я вижу цветы, – говорит Скай. – Но…
– Разве вы не видите… распятие? Ганешу? Шиву в космическом танце?
Флёр и Скай снова переглядываются. Ну хорошо, о’кей, один из цветков действительно слегка напоминает распятие. Распятие, дорисованное десятилетним ребенком в “Фотошопе”. Да и цветок с Ганешей – просто смех. Оранжево-розоватое пятно, из которого торчит характерный хобот, но и он выглядит так, будто его пририсовали на компьютере. Что же касается Шивы, то это – голубая орхидея с лепестками-руками, которые придают ей сходство с обыкновенным клематисом, а вовсе не с божеством в космическом танце. Флёр вдруг чувствует себя совершенно опустошенной. Все, что она узнала здесь, мутной водой кружится вокруг сливного отверстия и исчезает. Ее охватывает острая и нестерпимая тоска по чему-то такому, чего (теперь она знает) попросту не существует. Ощущение, будто бы она явилась на самый грандиозный банкет из всех, когда-либо устроенных на Земле, и обнаружила на столе лишь хлеб и воду. Вся эта история – не больше, чем шутка. К тому же несмешная. Может, эти картинки – проекция ее собственных мыслей насчет всего этого? Или просто полный идиотизм? Флёр вдруг понимает, что устала. Устала от жизни, от других людей, от этой чертовой Вселенной, чем бы там она ни оказалась на самом деле. Ей очень хочется домой.
– Вы не видите, – говорит Ина. – Иллюзия заслоняет от вас главное. Нужно смотреть сквозь нее. Этому надо как-то научиться.
– Ага.
– Вы хотели бы увидеть все это, если бы существовал способ…?
Флёр пожимает плечами.
– Не знаю.
– А я хочу увидеть, – говорит Скай.
– Просто я, наверное, не слишком сильна в сексе. Извини.
– А как же твой муж? Ну, в смысле…
– Мы как-то привыкли обходиться без этого. Это такое облегчение. И потом – о боже, я наверняка скажу сейчас ужасную вещь, но он так благодарен уже за одну только возможность увидеть меня голой, что, даже если я просто неподвижно лежу и время от времени издаю стон, этого достаточно, чтобы он считал меня восхитительной любовницей. А уж если бы я сделала ему минет, он бы потом несколько месяцев ходил абсолютно счастливый! Но с тобой? Я понимаю, что мне не хватает мастерства. Прости, мне очень неловко. Думаю, я просто слегка обленилась. Стала чересчур гетеросексуальной. Мне хочется просто лежать и позволить тебе быть парнем.
– Так не пойдет.
– Я знаю.
– Вылижи меня.
– Что?
– Вылижи меня.
– Прямо сейчас?
– Да.
– Если хотите по-настоящему классно провести время, сходите в церковь.
– Ага…
Они по-прежнему сидят за кухонным столом у Ины. Удивительным образом миновал еще один день. Дождь прекратился. В медных сковородках, висящих над плитой, отражается луна. Опять пахнет торфом, как всегда. Фотоальбомы вернулись на полку. На столе – медицинская бутылочка с прозрачной жидкостью. Это – последняя бутылка, объясняет Ина. Тот самый раствор, который пыталась воссоздать Роза. То, ради чего все они погибли.
– И вы говорите, что это – всего-навсего результат вымачивания стручка в…
– Да, в слезах просветленного человека.
– Одного из жителей Затерянного острова?
Ина мотает головой.
– Любого просветленного человека.
– То есть даже Пророк подойдет?
– Возможно, просветленности Пророка не хватит.
– А просветленные люди много плачут?
– Нет. В том-то и…
– Понятно. В этом – парадокс. Опять неудача.
– Ну, в каком-то смысле. То есть…
– И вы всегда это знали?
– Да.
– А моя мать – не знала?
– Нет.
– И вы не сказали ей, потому что…
– Послушай. В глубине души твоя мать была хорошим человеком, как и все мы. Но она попалась в ловушку прекрасного тела. Ради нее люди готовы были на все. Смерть родителей Пийали… Пророк, лишившийся руки. Она продолжала бы искать пути достижения искусственного блаженства и ни перед чем не остановилась бы. Я не хочу сказать, что ее поиски были совершенно бессмысленны, но мне кажется, это не самый лучший способ избавления от иллюзии. Во всяком случае, окончательного. Олеандра в конце жизни тоже пришла к этому выводу.
У Флёр перехватывает дыхание. Она делает медленный выдох. Ее мать умерла ради сведений, которые все время были под рукой. Однако на что была готова Роза ради того, чтобы добыть слезы просветленного человека? Где та черта, перейдя которую, она решила бы остановиться?
Скай смотрит на бутылочку. Неужели это и в самом деле чьи-то слезы? Ведь это же…
– Так почему именно в церковь? – спрашивает она у Ины.
– Там блаженство будет такое, что вы его просто не вынесете. Во всяком случае, поначалу.
– В церкви? В любой самой обыкновенной церкви?
