Точнее, за всю свою жизнь мне вообще не приходилось принимать сколь-либо значимых решений.
– Никто не наводил на меня чары, я мыслю ясно, как и раньше. И это решение – правильное.
– Правильное? – возмутился Алан. – Ты считаешь его правильным?! Отказаться от своего сердца, от бессмертной души? Как ты думаешь, что будет потом? Тебя не пустят в мир фей, даже если тебе очень захочется туда попасть. Так зачем тебе все это? Чтобы оказаться среди господ и больше не якшаться со слугами вроде меня?
И тогда я его ударила. Да, я всего лишь влепила ему пощечину, но едва ли такое поведение можно назвать мягким и терпеливым.
– Во-первых, – раздраженно заявила я, – это мое решение, мое собственное, и у тебя, как и у фей, нет права голоса в этом вопросе. Я свой собственный человек и своя собственная фея, и ты не можешь назвать мне причину, почему я должна остаться человеком, – кроме того, что ты терпеть не можешь фей. Но ты не спрашиваешь, почему я приняла это решение и как себя чувствовала при этом, ты просто требуешь, чтобы я поступала, как ты хочешь.
– Понимаешь… – начал Алан и осекся.
Сейчас он не притворялся. До этого он так часто меня обманывал, что я научилась различать, когда он лжет, а когда говорит правду.
– Понимаешь, ты мне нравишься, – наконец выдавил он. – Очень, очень нравишься. Мне не все равно, что с тобой случится. Но если ты станешь феей, я тебя потеряю.
Не сводя с него взгляда, я кивнула. Мне хотелось сказать: «Это неправильный ответ». «Нравишься»… Этого недостаточно. Мне хотелось, чтобы он произнес другие слова. Если бы он сказал, что любит меня… Но он этого не сказал. В какой-то мере я была даже рада. Если бы он сказал, что любит меня, но при этом не испытывал ко мне каких-то глубоких чувств и произнес эту фразу, только чтобы остановить меня, я не простила бы этого до конца его жизни – и постаралась бы этот конец приблизить. Я верила, что нравлюсь ему. И он мне тоже нравился. Но пока я не могла решить, люблю его или нет, лучше, чтобы Алану я просто нравилась. Так наши отношения становились сложнее, зато в целом мне было легче.
– Прости, – сказала я. – Я не хотела тебя ударить. Но я должна принять это решение самостоятельно и не сожалеть о своем выборе. Я должна поступить так – не для меня, а для всех, кто оказался пленником в Холлихоке. Для душ в куклах. Для горничных, для Тома и Гая, для кухарки, для Эвелин и Люси. Когда я стану феей, у меня будут силы освободить их всех. Как человек, я могу лишь наблюдать за тем, что происходит с ними, но ничего не могу предпринять. Поэтому я должна стать феей.
– Ты хочешь принести себя в жертву? – со смесью ужаса и восхищения спросил Алан.
Я покачала головой:
– Для меня это не жертва. Если бы при этом я умерла, то мой поступок можно было бы назвать жертвой. Но я ведь никуда не исчезну. Я даже не изменюсь как личность, потому что уже сейчас я наполовину человек и наполовину фея. Разве я изменилась с тех пор, как началось пробуждение феи во мне? Просто сейчас постепенно проявляются черты, которые всегда были сокрыты во мне. Мы можем остаться друзьями, если ты перерастешь свою ненависть ко всем феям и сможешь принять меня такой. Я не сделала тебе ничего плохого. И другие феи не сделали тебе ничего плохого. Когда-то они дурно обошлись с каким-то твоим предком, но с тех пор прошло столько лет, что эта история стала легендой, сказкой. Если я тебе нравлюсь, действительно нравлюсь, то прими меня такой, какая я есть. И тебе должно быть все равно, человек я или фея.
Я говорила так уверенно, так убедительно, и при этом сама удивлялась, как мне удается произносить эти слова. На самом деле я очень боялась измениться. Увидеть в зеркале незнакомое отражение. Выглядеть так, как выглядел Руфус за фейским пламенем. Но мне не с кем было разделить эти опасения. Руфусу и Вайолет не было дела до человеческих мыслей и переживаний, Алан же презирал все, связанное с феями. С Люси я вообще не могла больше разговаривать… Сейчас мне помогла бы Бланш, фея, понимавшая человеческие чувства лучше всех. Но Бланш умерла.
Не осталось даже могилы, где я могла бы помянуть ее, мысленно поговорить с ней. Ее тело исчезло из Комнаты кукол – не знаю, как и кто это сделал, а спросить я не решилась. Может быть, кучер, помогавший Руфусу привозить из Лондона трупы и укладывать их на лед, убрал мертвое тело Бланш. А может, это сделал дворецкий. Или они оба. Это касалось только Руфуса. Я надеялась, что они выбрали Бланш достойное место для погребения – где-то же они уже похоронили тело мисс Лаванды.
О Бланш никто больше не говорил. Девочки, попадавшие в приют вскоре после смерти родителей, вели себя похоже: они справлялись с горем, не произнося ни слова о случившемся, ведь ничего уже нельзя было изменить. Те же, кто постоянно ныл «мои родители то, мои родители се…», очень быстро отучались так себя вести – не в последнюю очередь благодаря девочкам, которые жили в приюте уже довольно долго. Мы все лишились родителей, а потому не хотели ничего слышать о матерях и отцах других детей, тем более если эти родители тоже умерли. Поэтому теперь я никого не спрашивала о Бланш. Сейчас живые души были куда важнее мертвых.
Алан не сумел меня переубедить и в какой-то момент смирился с моим решением. Да, оно его не радовало, но иного я и не ожидала, и мне удалось заручиться одним обещанием:
– Когда я сделаю это, когда я стану феей, я хочу, чтобы ты был рядом. Ты, а не феи. Потому что ты мой друг. И я хочу попрощаться с тобой. А еще… – Я сглотнула, мне нелегко давались эти слова. – Еще мне будет страшно сделать это без тебя.
Алан помедлил.
– Я… – хрипло пробормотал он. – Для меня это большая честь. Спасибо тебе за доверие. Но ты не боишься, что в последний момент я попытаюсь остановить тебя?
Я покачала головой.
– Я думаю, в глубине души ты уважаешь мое решение. Я хочу, чтобы рядом был ты, а не феи, чтобы удостовериться в том, что я действую по собственной воле. Руфус может тайком подлить мне зелье, если ему покажется, что я медлю. А Вайолет может наложить на меня чары, чтобы развеять мои сомнения. Ты так не поступишь. Ты скорее захочешь удержать меня, чем подтолкнуть к этому шагу. Поэтому ты так нужен мне рядом в этот момент. Ты и никто другой.
Я солгала. Я могла бы сделать это в присутствии Бланш. Или Люси. Но Бланш мертва, а Люси утратила свою личность. Я знала, что как только стану феей, то первым же делом развею чары, наведенные на Люси, но до тех пор я не решалась встретиться с ней. Я собиралась стать хорошей феей, феей, которая не будет вредить людям. Но справлюсь ли я? Я уже видела, на что способна фея во мне…
– Тогда скажи мне, когда будешь готова. – Алан сжал мою руку. – Я останусь с тобой до конца, что бы ни случилось.
И в этот момент я поняла, что не я приношу жертву этим поступком. Жертву приносит Алан.
Может, Руфус действительно поверил, что я выпросила у него несколько недель до превращения в фею, чтобы сидеть у себя в комнате и вести дневник. В Комнату кукол после смерти Бланш я не заходила и надеялась, что Руфус и Вайолет тоже там не появляются. Я хотела встретиться с окуклившимися душами после того, как стану феей, – тогда я смогу помочь им, исцелить их, ведь именно этого я хотела больше всего на свете. Я знала, что рискую. Возможно, когда я стану феей, выяснится, что я все же не могу помочь этим душам. Но я готова была пойти на этот риск. Пока я остаюсь человеком, я уж точно ничего не могу предпринять. А когда я стану феей, у Молинье больше не будет надо мной власти. Я стану одной из них. Смогу идти, куда захочу. И если в конце концов мне придется оставить кукол на пороге церкви, положив рядом письмо с объяснением их подлинной сущности… это уже лучше, чем ничего. Каким-то образом я смогу им помочь. Возможностей много – а мне достаточно всего одной.
Но я не пряталась в своей комнате, сидя за дневником. Да, я попыталась что-то написать, но что? Едва ли я могла поведать что-то стоящее о своей жизни до Холлихока. Мои мысли, впечатления – все они основывались на книгах или газетных статьях, а когда я стану феей, бессмертной, располагающей всем временем мира, я сумею прочитать все заново, даже если забуду. Кто я такая, каков мой путь? Фее во мне лучше знать. И как опишешь в дневнике свою личность? Душу нельзя запечатлеть на бумаге. В эти недели я решила сосредоточиться на своих снах. По крайней мере попыталась.
Видят ли феи сны? Я не знала, но опасалась, что нет. Иначе зачем им сны смертных? Душа сохранится в моем теле, где-то в глубине, ведь и феи не могут жить в этом мире без душ. Но исчезнут ли грезы? Я подумала, что только в Холлихоке мне начали сниться по-настоящему яркие сны. Была в этом какая-то ирония. Может быть, дело в фейском пламени, полыхавшем неподалеку, или в феях в этом доме? Иногда я представляла себе, что Руфус и Вайолет прокрадываются ночью к моей кровати и осторожно ткут тонкие нити снов, доставая их из моих волос. Пока у меня была такая возможность, я хотела видеть сны, уготованные человеку во мне, какими бы они ни были, приятными или кошмарными.
