Должно быть, он принял молчание Джины за недоверие. Подъехав к столу, он вытащил оттуда связку ключей и вручил ее Джине.
– У меня дома, в письменном столе, есть папка с надписью «Личное», – сказал Уолтер. – В папке вы найдете небольшое письмо, подписанное Джоном Эдгаром Гувером[13]. В нем он благодарит меня за ту помощь, которую я оказал правительству в 1942 году.
Клэй ошеломленно покачал головой.
– Ну и ну, – только и смог он промолвить.
Уолтер взглянул на Джину.
– Прошу тебя, – промолвил он, – расскажи мне о себе. Ты и правда моя внучка?
Внезапно в очертании его глаз и рта Джина увидела свою мать. Она бросила взгляд на дневник. С чего же ей начать?
– Бесс отдала своего ребенка – вашего ребенка – на усыновление, – сказала Джина, возвращая Уолтеру его ключи. Устроившись поудобнее, она приготовилась пересказать ему всю историю, от начала и до конца. На какой-то миг она забыла и про деньги, и про Рани, и про Индию. Впервые в жизни у нее появился родной дед.
Понедельник, 8 февраля, 1943 г.
Четыре дня назад, 4 февраля, у меня родилась девочка. Рожала я в больнице, где работает Сью-Энн. А сегодня я вернулась домой, чему, признаться, очень рада: мне хотелось сбежать от всего этого счастья и плачущих детишек, ведь сама я осталась с пустыми руками. Мне даже не позволили взглянуть на малышку, а ведь я так хотела этого – хоть и знала, что потом мне будет куда труднее расстаться с дочерью. Я хотела взглянуть ей в личико и увидеть там Сэнди, поскольку его лицо практически стерлось из моей памяти. Но если бы я увидела, что девочка на него похожа, то уже точно не смогла бы расстаться с ребенком. Может, поэтому-то медсестры и не позволили мне взглянуть на малышку.
Рожала я тяжело и мало что запомнила из происходящего, поскольку большую часть времени я находилась под наркозом и действием обезболивающих лекарств. Стоило мне очнуться, и я тут же начинала звать маму. Врачи сказали, что у меня, возможно, уже никогда не будет детей: что-то там с моей маткой. Не знаю, как потом, но сейчас мне все равно. Мне пятнадцать, и я не хочу ребенка. За исключением, пожалуй, того, которого мне пришлось отдать.
Священник сказал, что девочка будет жить у «благочестивой католической пары». Она ни в чем не будет нуждаться. Если эта пара ходит в церковь, сказала я, нельзя ли мне будет время от времени видеть свою дочь? «Конечно, нет», – ответил священник таким тоном, как будто я сморозила невесть какую глупость.
Деннис обращается со мной очень хорошо – даже лучше обычного. Сью-Энн сказала ему, что некоторые женщины становятся очень грустными (она назвала это меланхолией) после того, как родят ребенка. Видимо, что-то подобное произошло и со мной. Все, чего мне хочется, – это спать. И чтобы потом, когда я проснусь, весь этот год начисто стерся из моей жизни и моего сердца.
Дом смотрителя погрузился в беспросветную печаль. Клэй соседствовал с двумя женщинами, которые в любую минуту готовы были разрыдаться. Одной казалось, что она потеряла ребенка, другой – собственную мать. Никогда еще он не видел свою сестру такой тихой и угнетенной. «Я больше не знаю, кто я такая», – сказала ему Лэйси, и Клэй этому ничуть не удивился. Он знал, что Лэйси ужасно хотелось стать такой, как их мать, чтобы хотя бы таким образом вернуть ее образ. Она и сама не понимала, насколько ей удалось перевоплотиться в Анни О’Нил – как в хорошем смысле, так и в плохом.
А Джина была просто безутешна. Она связалась с группой врачей, которые на добровольной основе помогали детишкам из разных стран, и попросила их заняться Рани. Она уже не в первый раз звонила в эту организацию, но впервые во время разговора рыдала прямо в трубку. К ней отнеслись с большим сочувствием, но сказали, что, вероятнее всего, не смогут ей помочь: «Таких детей очень и очень много, и мы не в состоянии заняться всеми сразу. Тем более когда речь идет о девочке из приюта, где она вряд ли получит то лечение, которое потребуется ей после операции».
В ту ночь, крепко обняв Джину, Клэй позволил ей как следует выплакаться. Спала она плохо, все время ворочалась и металась, из-за чего и он никак не мог уснуть. И вот, пока он лежал так без сна, в голове у него начал оформляться план. Пару дней он потратил на то, чтобы как следует все обдумать и обговорить с отцом. Алек отнесся к его идее с пониманием, хоть и без особого восторга. Клэй так и не сообщил отцу о том, зачем Джине понадобилось поднимать со дна моря линзы. Когда-нибудь он расскажет ему об этом, но не сейчас. Сейчас ему надо было привлечь отца на свою сторону, а тот и без того испытывал к Джине достаточно противоречивые чувства.
В субботу вечером, когда они сидели на верху башни, наблюдая за звездами и отмахиваясь от комаров, Клэй рассказал Джине о своей задумке.
– У меня нет двухсот тысяч долларов для миссис Кинг, – заметил он, – но даже если бы и были, я бы точно не стал ей платить. Зато у меня достаточно денег, чтобы поехать в Индию и позаботиться о Рани, пока ты – пока мы – будем легально бороться с этой системой.
Джина смотрела на него с немым изумлением.
– И ты хочешь сделать это для ребенка, которого совсем не знаешь? Но почему? – спросила она наконец.
Клэй привлек ее к себе и поцеловал в щеку.
– Потому что я люблю тебя, – ответил он. – Вот почему.
Понедельник, 17 мая 1943 г.
Теперь я знаю, что значит слово «противоречивый». Разумеется, я слышала это слово и раньше и представляла в целом его смысл, но лишь недавно я осознала, что оно как нельзя лучше подходит к моей жизни.
Я в последний раз пишу в дневнике. Моя жизнь полностью изменилась, и я хочу, чтобы весь последний год остался для меня позади. Очень часто, делая записи в дневнике, я перечитываю то, что писала раньше, и прошлое оживает перед моими глазами. Я помню все до последней детали. Что ж, пришла пора предать все это забвению. Я хочу смотреть в будущее, а не в прошлое, потому что прошлое наполняет меня тоской и сожалениями.
Прошлой ночью мы с Деннисом впервые занимались любовью. А потом еще я плакала целый час… сама не знаю почему. Деннис обнимал меня и говорил, что все будет хорошо, что он всегда будет рядом, всегда будет заботиться обо мне. Видимо, я плакала потому, что осознала – пора уже расстаться с прошлым. Где-то в глубине души я продолжала надеяться на то, что вернусь однажды домой, к родителям, и к тому будущему, которое мы спланировали вместе с Сэнди. Вернусь к Сэнди. Я все время прокручиваю в голове одни и те же мысли. Как странно, к примеру, что я использовала подаренное им рубиновое ожерелье, чтобы отправить его в тюрьму. Или вот еще: Сэнди сказал, что это он убил человека, которого я нашла на пляже. Но или же я окончательно спятила, или его в то время вообще не было на Отмелях. Сами видите, что я все время цепляюсь мыслями за прошлое. Оно никак не хочет меня отпустить.
Но прошлой ночью я освободилась наконец-то от Сэнди, от родителей и от прошлого. Теперь я живу с Деннисом. Если и есть где-то человек лучше и благороднее его, то я такого просто не знаю. И я сделаю все, чтобы он чувствовал себя счастливым.
Я все время мучилась противоречивыми чувствами. Я оставила мистеру Хьюитту послание на линзах Френеля, желая исполнить свой долг перед родиной, но стараясь в то же время не испортить жизнь Сэнди. Те же двойственные чувства были в моей душе, когда я отдавала своего ребенка. Вот и в школе я стараюсь учиться лишь для того, чтобы угодить Деннису, хотя на самом деле учеба меня не интересует. Пора уже оставить эту двойственность и двигаться вперед с уверенностью в будущем. А потому, дорогой дневник, я прощаюсь с тобой раз и навсегда. Спасибо за то, что принял меня такой, какая я есть, – без иллюзий и без прикрас. Спасибо, спасибо и еще раз спасибо. И прощай.
В первых числах августа в сторону аэропорта двигался целый караван. Джина и Клэй ехали в машине Алека вместе с ним, Оливией, Джеком и Мэгги. Лэйси везла Брайана, Генри и Уолтера, чье кресло разместилось у нее в багажнике. Все желали лично попрощаться с Джиной и Клэем, которым предстоял долгий путь в Хайдарабад.
Джину слегка смущало то, что они везли с собой слишком много вещей. Официантки и кое-кто из посетителей «Шорти» надарили ей подарков, и теперь у нее был запас памперсов и игрушек, одежды и прочих мелочей. Но больше всего Джину мучил вопрос, пустят ли их в самолет с ходунками. Все это люди дарили ей с искренним оптимизмом, и оставалось только надеяться, что оптимизм этот себя оправдает. Рани по-прежнему находилась в государственном приюте, с каждым днем все больше замыкаясь в себе. Об этом Джине сообщила в своем последнем письме Дениз. Миссис Кинг по непонятным причинам вновь опустила цену до ста тысяч долларов, но Джина уже не стала бы платить ей, даже если у нее и были бы такие деньги. Вместе с Клэем они будут бороться за дочь законным способом, какой бы трудной ни была эта борьба. Благодаря человеку, сидевшему сейчас рядом с ней, Джина смогла вернуться на позиции здравого смысла. Клэй, впрочем, тоже не оставался в долгу и регулярно благодарил Джину за то, что она помогла ему заново обрести радость жизни.
