После вторжения нормандцев семья Николаса обзавелась прозвищем. Господа не утруждали себя запоминанием имен вассалов, поэтому обращались к Николасу и его отцу «масон», что на нормандском наречии означало «каменщик». Подобную манеру обращения переняли и жители Авонсфорда, называя мастера Николасмасон.
Коротышка-каменщик, желая обратиться с просьбой к господину, пристально поглядел на Годефруа и перевел взгляд на свои короткопалые ладони. Главное – угадать, в каком расположении духа находится рыцарь, и правильно выбрать время.
– Милорд, в поместье есть один виллан, – наконец произнес Николас. – Его зовут Годрик Боди…
Годефруа знал, о ком идет речь. Семнадцатилетний юноша был племянником Николаса, сыном сестры каменщика и местного рыбака. Его родители умерли, а из близких у мальчика остались лишь Николас и двоюродный брат отца, сомнительный тип.
– И что? – холодно спросил Годефруа.
Николас кашлянул, собираясь что-то сказать, но тут раздался пронзительный вопль.
Годрик Боди не верил своему счастью.
Во-первых, вчера его угостили мясом – редкое везение. Мясо было роскошью и лишь изредка перепадало вилланам и серфам; разве что случалось поймать кролика или два раза в год – в середине лета и в начале зимы – получить свою долю при забое скота. Николас, дядя Годрика, хоть и простой виллан, считался человеком зажиточным; мастер-каменщик получал в два раза больше обычного работника, и его родные не только регулярно ели мясо, но и угощали бедных родственников.
– Моя жена – как сочная груша, – гордо заявлял Николас, глядя, как жена, улыбчивая толстушка, хлопочет по хозяйству. – А дети – как наливные яблочки.
Румяные круглолицые ребятишки и впрямь походили на спелые плоды.
Годрик закрыл глаза, вспоминая вкус и запах солонины; рот его наполнился слюной, по унылому лицу расплылась счастливая улыбка.
Юноша был невысок и тщедушен, с впалыми щеками, острым носом и близко посаженными глазами; нечесаные рыжие патлы торчали в разные стороны. Тонкие руки с длинными пальцами были слишком нежны для тяжелой работы; к тому же Годрик родился калекой, с искривленным позвоночником – хорошо хоть не с уродливым горбом; голова на тонкой шее нелепо торчала вперед над приподнятыми плечами, за что в детстве его дразнили крысенышем. Родительской любви он не знал – мать не надеялась, что ребенок выживет, а отец презрительно называл недоноском.
Однако же Годрик вырос и стал старательным работником. К удивлению соседей, неуклюжий, рассеянный подросток оказался прекрасным резчиком по дереву. Когда мальчику минуло тринадцать, родители умерли, и он остался сиротой, мечтая в один прекрасный день добиться лучшей доли.
Во-вторых, сегодня его дядюшка Николас согласился замолвить за племянника слово перед лордом Авонсфорда – самому Годрику для этого не хватало смелости.
А в-третьих, он неожиданно стал свидетелем забавного происшествия на рыночной площади. В жизни Годрика было мало развлечений. Юноша ужом скользнул в толпу, собравшуюся под стенами замка, и пробрался в первые ряды зевак.
Посреди площади стояли две женщины. Одна из них, величественная толстуха в алом шерстяном платье, побагровела от гнева; презрительно суженные глаза превратились в узкие щелочки над румяными пухлыми щеками. Годрик, признав Герлеву, жену двоюродного дяди, Виллема атте Бригге, разглядывал ее с опасливым восхищением.
– Шлюха! Воровка! – выкрикнула толстуха с искаженным от ярости лицом и, помедлив, с отвращением добавила: – Батрачка!
Оскорблениями Герлева осыпала светловолосую миловидную женщину лет двадцати пяти, пухленькую и улыбчивую, в голубом платье, туго перехваченном поясом на тонкой талии, – жену Джона из Шокли.
Красотка беспечно тряхнула светлыми кудрями. Она и впрямь была батрачкой, наемной работницей у нормандского лорда, до тех пор пока не вышла замуж за свободного крестьянина-англосакса.
– Год и день, – со смешком ответила она.
Зеваки расхохотались. Все знали, что Виллем атте Бригге в юности сбежал из поместья Авонсфорд в прибрежный городок Твайнхем. По законам того времени считалось, что беглый виллан, не пойманный господином в течение года и одного дня, становился свободным человеком. Виллем решил стать кожевником – занятие малоприятное, потому что для дубления кожи использовались чрезвычайно вонючие и едкие составы, – и переселился в Уилтон, где из-за вспыльчивого нрава не снискал любви соседей. Его прозвали атте Бригге, потому что он построил себе дом близ деревянного моста на берегу реки.
– Твой муж – свободный человек, потому что Годефруа им брезгуют, – добавила красотка.
Вокруг раздались одобрительные возгласы – жители Авонсфорда с неприязнью относились к дубильщику.
Герлева взъярилась еще больше, с воплем бросилась на красотку, сорвала ей платье с плеча, повалила наземь и придавила своей тушей. От боли женщина заверещала, а толстуха продолжала осыпать ее оплеухами и драть за волосы. Бедняжка отчаянно отбивалась, царапала и пинала Герлеву. Никто из толпы в драку вмешиваться не собирался. Зеваки наслаждались развлечением. Годрик радостно потер узкие ладони, глядя, как на щеках Герлевы кровоточат глубокие царапины.
Распря между семействами Шокли и атте Бригге длилась уже несколько поколений. Когда потомки тана Эльфвальда лишились своих поместий, подворье Шокли в долине реки Уайли пожаловали настоятельнице Уилтонского монастыря. Аббатиса по доброте душевной позволила прежним обитателям Шокли стать испольщиками. Они любили напоминать всем в округе о древности и знатности своего рода, но по сути были скромными свободными крестьянами, мало чем отличаясь от зависимых вилланов. Дочь семейства из Шокли вышла замуж за горожанина из Уилтона и завела тяжбу с братом, утверждая, что исполье в Шокли завещано ей, а не ему. Настоятельница монастыря встала на сторону брата и присудила ему спорный надел, однако на этом дело не закончилось. Долгие годы горожанин с женой безуспешно пытались отсудить надел и даже обращались в высший суд, поэтому при составлении великой поземельной переписи, «Книги Страшного суда», было отмечено, что надел является предметом судебного иска. Горожанин с женой не забыли нанесенной им обиды; помнила о ней и их дочь, Герлева. Когда она вышла замуж за Виллема атте Бригге, упрямый и алчный кожевник поклялся, что отомстит семейству Шокли.
– Я до самого короля дойду, вот увидите! – не раз говорил он. – Вас с нашей земли сгонят!
Подобные судебные разбирательства годами отравляли людям жизнь; всякий раз, встречая кого-нибудь из Шокли, Виллем и Герлева набрасывались на них с оскорблениями. Словесные перебранки никого не удивляли, но до драки прежде не доходило. Дородная Герлева ткнула жену Джона Шокли в грязь лицом, разорвала ей платье на спине и замолотила кулаками, беспрестанно оглядываясь в поисках подходящего орудия.
Внезапно зеваки умолкли и почтительно расступились, пропустив в круг Ришара де Годефруа. За ним боязливо следовали мужья драчливых спорщиц. При виде нормандского рыцаря Герлева притихла и неловко поднялась с колен. Жена Шокли торопливо поправила разорванное платье.
– Вы нарушаете покой замка, – ледяным тоном произнес Годефруа. – Выбирайте – колодки или позорный стул?
Именно такое наказание грозило обеим драчуньям, если рыцарь уведомит о случившемся судебного пристава сотни или города. Вдобавок позорный стул, на котором женщин дурного поведения окунали в воду, представлял опасность для жизни – палач мог замешкаться и слишком долго продержать несчастную под водой. Жена Шокли задрожала от страха.
– Уведите своих женщин, – приказал рыцарь. – Если подобное повторится, обе предстанут перед судом. – Он обернулся к толпе и повелительно махнул рукой. – Расходитесь!
Джон Шокли поспешно увел свою жену, а кожевник, грозно сведя густые черные брови, посмотрел на Герлеву.
Виллем атте Бригге походил на своих предков-рыбаков, давних обитателей пятиречья, – их потомки до сих пор жили в Фишертоне и других селениях на берегах рек. Как и Годрик, Виллем был длиннопалым, с узким лицом, острым носом и близко посаженными глазами, однако на этом сходство заканчивалось. Высокий сухощавый кожевник был темноволос, жилист и очень силен; в черных глазах светилась жестокость. Сейчас он был зол – не оттого, что жена ввязалась в драку, а потому, что его самого выставили дураком. Герлева, побледнев от страха, робко посмотрела на мужа. Тот гневно зыркнул на нее и оглядел рыночную площадь.
Годрик так увлекся происходящим, что не заметил, как толпа разошлась. Виллем атте Бригге всегда ненавидел увечного племянника и сейчас, решив, что тот над ним смеется, злобно сверкнул глазами, огляделся по сторонам – не видит ли кто – и одним ударом свалил юношу с ног, а потом пнул раз-другой и убрался восвояси.
