– Совсем не как его веселая сестренка, а? – продолжил усердный информатор. – Так вот, сегодня она будет с одним студентиком по имени Питер Химмель.
Гордон должен был встретиться с Джевел Хадсон в восемь вечера, он обещал принести ей деньги. Несколько раз он нервно поглядывал на свои наручные часы. В четыре, к его облегчению, Дин встал и объявил, что отбывает в магазин «Риверз Бразерс» за воротничками и галстуками. Но, к величайшему смятению Гордона, за ними увязался еще один приятель из компании. Дин находился теперь в хорошем настроении, был всем доволен, ждал с нетерпением вечера и много шутил. В магазине он присмотрел дюжину галстуков, каждый из которых был выбран после долгих консультаций с приятелем. А что, может, узкие галстуки снова возвращаются? Какая жалость, что у «Риверзов» больше нет воротничков от «Велч Маргетсон»! Нет и не будет на свете воротничков лучше, чем «Ковингтон»!
Гордон был в легкой панике. Деньги были нужны ему прямо сейчас. И еще у него постепенно вырисовывалась разбудившая надежды мысль – а не сходить ли на бал «Гамма Пси»? Ему хотелось увидеть Эдит – ту самую Эдит, с которой он не виделся с того романтического вечера в загородном клубе Гаррисберга, накануне его отъезда во Францию. Их роман кончился сам собой, утонув в суматохе войны, совсем забытый в причудливом хитросплетении последних трех месяцев, но ее образ – острый, жизнерадостный, всегда поглощенный собственной непоследовательной болтовней, вдруг неожиданно возник перед ним и вызвал сотни воспоминаний. Именно лицо Эдит хранил он в памяти с отстраненным, но в то же время страстным обожанием на протяжении всей своей учебы в университете. Он любил ее рисовать: в его комнате висела дюжина набросков, на которых она играла в гольф или плавала; он мог с закрытыми глазами нарисовать ее дерзкий, приковывающий внимание профиль.
Они вышли из магазина в половине шестого и ненадолго остановились на тротуаре.
– Ну вот, – добродушно сказал Дин, – теперь я полностью укомплектован. Пойду-ка я в гостиницу, побреюсь, причешусь, сделаю массаж.
– Хорошая идея, – сказал второй приятель, – пожалуй, я к тебе присоединюсь!
Гордон подумал, не ждет ли его, в конце концов, поражение? С огромным трудом он удержался от того, чтобы не повернуться к нежданному спутнику и не прорычать: «Пошел прочь, черт бы тебя побрал!» В отчаянии он заподозрил, что Дин попросил этого парня быть с ним все время рядом, чтобы избежать разговора о деньгах.
Они вошли в «Билтмор» – «Билтмор», расцветший самыми выдающимися дебютантками из множества городов Запада и Юга, собравшимися на бал знаменитого клуба знаменитого университета. Но Гордон видел их лица, словно в тумане. Он собрал все свои силы для последней мольбы, и уже решился было, сам не зная что, но сказать, когда Дин вдруг извинился перед спутником, взял Гордона под руку и отвел его в сторонку.
– Горди, – быстро сказал он, – я все тщательно обдумал и решил, что денег я тебе дать не смогу. Я был бы рад тебе помочь, но не думаю, что должен это делать, – мне тогда самому придется отложить все свои планы на целый месяц.
Гордон, подавленно уставившись на него, подумал: как же он раньше не замечал эти противные выпирающие зубы?
– Мне очень жаль, Гордон, – продолжил Дин, – но я ничем помочь не смогу.
Он вытащил кошелек и демонстративно отсчитал семьдесят пять долларов банкнотами.
– Вот, – сказал он, протянув деньги, – здесь семьдесят пять; итого будет восемьдесят. Это вся моя наличность, не считая того, что будет потрачено в отпуске.
Гордон машинально поднял свою сжатую в кулак руку; будто клещи, разжал ее и снова сжал, ухватив деньги.
– Увидимся на балу, – продолжил Дин. – А мне пора бежать в парикмахерскую!
– Пока, – хрипло, с натугой произнес Гордон.
– Пока!
Дин хотел было улыбнуться, но передумал. Он быстро кивнул и исчез.
А Гордон так и остался стоять: его красивое лицо было искажено горем, а рука крепко сжимала комок банкнот. Затем, ничего не видя от нахлынувших вдруг слез и неуклюже спотыкаясь, он спустился вниз по лестнице «Билтмора».
III
Около девяти вечера того же дня из дешевого ресторанчика на Шестой авеню вышли двое. Безобразные, истощенные, обладавшие лишь зачатками интеллекта и лишенные даже той животной жизнерадостности, которая сама по себе приносит яркие краски в жизнь, они еще недавно, сами голодные, служили пищей для вшей среди холода и грязи чужого города в чужой стране; они были бедными, друзей у них не было; жизнь бросала их туда-сюда, словно щепки, с самого рождения, и будет бросать точно так же до самой смерти. Они были одеты в форму армии Соединенных Штатов, и на плече у каждого из них был знак различия специального подразделения из Нью-Джерси, высаженного на берег три дня назад.
Того, который был повыше, звали Кэрол Кей, и это имя намекало на то, что по его венам бежала кровь с кое-каким потенциалом, пускай и сильно разбавленным деградировавшими поколениями. Но можно было долго рассматривать вытянутое лицо с безвольным подбородком, тусклые водянистые глаза, высокие скулы и все же не найти даже намека ни на унаследованное от предков достоинство, ни на врожденную изобретательность ума.
Его приятель выглядел всегда настороже, ноги у него были колесом, крысиные глазки так и бегали, а кривой нос был сломан в нескольких местах. Дерзкая манера держаться была лишь притворством: это средство защиты было им усвоено из мира острых зубов и когтей, обманных движений и угроз, в котором он жил всегда. Звали его Гас Роуз.
Выйдя из кафе, они неторопливо пошли по Шестой авеню, сосредоточенно и со смаком орудуя зубочистками.
– И куда направимся? – спросил Роуз тоном, подразумевавшим, что его не слишком удивит, если Кей сейчас предложит какой-нибудь остров в южных морях.
– А что скажешь, если попробуем достать выпить? – Сухой закон еще не был введен, так что «изюминкой» этого предложения был действовавший тогда запрет на продажу алкоголя военнослужащим.
Роуз охотно согласился.
– Я тут вспомнил, – продолжил Кей, ненадолго задумавшись, – у меня же брат!
– В Нью-Йорке?
– Да. Старик, – имелось в виду, что старший, – он тут официантом в одной забегаловке.
– Может, он нам достанет?
– Еще бы! Конечно, достанет!
– Ты уж мне поверь: я эту проклятую форму сниму прямо завтра! И никогда меня больше в нее не засунут! Я куплю себе обычный гражданский костюм.
– Еще бы! И я тоже!
Поскольку в совокупности их финансовые средства составляли сумму чуть менее пяти долларов, данное намерение можно было рассматривать лишь в качестве приятной игры слов, безобидной и утешающей. Она, однако, доставила удовольствие обоим, поскольку ее завершение последовало на высокой ноте, с гоготом и упоминанием стоявших высоко в библейских кругах персонажей, с добавлением кульминации в виде многократно повторявшихся восклицаний «Мать честная!», «Вот ведь!» и «Эт-точно!».
Единственной пищей для ума этих двоих годами служили обиженные гнусавые замечания, которыми они обменивались по поводу поддерживавшего их существование учреждения – армии, предприятия, работного дома, а также по поводу их непосредственного начальника в этом учреждении. Вплоть до сегодняшнего утра таким учреждением выступало «правительство», а непосредственным начальником – «капитан», от них они в данный момент и ускользнули, ощущая теперь легкий дискомфорт, поскольку пока еще не ощутили на себе чьи-нибудь новые вожжи. Им было неуютно, чувствовали они себя неуверенно и озлобленно. Все это они маскировали, притворяясь, что испытывают долгожданное облегчение от того, что расстались с армией, убеждая друг друга в том, что военная дисциплина теперь никогда уже не будет сковывать их неподатливые и свободолюбивые души. Но на самом деле даже тюрьма показалась бы им домом родным, в отличие от этой вновь обретенной и несомненной свободы.
Неожиданно Кей прибавил шагу. Роуз, проследив за его взглядом, увидел толпу, собиравшуюся ярдах в пятидесяти дальше по улице. Кей фыркнул и побежал в направлении толпы; Роуз тоже фыркнул, и его коротенькие кривые ножки поспешили за длинными, неуклюжими ногами приятеля.
Достигнув края толпы, они немедленно влились в нее. Толпа состояла из плохо одетых гражданских, из которых некоторые были пьяны, а также из солдат различных подразделений и различной же степени трезвости; все толпились вокруг жестикулировавшего низенького еврея с длинными черными усами, размахивавшего руками и возбужденно разглагольствовавшего рублеными фразами. Кей и Роуз, протиснувшись почти в самый партер, стали внимательно и с подозрением разглядывать говоруна, а слова стали понемногу проникать в их рудиментарные мозги.
– Что получили вы от войны? – яростно вопил он. – Оглянитесь, посмотрите! Вы богаты? Вам что, хотя бы обещали заплатить? – Нет! Вам еще повезло, если вы остались в живых и у вас есть обе ноги! Вам повезло, если вы вернулись, а ваша жена не смылась с каким-нибудь парнем, у которого хватило денег откупиться от службы! Вот в чем ваше счастье! Кто, кроме Джей Пи Моргана и Джона Ди Рокфеллера, получил от войны хоть что-то, а?
