Сын - Наташа Доманская

В первый раз Егор потерял ее, когда ему было 4 года.

– Мамочка, – стоял он на детском деревянном стульчике перед окном, забросив на спину тюлевую занавеску. – Мамочка, вернись!

Из окна был виден детский сад. В железные ворота, к которым Егорка пару месяцев назад прилип языком, въехал грузовик. Сейчас выйдут женщины в белых халатах и начнут махать руками. Егор уже знал, что так происходит всякий раз, когда привозят продукты. Сам он никогда не посещал детский сад, потому что у мамы тоже была мама, его бабушка Нюра. Она присматривала за мальчиком, пока мама работала. Если честно, Егор был уверен, что присматривать нужно за самой мамой. Но свои предположения никогда не озвучивал.

«Ишь, умный какой нашелся! Щас ремня получишь», – грозилась всякий раз бабушка, когда Гора, как ему казалось, говорил правильные вещи. Ремня он не хотел. А в садик со сказочным названием «Золотой ключик» хотел очень. «Нечего микробы таскать», – говорила бабушка, и мама с ней всякий раз соглашалась.

В тот день мама не пошла на работу. Опустилась на краешек кресла около красного телефона, который стоял в бабушкиной комнате, и набрала номер. Егор знал, что если засовывать пальцы в дырочки с цифрами по очереди и крутить прозрачный диск, то на том конце провода обязательно ответят. Только где был тот конец, он не понимал.

«Приболела», – сказала мама в трубку. Трубка что-то харкнула в ответ.

Мальчик обрадовался. Нет, не от того, что мама заболела, а что она целый день будет с ним дома. Подложит под спину пухлую подушку, укроется махровым пледом по самый подбородок, обнимет Егорку, и так до самого вечера они и просидят вдвоем. Может быть, мама даже почитает ему сказку или расскажет какую-нибудь историю. Он любил слушать про ее работу или про то, как маленькой девочкой дедушка водил ее в зоопарк и на речку. Хотя, по правде сказать, больной она ему не показалась. Мальчик забрался к ней на колени, чтобы рассказать, как он рад, что сегодня она не пойдет на свою работу.

– Оставь мать в покое! Опять нагуляла где-то, – рявкнула Нюра.

Горка не понимал, что можно нагулять. Когда они с бабушкой зимой ходили на улицу, он нагуливал только красный нос и щеки. Мамин же нос был обычный. И щеки тоже.

– Ты уже один раз принесла в подоле, Ксения, – ворчала бабушка.

– Ой, мама, вечно ты лезешь!

– Как ты собираешь людям в глаза смотреть? Без мужа. Стыд какой. Хорошо, отец не дожил.

Мама зло накинула на теплый свитер с высоким горлом светло-серое пальто, обула сапожки и вылетела из квартиры.

– Мамочка, не уходи, – размазывал он сопли по оконному стеклу.

– Вернётся твоя мама, никуда не денется.

Егор отшвырнул деревянный стульчик и бросился в комнату. В их с мамой уголок. В нем, прислонившись спиной к жаркой стене, он и просидел под окном до самого вечера. Вдруг мама почувствует, что он зовет ее, и вернётся. Сбросит уличную одежду, накинет поношенный домашний халатик, сядет рядом. Достанет из кармашка конфету или сушку и будет читать ему книжку. Малыш очень любил конфеты. И сушки любил тоже. А еще печенье со зверушками. Он мечтал, что когда вырастет, то обязательно купит маме новый халат, дутую модную куртку и духи. Духи тоже купит, французские.

– У нас с тобой особенная связь, – шептала ему каждый раз мама. – Ты только позови, и я приду.

– Мама, мамочка, мама, – тихонько, чтобы не слышала бабушка, скулил Егор, пока так и не уснул в уголочке, прислонившись к горячей стенке.

Мамы не было два дня. А потом она пришла. Утром.

– Явилась, – сказала бабушка, – ребенок весь извелся.

– Отстать, мама! – она без сил повалилась на пуф около входной двери.

Вдруг бабушкино лицо разгладилось, просветлело. Егору даже показалось, что она помолодела. Хотя он не считал бабушку старой, просто по сравнению с мамой она была уже не очень молодой.

– Сделала? – всплеснула бабушка руками. – Вот правильно, Оксаночка, правильно. Зачем нам еще один. Этого бы вырастить. Ну, снимай, снимай сапожки. Давай, девочка, снимай. Иди в комнату, полежи. Вот я сейчас тебе чай сделаю с вареньем, – причитала бабушка.

Егор не понимал, про кого они говорят и что хотят вырастить. Может, морковку? Он знал, что весной на даче бабушка первым делом, после уборки и наведения порядков, всегда сеяла морковку. До дачи приходилось ехать час в электричке, а потом идти несколько километров пешком с сумками и продуктами. И все это ради того, чтобы выдернуть половину из того, что бабушка до этого посеяла. «Зачем сажать, а потом выдергивать?» – спрашивал он у мамы.

– Это называется прореживать. Чтобы морковка выросла крупная, между ней должно быть достаточное расстояние, – объясняла мама.

– А почему сразу нельзя посадить нормально?

– Сразу не получится.

– Почему?

– Вырастешь – поймешь.

Гора давно выяснил, что это любимая фраза всех взрослых: вырастешь – поймешь. Он хотел поскорее вырасти, чтобы все-все понять. Уж очень тяжело было жить на свете, когда ничего не понимаешь, а объяснить никто толком не хочет.

Осенью они собирали домой две огромные сумки оранжево-черной моркови. Черная она была потому что «в земле сохраннее». Также привозили с дачи тяжелые ведра с ягодами, сумки с яблоками и грушами, сетки с огурцами, ящики с огромными лопающиеся помидорами, неподъёмные вилки капусты и редьку. Из редьки бабушка делала сок и поила Егора, когда тот болел. Морковь вместе со свеклой забирали с дачи уже совсем осенью. Потому что зимой до участка было доехать невозможно, дороги заметало, да и страшно, когда вокруг ни души. Еще мама никак не соглашалась лазить в погреб, а бабушка если и спускалась туда, то выбиралась обратно с огромным трудом. Так и стоял он закрытый, а весь урожай хранили до холодов в комнате, где обычно было сыро и прохладно.

Ходить до электрички с урожаем осенью было непросто. Дорогу от дождей развозило, и переставлять ноги с налипшими комьями грязи и глины было тяжело. Ведь приходилось нести не только тело, а еще волочить за собой огромные сумки с овощами и ягодами.

Такой получался круговорот: с дачи урожай, а на дачу разные нужные вещи. Правда, кому была нужна старая посуда, табуретки, картонные стаканчики из-под мороженого и старая Егоркина одежда, мальчик не понимал. «В хозяйстве все сгодится», – всякий раз говорила бабушка. Мама и