— А языком работать умеешь? — неожиданно спросил он.
— Что за вопрос, — усмехнулся Меньхерт и рассказал про Михая Варгу. — К этому-то у меня и талант, милый дядюшка!
— Ну, тогда я тебя таким имением пожалую — до конца дней хватит!
Около семи часов новобрачные проводили его на станцию. Менюш носился с ним, как с пасхальным яичком. На вокзале старик достал из кармана золотой с изображением мадонны с младенцем и торжественно вручил Кларике.
— На, кошечка, не говори, что не подарил ничего.
Король Янош был колоритной фигурой: все улыбался хитровато своими маленькими глазками, поминутно вертел головой на коротенькой шее и не переставая руками размахивал, точно пощечины раздавал.
— А что до тебя, — сказал он Менюшу, — мое слово крепко. Сказано, имение получишь, — значит, получишь.
Менюш только кланялся да улыбался, растроганный не на шутку. Черт побери! Неужто настоящее имение? Раздался второй звонок.
— Ну, поди сюда, кошечка, дай-ка чмокну тебя. Вот так. Ох, хорошо (он плутовато покосился на Менюша). Попробовал уже поди, а? Как, нет? А-я-яй! Ну, ладно, пора и на паровик, восвояси. Бог вас благослови, детки мои! Обещанное за мной. Вот вам моя рука — не свиное копыто.
Менюш благодарно пожал ее, даже потянулся поцеловать, но старик благодушно шлепнул его по щеке.
— Ты что, сдурел? У меня и дед епископом не был! — Потом молодцевато вскарабкался в вагон и через открытое окно спросил: — Зимой где жить будете?
Молодожены в замешательстве посмотрели друг на друга, словно сами задаваясь тем же вопросом.
Господи, об этом они и подумать не успели — все случилось так быстро.
— В Будапеште, — после некоторого колебания ответил новоиспеченный муж.
— Ну, я заеду к вам, тогда обо всем и поговорим. Но одно могу и сейчас посоветовать (он поманил молодую чету поближе, чтоб пассажиры не слышали); объявление о своей свадьбе в газеты не давайте.
— Почему, дядюшка?
— «Почему, почему». Что ты понимаешь, глупышка? Я всегда вперед заглядываю. Вы и так поженились, чего же еще шуметь об этом? Кошка вон в скорлупки не обувается, когда к сливкам крадется. Слушайтесь уж меня, старика, и все тут.
«Паровик» свистнул и умчал короля Яноша в его королевство, а для новобрачных начались медовые часы — месяца, видит бог, никак не наберется.
Уже на другое утро в мед упала капелька дегтя. А деготь весь вкус портит. Одна капля целую кадку погубить может. А тут и кадки-то не было, от силы кружка.
О событиях вчерашнего дня супруги в часы утреннего tete-a-tete[19] вспоминали уже без волнения — они не заставляли молодую жену вспыхивать и опускать глаза, как недавняя ночь.
— Так, значит, дядя Янош фабрикант? — спросил Меньхерт.
— Нет, что ты. Он бургомистр в Сент-Андраше.
— Знаю, но кроме того?
— Никакой он не фабрикант.
— А помнится, мама твоя что-то вроде этого сказала.
— Ах ты, глупый! — рассмеялась Кларика ласково. — Это мама так, шутя, говорит, что он там у себя депутатов фабрикует.
Лоб Менюша прорезала чуть заметная складка. Ах, вот оно что, вот почему баронесса сказала, что его изделия идут по двадцать тысяч штука. Понятно, понятно. Но все-таки это его раздосадовало.
— Выходит, он голоса вербует, так, что ли?
— Да, — ответила она просто.
— И имение, которое он обещал мне, — избирательный округ?
— Конечно. А ты что думал?
— Бог его знает! — с расстроенным видом протянул Меньхерт. — Мне, во всяком случае, что-то другое представлялось. Я думал, он богач. Сам не знаю почему.
— Нет, он небогат; но если захочет, может тебя со временем депутатом сделать. Он самый ловкий вербовщик голосов в стране.
При слове «депутат» глаза у Менюша блеснули. Кровь у него взыграла — волнуемая темными страстями помещичья кровь. Взыграла, как у волка, почуявшего добычу.
Но тут же он уныло поник головой.
— Это все не для меня, — вырвался у него вздох. — Я уже другую карьеру выбрал.
— Так не завтра же! Кто знает?
— И без того денег нет (Менюш хотел постепенно подготовить жену к мысли, что он гол как сокол).
— Нет — бог пошлет, — ободряюще улыбнулась она ему.
— Когда? — спросил Менюш беспокойно. Клари пожала плечами.
— Откуда я знаю? Разве мне не все равно? Я бескорыстно пошла за тебя.
— Не сомневаюсь, — сказал Менюш и обнял ее.
Клари ударила его по рукам, запахивая халат на груди.
— Руки долой, муженек! Или повыше, или пониже. И потом не говори мне больше про эти деньги противные.
— Ах, противные, — засмеялся муженек, — но видишь ли, светик, деньги — это nervus rerum всех вещерум; * без них не повоюешь.
— Да ну тебя! Уж не со мной ли ты воевать собрался?
— Что ты, глупышка. Но деньги, знаешь, и в любви помогают. Деньги, женушка, всегда пригодятся. Деньги нынче — государь. Без них и дня не проживешь. Они всем распоряжаются. Вот мы, например, хотим где-нибудь на зиму поселиться — здесь ведь остаться нельзя — и должны к их величеству деньгам обратиться: «Sire![20] Куда вы повелите нам отправиться и на сколько?»
Кларика слушала с наивно-безмятежным выражением девочки, которой папа про заморские страны рассказывает.
— Верно, верно, — серьезно кивала она головкой.
— Ну, тогда иди сюда, ко мне на колени. Вот так. А теперь прими вид рассудительной хозяйки и давай посоветуемся.
— Рассудительные хозяйки не сидят так — у мужа на коленях.
— А как же они сидят?
— Муж сидит у их ног, вот как.
— Хорошо, и я у твоих сяду. Где тут скамеечка была? А теперь давай побеседуем.
— Давай. Ты начинай.
— Нет, ты.
— Не хочу.
— Ну, ладно, начну я, — сказал доктор. — Сильный уступает — только нужно добавить: когда захочет. Не вздумай прецедент из этого сделать, женушка.
— А что такое прецедент?
— Это я в другой раз тебе объясню, а сейчас не позволю отвлекать себя. Итак, с чего я хотел начать?
— С поцелуя, может быть?
— Определенно.
За первым последовал второй, за ним третий — напрасно наш доктор старался не отвлекаться.
— Трудновато так беседовать, — засмеялся он наконец. (Вот чудак: наоборот, одно удовольствие!)
Но тут Мишка доложил о приходе больного — одного пильзенского портного, который пришел попрощаться и вручить скромный конверт с двумя десятифоринтовыми бумажками. Жена упорхнула в соседнюю комнату.
— Последний мой пациент, — пробормотал Менюш, когда тот удалился. — Теперь хоть сию минуту ехать можно.
Это еще больше подстегнуло его объясниться с Кларикой. Земля горела у него под ногами, лихорадочное нетерпение охватило его и какая-то смутная тревога — совсем уж непонятная утром после брачной ночи, когда полагается быть счастливым.
— Кларика, ты не выйдешь ко мне? — крикнул он ей в спальню.
— Вот оденусь сначала.
— Потом оденешься. Нам поговорить надо.
— Ушел твой больной?
— Ушел. Попрощаться заходил.
— Заплатил?
— Да.
— Много?
— Мало.
— Какие вы, доктора, противные! Все вам мало. А сами только одно умеете: «Покажите язычок, барышня!» Вот и вся ваша наука. Нет, скажешь?
— Скажу, что глупышка ты, вот и все. Но правда, давай всерьез потолкуем.
— С глупышками разве толкуют всерьез?
— Кларика, я рассержусь, если ты слушать не будешь.
— Ну, хорошо, слушаю.
— Так вот, скажи, какую тебе квартиру хотелось бы снять на зиму в Пеште? Во сколько комнат, с какой обстановкой?
— Господи, с милым рай в шалаше. Стол да два стула — больше ничего мне не нужно.
— И все? Ты ничего не забыла?
— Ну, конечно, кровать еще. Что ты смеешься? Просто нехорошо.
— Смеюсь, потому что каждая женщина так говорит в первый день после свадьбы.
— Да правда же, у меня нет никаких претензий. Ведь я в таких скромных условиях выросла! (Кларика тоже хотела исподволь подготовить мужа.)
Но Менюша это замечание задело за живое.
— Здравствуйте! Ничего себе скромные условия! — сказал он, поддразнивая ее. — Что ты под этим подразумеваешь? Повара и швейцара?
— Какого повара и швейцара? — с недоумением подняла на него глаза Кларика.
— Разве твоя мама не держит повара?
— Нет, конечно. Откуда же ей столько денег взять? Кто тебе сказал?
У Менюша сердце упало.
— Баронесса, мама твоя, — пролепетал он. — Ты разве не помнишь?
— Мама это сказала?
— Да, когда однажды плохую еду ругали, она сказала: «На будущий год, если приеду сюда, повара с собой привезу». Точные ее слова.
Кларика расхохоталась до слез.
— Ох, эта мама! Конечно, она бы не прочь повара привезти. Всякий рад бы. Но как можно невинную шутку понять так буквально? Ох, уж эта мама, ха-ха-ха!
Менюш, однако, не находил в этом ничего смешного.
