— Угу.
Не добившись от своего супруга ничего, кроме междометий, миссис Ривз наконец умолкла. А мистер Ривз с поистине сверхъестественной точностью следовал намеченным курсом. Казалось, он задался целью выбросить все посторонние мысли из головы, показывая высокий класс автомобилизма. И только подъезжая к дому, он заговорил.
— Послушай, Джейн, — сказал вдруг он.
— Да, душа моя?
— А которая была герцогиня? Я что-то не приметил.
— О-о, — в великом замешательстве произнесла миссис Ривз. — Герцогиня? О, это вышло так обидно. В последнюю минуту она сообщила, что неотложные дела…
— Угу, — изрек мистер Ривз.
И хихикнул — но тихонько, про себя.
В то утро, сидя в своем кабинете, мистер Ривз вдруг опустил газету и задумался. Потом он так и называл это про себя: «то утро». Ничего особо примечательного в слове «задумался», конечно, нет. Ведь мистер Ривз всю жизнь о чем-то думал, только вот глубоко не задумывался. Не было времени.
Однако именно Время побудило его задуматься. Он пытался осмыслить рецензию на новую книгу о теории относительности. «Не по зубам мне это, — смиренно подумал он. — Жаль, что не получил я настоящего образования: как, должно быть, здорово разбираться во всем этом. „Время — это четвертое измерение“. Звучит куда как просто, а вот что это значит?»
И тут мистер Ривз впервые в жизни задал себе вполне естественный вопрос: «А что же такое Время?» Сутки и их подразделения, размышлял он, измеряются оборотом Земли вокруг своей оси. А год измеряется оборотом Земли вокруг Солнца. Но движения-то это разные, с изумлением подумал мистер Ривз. «Так вот почему в конце каждого года остается кусочек дня, который переходит на следующий! Как-то никогда над этим не задумывался!» Мистер Ривз был страшно горд своим открытием.
«Значит, время определяется соотносительным вращением Земли и Солнца. (Он сказал „соотносительным“, ибо только что прочел об этом в книге.) Но ко мне-то какое это имеет отношение? Почему мое тело сейчас „старее“, чем тысячу земных оборотов назад? Должно быть, существует особое времяисчисление — свое для дерева и свое для человека. Для каждого — свое. Например, времяисчисление Ривза». И мистер Ривз улыбнулся. «Сколько там показывает твоя диафрагма, Ривз?» Нет, в самом деле, говорим же мы: «Такой-то выглядит старовато для своего возраста», или: «А такой-то держится удивительно молодо». Ну, а я, по времяисчислению Ривза, стар или молод?»
Больше мистер Ривз не выдержал и сдался. Надо будет спросить доктора. Всю жизнь был рабом времени, исчисляемого по вращению Солнца и Луны. Пробуждение — ровно в семь тридцать; поезд — ровно в девять ноль пять; работа — ровно в десять; ленч — ровно в час; снова работа — ровно в два тридцать; уход с работы — ровно в шесть; обед — ровно в семь тридцать; отход ко сну — в разное время, уже без особой точности. Раз навсегда заведенный порядок — рутина. Вот что это такое. Жизнь разрезана на кусочки, и кусочки эти следуют друг за другом в непрерывном круговороте. Может, потому она и бежит так быстро?
Мистер Ривз еще немного поразмышлял об этом — просто так, без всякой видимой цели. И вдруг — подумать только! — вслух заявил: «Да ведь вся моя жизнь была рутиной». И поспешно оглянулся: не слышал ли его кто-нибудь. «Именно рутиной. И пока я был частью общей рутины, я жил одной жизнью с другими людьми. Теперь же я нарушил рутину и тем самым порвал с ними. Плыву, так сказать, без всякого смысла по волнам Времени. Тут надо что-то предпринять. Но вот что?…»
Это была загадка. А мистер Ривз не привык ломать голову над загадками. Он — человек действия, как он нередко похвалялся. И ведь правда, мистер Ривз всегда действовал — если действие было необходимо, неизбежно и сообразно традициям. Он всегда делал то, что следовало, и не делал того, чего не следовало. В семнадцать лет, по окончании школы, он послушно пошел работать и, как положено, отдавал часть своего заработка матери, пока не женился и не ушел из дому. Женился он, как положено, на девушке, с которой был обручен, и всю жизнь сохранял ей верность. Он произвел на свет детей и потратил на уход за ними и на их обучение куда больше, чем было когда-либо потрачено на него. Выполнил он и свой главный долг — нажил денег и притом честно: бухгалтерские книги и переписка фирмы мистера Ривза выдержали бы самую строгую и самую придирчивую ревизию. И вот наконец дожил он до того, что ушел на покой. Казалось бы, счастливее не может быть человека на свете — и все же…
Наморщив от напряжения лоб, мистер Ривз раздумывал. Вся его жизнь прошла в следовании долгу, в выполнении каких-то обязательств — преимущественно финансового порядка. Но обязательства эти имели свой предел, и вот они выполнены. Правда, он все еще должен содержать Джейн и детей, но тут можно не волноваться, если, конечно, он вдруг не опростоволосится и не станет банкротом. В его жизни теперь не хватало только одного — Джона Мейсена Ривза. Что же такое Джон Мейсон Ривз? Что представляет собой это нудное, малоприятное существо, которое вдруг возникло после стольких лет, проведенных в кипучей деятельности и суматохе? Чего он хочет? В самом деле, ну чего?…
Всерьез устав от такого восхождения на вершины мысли, мистер Ривз решил оставить в покое эту проблему. Но где-то в глубине его сознания продолжала гнездиться раздражающая уверенность в том, что проблема эта не оставит его в покое.
Он набил трубку, раскурил ее, затем подошел к окну и стал смотреть в сад. Перед ним — вплоть до мельчайших подробностей — была та же картина, какую он видел в то Первое Утро. Правда, нарциссы слегка поувяли, — надо будет сказать Брауну, чтобы он их срезал, — и покачивались теперь под более теплым ветерком; небо выглядело менее суровым и облачным, зато, казалось, те же дрозды и скворцы тем же манером очищают его лужайку от насекомых. И все же разница чувствовалась: весна по-настоящему вступила в свои права. «И утро сейчас совсем такое же, — подумал мистер Ривз, изумляясь собственным мыслям, — как тогда, когда они с Джейн проводили медовый месяц в Котсуолдсе…» Мистер Ривз предложил тогда Брайтон — уйма развлечений и отличные устрицы, — но Джейн настояла на Котсуолдсе. Почему ей так хотелось туда поехать? И почему он ни разу не удосужился ее об этом спросить?
Почему? Почему? Мистер Ривз, как малый ребенок, замучил себя этими «почему». И вот еще одно: почему бы ему не отправиться куда-нибудь на целый день? Зачем киснуть дома, портить себе нервы или слоняться по Мэрвуду?…
Итак, он сказал Эстер, чтобы его не ждали к ленчу, и, предусмотрительно избежав встречи с Джейн, сел в машину и поехал — куда глаза глядят. Мистер Ривз не имел ни малейшего представления о том, куда он едет или куда хотел бы поехать. Лишь бы подальше от всего… «Но что ты подразумеваешь под „всем“, — спросил себя мистер Ривз, чувствуя, что теряет почву под ногами, — и куда „подальше“ ты уедешь и что станешь делать, если уедешь?…»
К полудню мистер Ривз очутился в небольшой деревушке на Темзе. У моста стоял соблазнительный кабачок, беленький, с розовыми гиацинтами в ящиках на окнах. Возле самой реки, на большой лужайке, белели круглые столики с прислоненными к ним белыми железными стульями. Мистер Ривз поставил машину, осведомился, сможет ли он позавтракать ровно в час, и пошел прогуляться по бечевнику.
Вода в реке стояла высоко и была грязная; она почти бесшумно скользила меж берегов, причудливо изменчивая, вдруг закипавшая воронками и водоворотами. У дорожки росли маргаритки. Мистер Ривз сорвал одну, внимательно осмотрел ее желтую сердцевинку и нежные белые лепестки с розоватым отливом. Из семейства сложноцветных. А может быть, нет? Мистер Ривз что-то запамятовал, какие у них отличительные черты. Он продел цветок в петлицу и продолжал путь, прислушиваясь к доносившейся издали еле уловимой песне жаворонка. Мимо медленно проплыл лебедь, сильными ударами могучих лап прокладывая себе путь наперерез стремнине. Осторожно, не надо ему мешать, а то еще разозлится, набросится, взмахнет крылом и перебьет тебе ногу. Поразительная силища! А может, это все басни? На реке показалась байдарка — какой-то юноша лениво покуривал в ней сигарету, лишь время от времени опуская в воду весло, чтобы легкая скорлупка не отклонялась от курса. Мистер Ривз рассеянно проводил ее взглядом, пока она не исчезла под мостом. Пройдя еще немного, он снова остановился — понаблюдать за рыболовом. Мистер Ривз терпеливо наблюдал за ним, а тот терпеливо удил рыбу. Но рыба все не клевала. Вдали по-прежнему пел жаворонок.
Мистер Ривз зевнул и посмотрел на часы. Всего лишь пятнадцать минут первого! До ленча оставалось еще три четверти часа, а мистер Ривз уже проголодался. Почему надо есть именно в час? А не тогда, когда ты голоден? Теперь уже поздно менять привычки, подумал он, зато — и от одной этой мысли сразу воспрял духом — можно пойти в бар и выпить.
